Порадовало.
– Кому-нибудь пришлось рассказывать голой женщине подробности о своём детстве? – поинтересовался я.
– У меня был мужчина, – ответила Сьюзен.
– Женщина, – подал голос Гарри.
– Мужчина, – отозвалась Джесси.
– Женщина, – сообщил Томас.
– Мужчина, – заявил Алан. Все посмотрели на него.
– А что? – удивился Алан. – Я гей.
– И какой же в этом смысл? – Моему недоумению не было конца. – Я имею в виду, не в том, что Алан – гей, а в беседе с голым человеком.
– Благодарю, – сухо отозвался Алан.
Из книги "Обреченные на победу" Джона скальци
– У меня был мужчина, – ответила Сьюзен.
– Женщина, – подал голос Гарри.
– Мужчина, – отозвалась Джесси.
– Женщина, – сообщил Томас.
– Мужчина, – заявил Алан. Все посмотрели на него.
– А что? – удивился Алан. – Я гей.
– И какой же в этом смысл? – Моему недоумению не было конца. – Я имею в виду, не в том, что Алан – гей, а в беседе с голым человеком.
– Благодарю, – сухо отозвался Алан.
Из книги "Обреченные на победу" Джона скальци
Самая юморная книжка моего детства. Отрывок. Если было - попинать и удалить.
Низкий закопченный потолок кабачка "Три поросенка" был почти
черным от сажи, стены были изрисованы сценами из знаменитой
сказки, в честь которой был назван кабачок. Кормили в кабачке не
очень хорошо, поили еще хуже, но это не отпугивало его
завсегдатаев. Отпугивало их другое. С недавних пор в кабачок
повадился заглядывать штандартенфюрер СС фон Штирлиц.
Вот и сейчас он сидел у дальнего столика, который был заставлен
едой на семерых, а бутылками на восьмерых. Штирлиц был один и
никого не ждал. Иногда ему становилось скучно, он вытаскивал из
кармана маузер с дарственной надписью "Чекисту Исаеву за
освобождение Дальнего Востока от Феликса Эдмундовича Дзержинского"
и с меткостью истинного ворошиловского стрелка расстреливал
затаившихся по углам тараканов.
- Развели тут! - орал он. - Бардак!
И действительно, в кабаке был бардак.
Пол был залит дешевым вином, заплеван и завален окурками.
Создавалось впечатление, что каждый считал своим долгом если не
наблевать на пол, то хотя бы плюнуть или что-нибудь пролить. То и
дело, ступая по лужам и матерясь, проходили офицеры. За соседним
столиком четверо эсэсовцев грязно приставали к смазливой
официантке. Ей это нравилось, и она глупо хихикала. В углу,
уткнувшись лицом в салат из кальмаров, валялся пьяный унтерофицер
без сапог, но в подтяжках. Иногда он начинал недовольно ворочаться
и издавал громкие неприличные звуки. Два фронтовика, попивая шнапс
у стойки, тихо разговаривали о событиях на Курской дуге.
Молоденький лейтенантик в компании двух девушек подозрительной
наружности громко распинался о том, какой он молодец, и как хорошо
он стреляет из пистолета.
Штирлиц отпил из кружки большой глоток пива, поковырялся вилкой
в банке тушенки и пристальным взором оглядел окружающую
действительность разлагающейся Германии, изредка задерживая взгляд
на некоторых выдающихся подробностях снующих между столиками
официанток.
- Какие сволочи эти русские, - неожиданно для всех сказал
молоденький лейтенантик, - я бы их всех ставил через одного и
стрелял по очереди.
В помещении воцарилась тишина. Все посмотрели на Штирлица.
Штирлиц выплюнул кусок тушенки, встал, и, опрокинув три столика,
строевым шагом подошел к зарвавшемуся лейтенанту.
- Свинья фашистская, - процедил он и влепил лейтенанту
пощечину.
- Простите, я не совсем понимаю... - пролепетал оторопевший
лейтенант.
Штирлиц вышел из себя и, схватив табуретку, обрушил ее на
голову незадачливому лейтенанту. Лейтенант упал, и Штирлиц начал
злобно пинать его ногами.
- Я русский разведчик Исаев и не позволю грязному немецкому псу
оскорблять русского офицера!
Четверо эсэсовцев бросились разнимать дерущихся.
Развеселившегося Штирлица оттащили от стонущего лейтенанта и,
чтобы успокоить, предложили выпить за Родину, за Сталина.
- Да, - сказал Штирлиц, немного успокоившись. Он выпил кружку
шнапса, рыжий эсэсовец с готовностью налил вторую, Штирлиц выпил
еще. Лейтенант стал ему неинтересен.
- Ну как же можно, - шепнул один из фронтовиков рыдающему
лейтенанту, - при самом Штирлице говорить такое о русских, да еще
и в таких выражениях! Я бы вас на его месте убил.
- Штирлиц - добрая душа, - вздохнул второй фронтовик, - я помню
три дня назад тут били японского шпиона, так все били ногами, а
Штирлиц - нет.
- Добрейший человек, - подтвердил первый фронтовик, и они
вывели лейтенанта на свежий воздух.
Штирлиц, обнявшись с эсэсовцами, громко пел "Гитлер зольдатен".
Пьяный унтерофицер поднял голову из салата, обвел зал мутным
взглядом и восторженно заорал:
- Хайль Гитлер!
Весь зал вскочил, вскинув руки. Стены задрожали от ответного
рева:
- Зик хайль!!!
А Штирлиц уже спал. Снились ему соловьи, русское поле и
березки. Снились ему голые девки, купающиеся в озере, а он
подглядывал за ними из кустов.
Сейчас он спит. Но ровно через сорок две минуты он проснется,
чтобы отправиться в Рейх на свою нелегкую работу.
черным от сажи, стены были изрисованы сценами из знаменитой
сказки, в честь которой был назван кабачок. Кормили в кабачке не
очень хорошо, поили еще хуже, но это не отпугивало его
завсегдатаев. Отпугивало их другое. С недавних пор в кабачок
повадился заглядывать штандартенфюрер СС фон Штирлиц.
