(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Начало: https://pikabu.ru/story/istoriya_bresta_141organizatsiya_tod...

В Бресте дислоцировались целый ряд тодтовских подразделений. Это строительная часть № 1 (OT Kassel Bautrupp 1) – всего с наемными работниками согласно закладке обедов 159 человек, строительная часть № 2 – 154 чел., строительная часть № 3 и мостостроительное управление – 76 чел., лесопильный завод на Волынке (OT Kassel Sägewerk Wolynka) – 34 чел., рабочие бригады организации Тодт из центральной России – 1102 чел., некая седьмая отдельная бригада (OT Einsatz 7) – 28 человек...

Житель Пугачево Владимир Ж., в 16 лет поступивший на лесопильный завод в Шпановичах (ныне мебельная фабрика на ул. Краснознаменной), вспоминает:

«В 1943 году через биржу труда меня направили во вспомогательную строительную команду немецкой армии, так называемый Тодт, штаб которого располагался на ул. Липовой (Линденштрассе, ныне К. Маркса. – В.С.) в Бресте. В штабе на меня были заполнены соответствующие бумаги, после чего я попал в распоряжение шефа Миллера. Шеф Миллер поместил меня в общежитие, где проживали рабочие команды Тодта, а также определил работать на лесопильном заводе мастера Вайнема. Лесопильным заводом заведовал немец Шульц. Вначале на лесопильном заводе я работал вспомогательным рабочим, а через месяц получил немецкую форму и работал по строительству бараков для немецкой армии до марта 1944 года».

Получение обмундирования знаменательно: поначалу организация Тодта не имела собственной униформы. Но близко от фронта, не говоря о районах боевых действий, без отличительных признаков много не наработаешь. И тогда из запасов бывшей чехословацкой армии тодтовцев одели в форму оливкового цвета, значительно отличавшуюся от обычной военной цвета фельдграу. Среди брестских тодтовцев были военные и гражданские, мастера – немцы, поляки и чехи.

Владимир Ж. с еще несколькими сверстниками поначалу числились учениками в столярном цеху и получали по 10 марок в месяц, а также паек, состоявший из 600 г хлеба в день и 2-3 кг жиров на месяц. Кроме того, в дни пребывания в казарме с привозными рабочими ученикам полагался обед. Подростков обеспечили шинелями военного образца и рабочими костюмами, обули в штиблеты на деревянном ходу, а позже выдали кожаные ботинки.

Брестчанка Лидия Гасипук, в оккупацию девочка-подросток, поведала о своем знакомстве с несколькими молоденькими тодтовцами – русскими ребятами, вероятно, из «хиви» (от нем. Hilfswilliger, «желающий помочь», – т. н. «добровольные помощники» вермахта, набиравшиеся или мобилизовавшиеся из местного населения и военнопленных), ходившими в оливковой форме без знаков различия. Они работали на шпановичской лесопилке, мимо которой Лида каждый день водила коз и под этим прикрытием считала проходившие по Ковельской ветке эшелоны, выполняла другие задания.

Иногда летом в воскресные дни брестские баптисты с песнопениями шли через Суворовский мост на водное крещение на песочный пляж южного берега Мухавца. Пользуясь тем, что праздничную толпу немцы не проверяли, Лида с мамой и сестрой, затесавшись в процессию, переносили через реку переданные Галиной Аржановой медикаменты. В Пугачеве их встречали.

Подруги Женя Гонславская и Надя Рачковская, пасшие с Лидой своих кормилиц, о ее партизанских делах не догадывались. Тодтовские юноши с ними заигрывали, а девушки добывали через новых знакомцев фонарики и аккумуляторы.