Вот и сейчас он сидел у дальнего столика, который был заставлен
едой на семерых, а бутылками на восьмерых. Штирлиц был один и
никого не ждал. Иногда ему становилось скучно, он вытаскивал из
кармана маузер с дарственной надписью "Чекисту Исаеву за
освобождение Дальнего Востока от Феликса Эдмундовича Дзержинского"
и с меткостью истинного ворошиловского стрелка расстреливал
затаившихся по углам тараканов.
- Развели тут! - орал он. - Бардак!
И действительно, в кабаке был бардак.
Пол был залит дешевым вином, заплеван и завален окурками.
Создавалось впечатление, что каждый считал своим долгом если не
наблевать на пол, то хотя бы плюнуть или что-нибудь пролить. То и
дело, ступая по лужам и матерясь, проходили офицеры. За соседним
столиком четверо эсэсовцев грязно приставали к смазливой
официантке. Ей это нравилось, и она глупо хихикала. В углу,
уткнувшись лицом в салат из кальмаров, валялся пьяный унтерофицер
без сапог, но в подтяжках. Иногда он начинал недовольно ворочаться
и издавал громкие неприличные звуки. Два фронтовика, попивая шнапс
у стойки, тихо разговаривали о событиях на Курской дуге.
Молоденький лейтенантик в компании двух девушек подозрительной
наружности громко распинался о том, какой он молодец, и как хорошо
он стреляет из пистолета.
Штирлиц отпил из кружки большой глоток пива, поковырялся вилкой
в банке тушенки и пристальным взором оглядел окружающую
действительность разлагающейся Германии, изредка задерживая взгляд
на некоторых выдающихся подробностях снующих между столиками
официанток.
- Какие сволочи эти русские, - неожиданно для всех сказал
молоденький лейтенантик, - я бы их всех ставил через одного и
стрелял по очереди.
В помещении воцарилась тишина. Все посмотрели на Штирлица.
Штирлиц выплюнул кусок тушенки, встал, и, опрокинув три столика,
строевым шагом подошел к зарвавшемуся лейтенанту.
- Свинья фашистская, - процедил он и влепил лейтенанту
пощечину.
- Простите, я не совсем понимаю... - пролепетал оторопевший
лейтенант.
Штирлиц вышел из себя и, схватив табуретку, обрушил ее на
голову незадачливому лейтенанту. Лейтенант упал, и Штирлиц начал
злобно пинать его ногами.
- Я русский разведчик Исаев и не позволю грязному немецкому псу
оскорблять русского офицера!
Четверо эсэсовцев бросились разнимать дерущихся.
Развеселившегося Штирлица оттащили от стонущего лейтенанта и,
чтобы успокоить, предложили выпить за Родину, за Сталина.
- Да, - сказал Штирлиц, немного успокоившись. Он выпил кружку
шнапса, рыжий эсэсовец с готовностью налил вторую, Штирлиц выпил
еще. Лейтенант стал ему неинтересен.
- Ну как же можно, - шепнул один из фронтовиков рыдающему
лейтенанту, - при самом Штирлице говорить такое о русских, да еще
и в таких выражениях! Я бы вас на его месте убил.
- Штирлиц - добрая душа, - вздохнул второй фронтовик, - я помню
три дня назад тут били японского шпиона, так все били ногами, а
Штирлиц - нет.
- Добрейший человек, - подтвердил первый фронтовик, и они
вывели лейтенанта на свежий воздух.
Штирлиц, обнявшись с эсэсовцами, громко пел "Гитлер зольдатен".
Пьяный унтерофицер поднял голову из салата, обвел зал мутным
взглядом и восторженно заорал:
- Хайль Гитлер!
Весь зал вскочил, вскинув руки. Стены задрожали от ответного
рева:
- Зик хайль!!!
А Штирлиц уже спал. Снились ему соловьи, русское поле и
березки. Снились ему голые девки, купающиеся в озере, а он
подглядывал за ними из кустов.
Сейчас он спит. Но ровно через сорок две минуты он проснется,
чтобы отправиться в Рейх на свою нелегкую работу.
Оружие возмездия - отрывок. По моему мнению (служил) и по мнению моих друзей - самая правдивая книга про Советскую (Российскую) армию:
Первые сутки в армии. Медосмотр. То есть, это называется "медосмотр". Я уже понял, что в Вооруженных Силах СССР многое выглядит совсем не так, как называется. Да и сами Воруженные Силы... Могли бы выглядеть получше.
Казарма. Очередь к столу осмотра. Проводит его похмельный капитан. Методика проста и доведена до автоматизма. Капитан бросает на рекрута короткий взгляд, спрашивает - жалобы есть? И, не слушая ответа, что-то царапает в ведомости. Следующий.
Действительно, какие жалобы, мы ведь признаны годными к строевой. Иначе бы нас тут не стояло. Смысл липового медосмотра - отсеять вопиющий брак, который ловится на глаз. Мало нас, мальчиков 1968 года рождения, служить некому, а военкоматы обязаны выполнять план, и призывают всё, что шевелится. Месяцем раньше в наш полк угодил бедолага с серьезной болезнью позвоночника, нешуточной язвой желудка и тремя пальцами на правой руке. Инвалида послали обратно. Он, вроде, не обиделся.
- Жалобы есть? Нет. Следующий.
- Жалобы есть? Нет. Следующий.
- Жалобы есть?
- Жалоб нет. Но у меня аллергия на пенициллин.
Капитан застывает, пытаясь сообразить, что не так, почему отлаженный механизм дал сбой.
- Чего-чего? - переспрашивает капитан.
- У меня аллергия на пенициллин. Мне в военкомате сказали, чтобы я на медосмотре обязательно об этом заявил. Чтобы вы сделали отметку. А то мало ли...
Капитан через силу оживляется. Вяло манит пальцем. Я наклоняюсь поближе. И капитан очень громко шепчет мне:
- ПОШЕЛ НА Х%%!
Отойдя от стола в некоторой задумчивости, я решил заявление военврача интерпретировать так, что пенициллина здесь не дождешься.
Казарма. Очередь к столу осмотра. Проводит его похмельный капитан. Методика проста и доведена до автоматизма. Капитан бросает на рекрута короткий взгляд, спрашивает - жалобы есть? И, не слушая ответа, что-то царапает в ведомости. Следующий.
Действительно, какие жалобы, мы ведь признаны годными к строевой. Иначе бы нас тут не стояло. Смысл липового медосмотра - отсеять вопиющий брак, который ловится на глаз. Мало нас, мальчиков 1968 года рождения, служить некому, а военкоматы обязаны выполнять план, и призывают всё, что шевелится. Месяцем раньше в наш полк угодил бедолага с серьезной болезнью позвоночника, нешуточной язвой желудка и тремя пальцами на правой руке. Инвалида послали обратно. Он, вроде, не обиделся.
- Жалобы есть? Нет. Следующий.
- Жалобы есть? Нет. Следующий.
- Жалобы есть?
- Жалоб нет. Но у меня аллергия на пенициллин.
Капитан застывает, пытаясь сообразить, что не так, почему отлаженный механизм дал сбой.
- Чего-чего? - переспрашивает капитан.
- У меня аллергия на пенициллин. Мне в военкомате сказали, чтобы я на медосмотре обязательно об этом заявил. Чтобы вы сделали отметку. А то мало ли...
Капитан через силу оживляется. Вяло манит пальцем. Я наклоняюсь поближе. И капитан очень громко шепчет мне:
- ПОШЕЛ НА Х%%!
Отойдя от стола в некоторой задумчивости, я решил заявление военврача интерпретировать так, что пенициллина здесь не дождешься.
Все женщины делают это.Слава Сэ.
Романтический идеал мужчины - это август, сеновал и «мисс Алабама». Каждый мечтает познакомиться с красивой женщиной, чтобы извалять её в пырее, клевере и в прочем гербарии. И украсить ей волосы соломой. Так велят нам мужские представления о нежности. Закончив цикл ухаживаний, мужчина теряет способность мечтать до следующего гормонального всплеска.
Эротические фантазии женщин, вы удивитесь, вообще не связаны с сеновалом. Женщины не любят, когда их толкут в тёмном амбаре, где пыль и насекомые. К тому же, девичья голова на сеновале фатально принимает форму сеновала. Это удивительный и гадкий феномен.
Зато, они с радостью посещают квартиры холостяков. Особенно те, где порядок и простор. Не затем, чтобы выжить зайчика из избушки. Всякое бывает, но чаще за другим. Ими движет романтический интерес к мужским рубашкам. Таковую следует надеть поверх трусов и сверкать туда-сюда. Это старинная эротическая традиция. Нет лучшего подарка для дикого мужчины, чем скакать в его сорочке по его жилищу. Девчонки знают, чего хотят. Когда, застегнув воротник на груди, она пробегает мимо вас по важным делам, не полюбить её невозможно.
Многие не носят каблуков, или узких платьев, или шляп. Но рубашку, пять размеров больше своего, носят все. Сначала девушка прячется в душ, мурлычет там и плещется. Потом выходит и взглядом как бы просит прощения за излишне открытые ноги. Она бы и рада одеться скромнее, но пижама в маленькую зелёную собачку осталась дома. И теперь она - измученная неловкостью жертва обстоятельств с неуместно красивыми ногами.
И сразу видно, какая она беззащитная и какие синие у неё глаза. Ещё можно намотать на голову полотенце. Со стороны будет казаться, полотенце вот-вот перевесит и вся фигура упадёт. Пусть всем будет тревожно за её зыбкий силуэт. С полотенцем можно прийти на кухню. Усесться, поджать ноги так, чтобы колени были бы видны отовсюду. И просто пить чай. И если хозяин до ночи не соберётся подарить ей млечный путь, значит он или в обмороке, или сам женщина.
Если девушка просит у вас сорочку, это высшее доверие. И в ближайшие два-три года, возможно, в вашей жизни наступит август с сеновалом.
Жители Тробрианских островов вместо прелюдии обгрызают ресницы партнёра. Племя сиронио приветствует поедание волосяных паразитов. Якобы, это возбуждает. В Корее колют иглой корень одноглазого змея. В Африке садятся попой на муравейник. В Микронезии даже не хочу говорить, зачем им муравьи. Страшно подумать, на что приходится идти народам, когда мужчина не может одолжить даме рубашку.
Одноклассник Ваня рассказал. У него есть батистовая сорочка с надписью Соса-сола. Куплена с рук в Париже. На груди помидорное пятно. Он пять лет хранил её в отдельном месте в центре шкафа. Всё мечтал, его Настя вернётся и выйдет из душа в Соса-соле, как когда-то раньше. От одиночества он раскладывал рубашку на диване, подходил и гладил. Такой романтический идиот. И все знакомые женского пола, со всеми своими сисями, проигрывали мятой тряпочке в шкафу. Ваня никому не давал её носить.
Но однажды встретилась хозяйственная Рая. Она постирала Соса-солу и надела. Настоящий батист, для ночнушки - идеально.
В голове у Вани случились путаница и наложение образов. Он бы наорал на Раю, но не смог в присутствии Соса-солы. Как потом показала жизнь, кто у него в Соса-соле, тот и есть любимая женщина.
Я когда узнал, поклялся не занимать у Вани одежду. Вдруг это окажется папин пиджак и придётся Ваню усыновлять. А раньше ещё у него была Света и совсем неизвестно, что она носила из его запасов.
У меня самого есть итальянская рубашка под запонки, но я вам о ней ничего не скажу.
Эротические фантазии женщин, вы удивитесь, вообще не связаны с сеновалом. Женщины не любят, когда их толкут в тёмном амбаре, где пыль и насекомые. К тому же, девичья голова на сеновале фатально принимает форму сеновала. Это удивительный и гадкий феномен.