В 1943 году в одно из тодтовских общежитий, двухэтажное здание на углу Московской и Белостоцкой (после восстановления с надстройкой двух этажей – магазин «Изумруд»), попала бомба, и уцелевших переселили в другое место. Было много погибших, и среди них два связанных с Лидой парня – Александр Пруссаков и Юрий Пиянов. Их похоронили в общей могиле на Тришинском кладбище, справа от входа. Еще один запомнившийся Лиде тодтовец по фамилии Медведев женился на шпановичской девушке и увез ее на Запад.

Владимир Ж., получивший под немецким присмотром профессию плотника, уехал с тодтовским подразделением в марте 1944-го и больше года работал на строительстве немецких укреплений. Возвращение домой стоило ему 25 лет исправительно-трудовых лагерей с конфискацией имущества.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Василий Васильевич Прокопук, уроженец Кобринского района, рассказал про батальон немецких строителей, квартировавший в деревне Петьки в марте 1943 года. Влодавскую дорогу в этих местах перерезали канал Бона и разной ширины ручьи. На участке дороги между деревней и Кобрином было шесть небольших мостов, и так вышло, что за зиму 1942/43 года все шесть сожгли партизаны. К счастью, карательных мер к населению немцы в тот раз не применили, а прислали строителей. Староста Петр Игнатюк разместил немцев по хатам.

Строители были пожилыми людьми лет под шестьдесят, и среди них один молодой по имени Фриц, слегка не в себе – то чуть не дрался с детворой, то угощал всех конфетами.

Возил строителей русский парень в немецкой форме, его тоже разместили в одной из хат. Он единственный из всех был вооружен, причем не карабином, а русской трехлинейкой.

Немцы резали лес в урочище Задерново и восстанавливали мосты сразу в нескольких местах. Забивали вручную сваи и варганили временные каркасы, а уже следом делали капитально. Шесть дней работали, а в воскресенье отдыхали.

Как и в других деревнях, население Петек гнало самогон, который тодтовцы (см. ниже) выменивали или покупали, что упростило смычку. Несколько немцев неплохо говорили по-русски, побывав в Первую мировую в плену, и теперь любили пообщаться с петьковцами своего поколения. «Нема масла, нема гуси, до свиданья, белорусы./Нема пива, нема вина, до свиданья, Украина», – где-то набрались и фольклора. По воскресеньям из кармана строителя нередко торчала бутылка – отвернется, отхлебнет и продолжит разговор.

Местных эти немцы не обижали, по большому счету они тоже были людьми подневольными, мечтавшими, чтоб закончилась чертова война и их оставили в покое. Почти у каждого имелась «лейка» – снимали крестьян, у которых жили, чтоб показать в Германии, а из отпуска привозили детям забавные игрушки (потом, после войны, хозяева от этих игрушек избавлялись), а варщикам самогона – спиртомеры и градусники.

Подростки делали с немцами свой гешефт. Прокопук резал на болоте прутья и плел для сельчан корзинки по десятку яиц за штуку, а яйца менял немцам. Так добыл хороший ножик.

Строители пробыли в Петьках до осени, пока не восстановили мосты.

Петьковские немцы относились к Организации Тодта – военно-строительной организации Третьего рейха. Основавший ее инженер Фриц Тодт, давний член нацистской партии, получил известность как создатель знаменитых скоростных автобанов Германии. Гитлер настолько его ценил, что в 1938 году, поставив новую масштабную задачу строительства Западного вала, официально присвоил организации имя руководителя.

Впоследствии фюрер доверил Тодту энергоресурсы рейха и водные пути, а также поставил во главе учрежденного в 1940 году Имперского министерства вооружений и боеприпасов. Такое сосредоточение постов сделало Фрица Тодта одной из влиятельных фигур в руководстве Германии.

В декабре 1941 года, когда шли бои под Москвой, Тодт, сопоставив ресурсы сторон и возможности промышленности, пришел к заключению, что война не может быть выиграна. Однако Гитлер считал экономику не единственным фактором. Надо лишь отвлечь американцев от европейского театра военных действий, а промышленникам повысить эффективность производства вооружения через его упрощение, освоить «массовое производство на современных принципах» – другими словами, увеличить вал.