Зато, они с радостью посещают квартиры холостяков. Особенно те, где порядок и простор. Не затем, чтобы выжить зайчика из избушки. Всякое бывает, но чаще за другим. Ими движет романтический интерес к мужским рубашкам. Таковую следует надеть поверх трусов и сверкать туда-сюда. Это старинная эротическая традиция. Нет лучшего подарка для дикого мужчины, чем скакать в его сорочке по его жилищу. Девчонки знают, чего хотят. Когда, застегнув воротник на груди, она пробегает мимо вас по важным делам, не полюбить её невозможно.
Многие не носят каблуков, или узких платьев, или шляп. Но рубашку, пять размеров больше своего, носят все. Сначала девушка прячется в душ, мурлычет там и плещется. Потом выходит и взглядом как бы просит прощения за излишне открытые ноги. Она бы и рада одеться скромнее, но пижама в маленькую зелёную собачку осталась дома. И теперь она - измученная неловкостью жертва обстоятельств с неуместно красивыми ногами.
И сразу видно, какая она беззащитная и какие синие у неё глаза. Ещё можно намотать на голову полотенце. Со стороны будет казаться, полотенце вот-вот перевесит и вся фигура упадёт. Пусть всем будет тревожно за её зыбкий силуэт. С полотенцем можно прийти на кухню. Усесться, поджать ноги так, чтобы колени были бы видны отовсюду. И просто пить чай. И если хозяин до ночи не соберётся подарить ей млечный путь, значит он или в обмороке, или сам женщина.
Если девушка просит у вас сорочку, это высшее доверие. И в ближайшие два-три года, возможно, в вашей жизни наступит август с сеновалом.
Жители Тробрианских островов вместо прелюдии обгрызают ресницы партнёра. Племя сиронио приветствует поедание волосяных паразитов. Якобы, это возбуждает. В Корее колют иглой корень одноглазого змея. В Африке садятся попой на муравейник. В Микронезии даже не хочу говорить, зачем им муравьи. Страшно подумать, на что приходится идти народам, когда мужчина не может одолжить даме рубашку.
Одноклассник Ваня рассказал. У него есть батистовая сорочка с надписью Соса-сола. Куплена с рук в Париже. На груди помидорное пятно. Он пять лет хранил её в отдельном месте в центре шкафа. Всё мечтал, его Настя вернётся и выйдет из душа в Соса-соле, как когда-то раньше. От одиночества он раскладывал рубашку на диване, подходил и гладил. Такой романтический идиот. И все знакомые женского пола, со всеми своими сисями, проигрывали мятой тряпочке в шкафу. Ваня никому не давал её носить.
Но однажды встретилась хозяйственная Рая. Она постирала Соса-солу и надела. Настоящий батист, для ночнушки - идеально.
В голове у Вани случились путаница и наложение образов. Он бы наорал на Раю, но не смог в присутствии Соса-солы. Как потом показала жизнь, кто у него в Соса-соле, тот и есть любимая женщина.
Я когда узнал, поклялся не занимать у Вани одежду. Вдруг это окажется папин пиджак и придётся Ваню усыновлять. А раньше ещё у него была Света и совсем неизвестно, что она носила из его запасов.
У меня самого есть итальянская рубашка под запонки, но я вам о ней ничего не скажу.
"Дела скворечные"
Как-то очень давно, когда я был уже взрослым, но еще немного глупым, воцарилась у меня в голове одна идея на предмет комфортабельного размещения дачной фауны, а именно белки, которая живет на даче. Вышеозначенный представитель местной фауны не владел никакой жилплощадью, и мне было его безумно жалко.
В тот раз я сколотил скворечник, который почему-то белка, да и прочие пернатые твари обходили и облетали далеко стороной. За несколько лет так никто в нем и не поселился.
В прошлом году меня опять обуяла жалость к братьям нашим меньшим. Но в этот раз я был гораздо умнее – не стал замахиваться на столь привередливое и трепетное животное, как белка, а решил сделать скворечник для птичек. Они ведь тоже хотят иметь крышу над головой и пол под жопой, размышлял я, разыскивая в Интернете чертеж самого комфортного птичьего дома. К сожалению, чертежи все отличались однообразием, а их авторы сходились во мнении, что «чем проще, тем лучше», хотя я и был настроен сварганить нечто такое, отчего лица у птиц повытягивались бы от удивления.
И я его сделал. Точно по чертежам. И повесил на березе.
Это было в середине лета. Периодически я смотрел на птичью избушку, но не замечал там каких-либо признаков новоселья, будто все твари занесли его в игнор-лист.
Так прошло лето. Наступила и прошла зима. Зазвенела дождем по голове весна. А птицехаус так и стоял, а точнее, висел невостребованным.
Я уже и голову перестал поднимать, чтобы посмотреть на него, как однажды, поскользнувшись на мокрой траве, упал на спину и, глядя ввысь, с удивлением заметил наглую клювастую морду, торчащую из скворечниковой дыры.
Я лежал на холодной мокрой траве, и улыбка была шире скворечника. Сверху, с жердочки скворечника, на меня хитрым глазом смотрела черная птичья физиономия и сокрушенно качала головой. Во рту она держала какую-то живность.
Новоселье состоялось! И мало того что состоялось, так, наверное, еще и птенцы там внутрях появились!
С этого дня я опять начал периодически закидывать голову назад и наблюдать за перемещением пернатого. Но мои орнитологические наблюдения длились ровно до того момента, когда в очередной раз я поднял глаза и с ужасом заметил, как из скворечника торчит чья-то странная морда. Морда была живая, потому что немного шевелилась. И она была лохматая. И на ней были глаза и нос. Собственно, это все, что торчало из скворечника.
Находясь в неописуемом волнении, я кинулся домой, чтобы поделиться новостью.
– Это птица. Ты перепутал, – вынес вердикт батя, перед этим внимательно посмотрев на меня.
Мля, да я и с похмелья не перепутал бы птичье личико с такой страшной мордой! Но мои доводы никто не слушал, до тех пор, пока в очередной прекрасный день морда не соизволила вылезти из скворечника до подмышек.
Лежа на животе в отверстии, свесив лапки вниз и оглядывая мир глазками, похожими на черную икру, там царствовала Ее величество белка. Я даже немного расстроился. Одно дело, когда в твоем скворечнике живет загадочная волосатая морда, и другое дело, когда тривиальная белка.
Я нашел, где у ней там глаза, и, пристально глядя в них, обратился к животине.
– Слушай, белка, – начал я издалека, – ты куда дела гражданина птицо? Съела?
Товарищ белка смущенно молчала и шевелила носом.
– Молчишь? Вину свою чуешь? Поди, съела мамашу с птенчиками и перышка не оставила? – Я шмыгнул носом, вытер слезинку. Птичку было действительно жалко.
Потом, оклемавшись от обрушившегося горя, проведя нехитрое следствие и не найдя каких-либо доказательств птицеубийства в виде перьев, я пришел к выводу, что птичка была изгнана без кровопролития простым пинком под зад.
Но была в поведении этого рыжего рейдера одна странность: никто не видел, как она ходит, прыгает, да и вообще двигается. На глаза она попадалась только в одном положении: лежа на животе на пороге своего дома и свесив свои руки наружу.
...В этот день я, разомлев от жары и пива, сидел на пластмассовом стульчике недалеко от березы и наблюдал уже традиционную картину – белку в позе «панка тошнит в окно».
Так прошел час, два... Я успел подремать, проснуться, а белка все висела, как презерватив на ветке под окном.
Нехорошее предчувствие закралось в душу. На улице градусов тридцать, ни ветерка, а она не шевелится уже столько времени. Значит, сдохла. Может, от жары, а может, и болела чем хроническим.
Срочно собрав консилиум из домочадцев, я вынес на обсуждение вопрос о возможной скоропостижной кончине белки.
Пристально вглядевшись в свисающий на подмышках трупик, батя безапелляционно и авторитетно изрек:
– Это бельчонок.
– Ма-а-а-а-ленький, – протянула сестрица.
– Не шевелится, – подметила внимательная матушка.
– Значит, сдох! – Батин диагноз подвел черту авторитетному консилиуму.
На повестке дня замаячил второй вопрос. Если проблему с диагнозом мы закрыли грамотно и быстро, то что делать с телом усопшего, который к тому же висит на высоте метра три, никто себе не представлял. Все сочувственно смотрели на сдохшую белку, качали головами...
– Жарко, – подметил наблюдательный батя.
– Завоняет, – грамотно молвила сестра.
– Надо выколупать ее оттуда. – Матушка активно приняла участие в совещании.
– Тащи лестницу! – батя опять авторитетно закончил дискуссию, которая своей краткостью напоминала предыдущий жаркий спор.
Лестницу я принес и установил к дереву, но, глядя на примеривающегося к ней батю, позволил себе немного усомниться.
– А не навернешься? – дипломатично поинтересовался я.– Ты чё?! – Возмущению бати не было предела.
Он с легкостью и даже где-то грациозно закинул свои сто килограммов сразу на вторую ступеньку. Лестница крякнула и погрузилась в землю как раз по ступеньку со стоящим на ней батей.
– Устойчивее будет! – Батин энтузиазм не знал предела.
Довольно-таки проворно он взобрался к скворечнику и с надеждой в голосе тихонько позвал:
– Бе-е-елка... Белочка-а-а... Ты жива?
Все с напряжение ждали, что ответит белка, но ее мохнатое тело безвольно свисало и всем своим видом подтверждало диагноз.
– Сдохла! – окончательно диагностировал батя, глядя на нас сверху вниз, и брезгливо схватил белку за свисающую лапу.
Выдернуть труп из скворечника он не успел, поскольку в следующую секунду белка, разомлевшая от солнца и спящая, как ребенок, навела резкость и узрела какое-то существо, которое весьма грубо и недружелюбно держало ее за лапу.
– Итихума-а-ать!!!– истошно застрекотала белка и взмыла вверх.
Батя, не ожидавший от совсем мертвого трупа такой спортивной прыти, как-то нервно дернулся и сам чуть не взмыл вверх по дереву. Он даже сделал инстинктивную попытку спрыгнуть с трехметровой лестницы, но почему-то вовремя остановился. Хотя зрители внизу уже предусмотрительно разбежались в разные стороны.
...А на верху березы, на толстом суку, сидела белка, шевелила губами и периодически показывала нам что-то, хлопая правой лапкой по согнутой левой.
P.S. Она вернулась. Все лето мы кормили ее орешками, которые специально для этого покупал батя. А потом она ушла. Но, видно, с нами и этим местом у нее было связано очень многое, поэтому белка свила себе гнездо на соседнем дереве и каждый день спускается вниз за своими тремя орешками.
В тот раз я сколотил скворечник, который почему-то белка, да и прочие пернатые твари обходили и облетали далеко стороной. За несколько лет так никто в нем и не поселился.
В прошлом году меня опять обуяла жалость к братьям нашим меньшим. Но в этот раз я был гораздо умнее – не стал замахиваться на столь привередливое и трепетное животное, как белка, а решил сделать скворечник для птичек. Они ведь тоже хотят иметь крышу над головой и пол под жопой, размышлял я, разыскивая в Интернете чертеж самого комфортного птичьего дома. К сожалению, чертежи все отличались однообразием, а их авторы сходились во мнении, что «чем проще, тем лучше», хотя я и был настроен сварганить нечто такое, отчего лица у птиц повытягивались бы от удивления.
И я его сделал. Точно по чертежам. И повесил на березе.
Это было в середине лета. Периодически я смотрел на птичью избушку, но не замечал там каких-либо признаков новоселья, будто все твари занесли его в игнор-лист.
Так прошло лето. Наступила и прошла зима. Зазвенела дождем по голове весна. А птицехаус так и стоял, а точнее, висел невостребованным.