Дисциплинированный солдат партии Тодт принял к исполнению новую директиву, занялся реорганизацией системы управления производством вооружений и, возможно, отчасти преуспел бы, но в начале февраля 1942 года после совещания у фюрера в Растенбурге самолет рейхсминистра, переоборудованный «Хенкель», разбился. Несмотря на работу следственной комиссии, тайна гибели Тодта осталась до конца не выясненной.

Преемником министра стал другой любимец Гитлера, 37-летний архитектор Альберт Шпеер: при тасовке колоды фюрер имел обыкновение использовать людей не по специальности. «Четырехлетний план» и вся экономика страны лежала на бывшем летчике-истребителе Геринге; восточными территориями управлял партийный философ Розенберг; министр иностранных дел Риббентроп изначально был виноделом; рейхсминистр финансов и главный банкир страны Шахт в студенческие годы изучал в университетах медицину, филологию, политэкономию, но не банковское дело...

Память о Тодте осталась в названии некогда заживо нареченной его именем организации. В войну ее функции изменились, строительные части стали использоваться за пределами Германии, в непосредственной близости от фронта.

Подразделения организации Тодта теперь следовали за продвигающимися войсками, а при армиях были созданы строительные управления. Ремонтные отряды использовались на восстановлении мостов и дорог, шоссейных и железных. Изменился и статус военизированных строительных формирований: с ноября 1942 года эти вспомогательные подразделения вермахта были приравнены к армейским частям.

Окончание следует.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Владимир Николаевич Губенко запечатлел на рисунке страшный эпизод зимы 1942/43 года.

Его приятель Евгений Летун, в ту пору девятилетний мальчишка, шел по мосту с Граевки в город. Внизу под мостом он увидел картину, суть которой не сразу понял. На соседних путях стояли три вагона на одном и три на другом, и какие-то узники перегружали из одного в другой промерзшие бревна.

В девяноста случаях из ста факт погрузочных работ мальчика бы не заинтересовал, но в тот раз что-то его остановило. Не буквально, конечно – на мосту останавливаться было нельзя, за порядком следил часовой, от которого можно было получить дулом в спину, что месяц бы отдавало, – но какая-то сила заставила Женю у парка развернуться и пойти обратно. На этот раз он шел медленно, но снова не все рассмотрел. Спросил у прохожего:

- Проше пана, цо то ест?

- «То сон людзи, дзецко...» («Это люди, мальчик».)

Под мостом велась перегрузка нагих окоченелых трупов. Кто были эти несчастные и куда их собирались катить, никто не знает. Люди поговаривали, что могли закопать в районе мясокомбината, где до этого было много расстрелов, а потом, через годы после войны, на том месте построили бараки, и в них жили ничего не ведавшие приезжие.

У эпизода с перегрузкой человеческих тел имелись и другие очевидцы. Мария Семеновна Бобрук, ходившая в город, как все речицкие, по Мичурина и дальше напрямки через пути, рассказала дома о страхе, которого натерпелась. Дело было зимой – идет и видит, как из товарняка разгружают длинные поленья дров и складывают в штабеля. Подошла поближе, а это люди.

Женщина была почему-то убеждена, что это украинцы, которые весной с песнями под гармошку семьями ехали на работы в Германию. В Бресте был перевалочный пункт, да наверное и вербовочный тоже; будущие арбайтеры задерживались на сутки-другие, но не роптали – были веселы и полны энтузиазма.

Мария Семеновна с ними тогда общалась, они говорили: «Что вы, хозяйка, по пять дней стоим, чтоб только записаться. Там такая жизнь!»

По всему, агитация была поставлена хорошо – фильмы, листовки, газетные статьи про свободный счастливый труд. Были организованы письма из Германии, в которых восточные рабочие расхваливали свой быт. Где-то приманка срабатывала лучше, в Бресте на местных – почему-то нет, и в скором времени (план-то спущен!) немцы от добровольной вербовки перешли к тактике «лапанок».