Я уже и голову перестал поднимать, чтобы посмотреть на него, как однажды, поскользнувшись на мокрой траве, упал на спину и, глядя ввысь, с удивлением заметил наглую клювастую морду, торчащую из скворечниковой дыры.
Я лежал на холодной мокрой траве, и улыбка была шире скворечника. Сверху, с жердочки скворечника, на меня хитрым глазом смотрела черная птичья физиономия и сокрушенно качала головой. Во рту она держала какую-то живность.
Новоселье состоялось! И мало того что состоялось, так, наверное, еще и птенцы там внутрях появились!
С этого дня я опять начал периодически закидывать голову назад и наблюдать за перемещением пернатого. Но мои орнитологические наблюдения длились ровно до того момента, когда в очередной раз я поднял глаза и с ужасом заметил, как из скворечника торчит чья-то странная морда. Морда была живая, потому что немного шевелилась. И она была лохматая. И на ней были глаза и нос. Собственно, это все, что торчало из скворечника.
Находясь в неописуемом волнении, я кинулся домой, чтобы поделиться новостью.
– Это птица. Ты перепутал, – вынес вердикт батя, перед этим внимательно посмотрев на меня.
Мля, да я и с похмелья не перепутал бы птичье личико с такой страшной мордой! Но мои доводы никто не слушал, до тех пор, пока в очередной прекрасный день морда не соизволила вылезти из скворечника до подмышек.
Лежа на животе в отверстии, свесив лапки вниз и оглядывая мир глазками, похожими на черную икру, там царствовала Ее величество белка. Я даже немного расстроился. Одно дело, когда в твоем скворечнике живет загадочная волосатая морда, и другое дело, когда тривиальная белка.
Я нашел, где у ней там глаза, и, пристально глядя в них, обратился к животине.
– Слушай, белка, – начал я издалека, – ты куда дела гражданина птицо? Съела?
Товарищ белка смущенно молчала и шевелила носом.
– Молчишь? Вину свою чуешь? Поди, съела мамашу с птенчиками и перышка не оставила? – Я шмыгнул носом, вытер слезинку. Птичку было действительно жалко.
Потом, оклемавшись от обрушившегося горя, проведя нехитрое следствие и не найдя каких-либо доказательств птицеубийства в виде перьев, я пришел к выводу, что птичка была изгнана без кровопролития простым пинком под зад.
Но была в поведении этого рыжего рейдера одна странность: никто не видел, как она ходит, прыгает, да и вообще двигается. На глаза она попадалась только в одном положении: лежа на животе на пороге своего дома и свесив свои руки наружу.
...В этот день я, разомлев от жары и пива, сидел на пластмассовом стульчике недалеко от березы и наблюдал уже традиционную картину – белку в позе «панка тошнит в окно».
Так прошел час, два... Я успел подремать, проснуться, а белка все висела, как презерватив на ветке под окном.
Нехорошее предчувствие закралось в душу. На улице градусов тридцать, ни ветерка, а она не шевелится уже столько времени. Значит, сдохла. Может, от жары, а может, и болела чем хроническим.
Срочно собрав консилиум из домочадцев, я вынес на обсуждение вопрос о возможной скоропостижной кончине белки.
Пристально вглядевшись в свисающий на подмышках трупик, батя безапелляционно и авторитетно изрек:
– Это бельчонок.
– Ма-а-а-а-ленький, – протянула сестрица.
– Не шевелится, – подметила внимательная матушка.
– Значит, сдох! – Батин диагноз подвел черту авторитетному консилиуму.
На повестке дня замаячил второй вопрос. Если проблему с диагнозом мы закрыли грамотно и быстро, то что делать с телом усопшего, который к тому же висит на высоте метра три, никто себе не представлял. Все сочувственно смотрели на сдохшую белку, качали головами...
– Жарко, – подметил наблюдательный батя.
– Завоняет, – грамотно молвила сестра.
– Надо выколупать ее оттуда. – Матушка активно приняла участие в совещании.
– Тащи лестницу! – батя опять авторитетно закончил дискуссию, которая своей краткостью напоминала предыдущий жаркий спор.
Лестницу я принес и установил к дереву, но, глядя на примеривающегося к ней батю, позволил себе немного усомниться.
– А не навернешься? – дипломатично поинтересовался я.– Ты чё?! – Возмущению бати не было предела.
Он с легкостью и даже где-то грациозно закинул свои сто килограммов сразу на вторую ступеньку. Лестница крякнула и погрузилась в землю как раз по ступеньку со стоящим на ней батей.
– Устойчивее будет! – Батин энтузиазм не знал предела.
Довольно-таки проворно он взобрался к скворечнику и с надеждой в голосе тихонько позвал:
– Бе-е-елка... Белочка-а-а... Ты жива?
Все с напряжение ждали, что ответит белка, но ее мохнатое тело безвольно свисало и всем своим видом подтверждало диагноз.
– Сдохла! – окончательно диагностировал батя, глядя на нас сверху вниз, и брезгливо схватил белку за свисающую лапу.
Выдернуть труп из скворечника он не успел, поскольку в следующую секунду белка, разомлевшая от солнца и спящая, как ребенок, навела резкость и узрела какое-то существо, которое весьма грубо и недружелюбно держало ее за лапу.
– Итихума-а-ать!!!– истошно застрекотала белка и взмыла вверх.
Батя, не ожидавший от совсем мертвого трупа такой спортивной прыти, как-то нервно дернулся и сам чуть не взмыл вверх по дереву. Он даже сделал инстинктивную попытку спрыгнуть с трехметровой лестницы, но почему-то вовремя остановился. Хотя зрители внизу уже предусмотрительно разбежались в разные стороны.
...А на верху березы, на толстом суку, сидела белка, шевелила губами и периодически показывала нам что-то, хлопая правой лапкой по согнутой левой.
P.S. Она вернулась. Все лето мы кормили ее орешками, которые специально для этого покупал батя. А потом она ушла. Но, видно, с нами и этим местом у нее было связано очень многое, поэтому белка свила себе гнездо на соседнем дереве и каждый день спускается вниз за своими тремя орешками.
Сергей Кобах,отрывок из "Вверх тормашками-вниз аджикой"
Решила поделиться забавным отрывком из книги. Лично меня - впечатлило)
Кратко выложу суть: героиня книги решила стать писательницей. Далее - само произведение с комментариями автора.
Итак:
"Жил-был гном: огромный, как шкаф, и маленький, как тумбочка. Черные брови его переходили в заросли бороды, а глаза горели синим и красным. Белые клыки его далеко выпирали, а когти наводили тоску даже на гидр.
И вот однажды… он улетел в яму. Очень глубокую и страшную. Но он не испугался, рухнув в центр и застряв вверх головой. Просто замер и стал ждать.
И голос из ниоткуда сказал:
— Кто ты-ы?..
Гном показал два средних пальца и слегка дернул ногами.
— Отку-уда-а ты-ы? — не унимался голос.
Гном ткнул вверх, после чего уперся руками в жижу и попытался выбраться из нее. Но жижа держала крепко… она была разумной, и гном ей нравился.
И тогда рядом затопали, кто-то подошел, и он ощутил, как с его ноги начинают стягивать сапог. Но наш герой не растерялся! И двинул второй ногой.
Рядом хлюпнуло и затихло.
— Ты убил мою дочь! — молвил голос с ужасом. — Она хотела познакомиться и обнюхать тебя, о презренный!
Гном кое-как выбрался, сел и поправил бороду. Рядом с ним валялась прекрасная незнакомка — с клыками, с бородой и с когтями. Прямо как он.
И возрыдал гном! И… э-э… сдох.
Но голос его снова оживил.
— Я не дам тебе умереть, пока ты не оживишь ее.
— А как? — спросил гном.
И голос поведал… поведал… о жутком обряде бритья ног и…"
Так.
Мне надоело. Да и неактуально все это как-то. Надо сначала выбрать тему! О чем хочет читать современный читатель? Ну-у… (задумчиво грызу перо). А за окном надвигается шторм и снова льет дождь. Встаю, закрываю форточку и опять сажусь напряженно думать, какие темы и жанры сегодня наиболее актуальны? Насилие, любовь, мистика и… детективы.
Так. Ща.
"Гнома изнасиловали призраки, влюбленные в него с детства. Ведется следствие".
А что? Очень даже… пикантно. Только быстро как-то. Надо бы сюжет развить, что ли. Гм… к примеру:
"Он целовал ее взасос, она трепетала и попискивала всеми местами. Клыки чуть-чуть мешали, но ей так нравилось даже больше… Э-э… она любила агрессивные тумбочки. Вот.
Но тут! Из-за угла появилось ОНО. Огромное… нет, маленькое… но волосатое! Или большое и лысое? Короче, жуть кромешная, — и сожрала обоих".
Так… а о чем дальше писать? Тяжело вздыхаю.
"Но, подумав, выплюнуло гнома и, истекая слизью, вонью и всякой гадостью, поползло в свою страшную нору, которая находилась… неизвестно где.
И гном возрыдал…"
А что? Он о ней беспокоился! Страсть, так сказать… Хм. А вообще — что-то мало страсти. Надо добавить:
"Он бился головой о мостовую, отрезал себе пальцы на правой руке в память об утрате и вырвал себе глаз…"
Перебор. Какой-то он… нервный. Лучше:
"Гном долго плакал, лежа в луже… собственной крови, и… страдал. Потом замерз. Встал… и пошел по склизкому следу монстра, надеясь, что еще не поздно спасти ту, ради которой он час лежал в луже".
Во-от, уже романтика. Мне даже жалко его как-то стало. Так. А что это я все про гнома да про гнома? Если писать о романтике, то ведь лучше про эльфа? У них с этим всегда лучше было. И вообще, если бы за мной полз гном… я бы не очень радовалась. А вот эльф — совсем другое дело, читательницы будут в восторге.
"Эльф шел по следу монстра, роняя прекрасные чистые слезы и брезгливо опуская ноги в зловонный след. По пути он пел балладу об утерянной любви. И пел ее так чисто и проникновенно, что все кошки выходили из подворотен следом и подвывали, вникая в суть страшных сердечных мук прекрасного героя".
Кстати, о внешности.
"Он был высок! Худ. Сильно. Почти костляв. Но не скелетина… так, умеренной костлявости. Его глаза были… зеленые и широко распахнутые… нет, скорее, немного навыкате (а как иначе в них прочтешь все чувства разом?). Ну в крайнем случае — овальные, и с этими… желтками вместо белков… в тон коже… золотистой такой.
Он передвигался так легко и изящно, что… не касался мостовой (парил, наверное). Или не парил? Скорее, плыл по воздуху… гребковыми движениями вслед за монстром. На лице его был оскал улыбки… клыкастой. На голове его висела коса (просто волосы мешали бы, а он еще драться будет… Так. А если косу отрежут? Случайно…). Точнее, он был полулысый, и лишь редкий ежик волос украшал его голову всеми переливами… мм… радуги (не могу выбрать цвет).
Значит, плыл он, плыл… плыл он, плыл… далеко ли плыл, близко ли — никто не знает. Но в итоге приплыл.
Монстр как раз выплевывал всех съеденных за день жертв и… страшно связывал, подвешивая к потолку. Он взглянул на спасителя, красный глаз которого мигнул в ярости, а… зеленый вспыхнул, подобно сверхновой…"
Так, а тут знают, что такое "сверхновая" и что от такой вспышки эльф бы гарантированно ослеп? Ладно. Какая разница? Зато красиво.
"И монстр взвыл в отчаянии и… и…"
В голову лезет сплошная банальщина. Эльф по сценарию должен достать меч и изрубить им монстра. Ну или монстр эльфа. Но такое точно никто читать не будет. Хм. А если…
"…и влюбился. Он подполз к парящему в воздухе мужчине и… облизал его, мурлыча и поливая слизью…
Эльф умер от удушья, его аристократический нюх не выдержал спектра миазмов. А монстр… э-э… женился на трупе, и жили они… долго и страшно".
Вот! Конец.
Итак:
"Жил-был гном: огромный, как шкаф, и маленький, как тумбочка. Черные брови его переходили в заросли бороды, а глаза горели синим и красным. Белые клыки его далеко выпирали, а когти наводили тоску даже на гидр.
И вот однажды… он улетел в яму. Очень глубокую и страшную. Но он не испугался, рухнув в центр и застряв вверх головой. Просто замер и стал ждать.
И голос из ниоткуда сказал:
— Кто ты-ы?..
Гном показал два средних пальца и слегка дернул ногами.
— Отку-уда-а ты-ы? — не унимался голос.
Гном ткнул вверх, после чего уперся руками в жижу и попытался выбраться из нее. Но жижа держала крепко… она была разумной, и гном ей нравился.
И тогда рядом затопали, кто-то подошел, и он ощутил, как с его ноги начинают стягивать сапог. Но наш герой не растерялся! И двинул второй ногой.
Рядом хлюпнуло и затихло.
— Ты убил мою дочь! — молвил голос с ужасом. — Она хотела познакомиться и обнюхать тебя, о презренный!
Гном кое-как выбрался, сел и поправил бороду. Рядом с ним валялась прекрасная незнакомка — с клыками, с бородой и с когтями. Прямо как он.
И возрыдал гном! И… э-э… сдох.
Но голос его снова оживил.
— Я не дам тебе умереть, пока ты не оживишь ее.
— А как? — спросил гном.
И голос поведал… поведал… о жутком обряде бритья ног и…"
Так.
Мне надоело. Да и неактуально все это как-то. Надо сначала выбрать тему! О чем хочет читать современный читатель? Ну-у… (задумчиво грызу перо). А за окном надвигается шторм и снова льет дождь. Встаю, закрываю форточку и опять сажусь напряженно думать, какие темы и жанры сегодня наиболее актуальны? Насилие, любовь, мистика и… детективы.
Так. Ща.
"Гнома изнасиловали призраки, влюбленные в него с детства. Ведется следствие".
А что? Очень даже… пикантно. Только быстро как-то. Надо бы сюжет развить, что ли. Гм… к примеру:
"Он целовал ее взасос, она трепетала и попискивала всеми местами. Клыки чуть-чуть мешали, но ей так нравилось даже больше… Э-э… она любила агрессивные тумбочки. Вот.
Но тут! Из-за угла появилось ОНО. Огромное… нет, маленькое… но волосатое! Или большое и лысое? Короче, жуть кромешная, — и сожрала обоих".
Так… а о чем дальше писать? Тяжело вздыхаю.
"Но, подумав, выплюнуло гнома и, истекая слизью, вонью и всякой гадостью, поползло в свою страшную нору, которая находилась… неизвестно где.
И гном возрыдал…"
А что? Он о ней беспокоился! Страсть, так сказать… Хм. А вообще — что-то мало страсти. Надо добавить:
"Он бился головой о мостовую, отрезал себе пальцы на правой руке в память об утрате и вырвал себе глаз…"
Перебор. Какой-то он… нервный. Лучше:
"Гном долго плакал, лежа в луже… собственной крови, и… страдал. Потом замерз. Встал… и пошел по склизкому следу монстра, надеясь, что еще не поздно спасти ту, ради которой он час лежал в луже".
Во-от, уже романтика. Мне даже жалко его как-то стало. Так. А что это я все про гнома да про гнома? Если писать о романтике, то ведь лучше про эльфа? У них с этим всегда лучше было. И вообще, если бы за мной полз гном… я бы не очень радовалась. А вот эльф — совсем другое дело, читательницы будут в восторге.
"Эльф шел по следу монстра, роняя прекрасные чистые слезы и брезгливо опуская ноги в зловонный след. По пути он пел балладу об утерянной любви. И пел ее так чисто и проникновенно, что все кошки выходили из подворотен следом и подвывали, вникая в суть страшных сердечных мук прекрасного героя".
Кстати, о внешности.
"Он был высок! Худ. Сильно. Почти костляв. Но не скелетина… так, умеренной костлявости. Его глаза были… зеленые и широко распахнутые… нет, скорее, немного навыкате (а как иначе в них прочтешь все чувства разом?). Ну в крайнем случае — овальные, и с этими… желтками вместо белков… в тон коже… золотистой такой.
Он передвигался так легко и изящно, что… не касался мостовой (парил, наверное). Или не парил? Скорее, плыл по воздуху… гребковыми движениями вслед за монстром. На лице его был оскал улыбки… клыкастой. На голове его висела коса (просто волосы мешали бы, а он еще драться будет… Так. А если косу отрежут? Случайно…). Точнее, он был полулысый, и лишь редкий ежик волос украшал его голову всеми переливами… мм… радуги (не могу выбрать цвет).
Значит, плыл он, плыл… плыл он, плыл… далеко ли плыл, близко ли — никто не знает. Но в итоге приплыл.
Монстр как раз выплевывал всех съеденных за день жертв и… страшно связывал, подвешивая к потолку. Он взглянул на спасителя, красный глаз которого мигнул в ярости, а… зеленый вспыхнул, подобно сверхновой…"
Так, а тут знают, что такое "сверхновая" и что от такой вспышки эльф бы гарантированно ослеп? Ладно. Какая разница? Зато красиво.
"И монстр взвыл в отчаянии и… и…"
В голову лезет сплошная банальщина. Эльф по сценарию должен достать меч и изрубить им монстра. Ну или монстр эльфа. Но такое точно никто читать не будет. Хм. А если…
"…и влюбился. Он подполз к парящему в воздухе мужчине и… облизал его, мурлыча и поливая слизью…
Эльф умер от удушья, его аристократический нюх не выдержал спектра миазмов. А монстр… э-э… женился на трупе, и жили они… долго и страшно".
Вот! Конец.