Нам неведомо, по каким признакам Мария Семеновна могла опознать тех своих собеседниц и наличествовали ли признаки вообще. Но случай доподлинно был.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Вавилон менталитетов, наполнивших Брест в годы немецкой оккупации, определил не только сосуществование, но и известную борьбу культур. Обычному человеку в здравом уме не придет в голову теснить соседа за язык, который тому родней, но всегда находятся силы, что смотрят глубже и дальше.

После того как Берлин определился с административным делением доставшихся территорий, по которому Брест и окрест были включены в состав рейхскомиссариата Украина, автоматически прочертился вектор культурного развития. Государственными языками были официально объявлены немецкий и украинский, про русский и белорусский вообще не упоминалось, а польский оставили во временном пользовании на переходный период.

Период долго не затянулся. В апреле 1942 года увидела свет газета «Наше слово» – украиноязычный орган окружного комиссара. Немецкая администрация задала направление, но непосредственно газета делалась силами Украинского комитета и культурной среды.

В языковом вопросе редакция пустилась с места в карьер. В четвертом номере, датированном 24 апреля, была помещена заметка «На Берестейщине обязательны немецкий и украинский языки» (дается в переводе автора).

«Согласно распоряжению комиссара города п. Бурата на территории Бреста и на Берестейщине государственными языками объявлены немецкий и украинский. Распоряжение по этому поводу было издано еще 6 октября прошлого года. Теперь оно подтверждается. Все вывески в г. Бресте должны быть написаны черными буквами на белом фоне на немецком, а потом на украинском языке. Написание вывесок на языках национальных меньшинств запрещено. Что касается польского населения на территории Генерального комиссариата Волынь и Подолия, то, по последним статистическим данным, его осталось всего 400 тысяч. Украинцев на просторах Комиссариата проживает 5 200 000 душ».

Через номер появилась рубрика «Куточок мови» («уголок языка»), задуманная как краткий ликбез для населения в отношении второго государственного.

«Немецкое EI произносится как АЙ: Райхскомиссар (а не Рейхскомиссар, как пишут под московским влиянием некоторые украинские издания), Райн (а не Рейн), кляйстер (а не клейстер), Ляйпциг (а не Лейпциг), Швайцария (а не Швейцария), ляйтенант (а не лейтенант) и т. д.».

Наконец, в № 7 за 17 мая 1942 года обнаружилась попытка выжечь неграмотность вместе с носителями. Заметка называлась «Саботаж чи щось iнше?» Ради сохранения аромата приведем ее без перевода.

«Згідно з наказом П. Штадткомісара м. Берестя, урядовими мовами визнані мова німецька й украінська та в цих мовах повинні бути написані всі без винятку вивіски на крамницях, підприємствах и установах міста. Тимчасом у Бересті появилися вивіски-дивогляди, писані або якоюсь тарабарщиною, або зовсім по-польски, а тільки украінскими буквами. Наприклад: «Кузня Єжи Алєксєєв» (Кобринська вул.) або в чистій російскій мові: «Чайная». При магістраті м. Берестя повинна бути створена спеціяльна комісія, яка б запобігла таким дивоглядам на майбутнє, а ті дивогляди, що вже є, усунути. Пригадуємо, що за польских часів у кожному місті були комісіі, які пильно стежили за тим, щоб вивіски були писані чистою польською мовою».

С 15 мая 1942 года школьный отдел городской управы открыл курсы украинского языка для всех желающих: сотрудникам управы бесплатно, для остальных – по 20 карбованцев. Занятия проходили в здании первой школы (ныне первая гимназия) три раза в неделю (понедельник, среда, пятница) с 18 до 20 часов.

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Не уверен, понимали ли четыре расслабленных немца, на фоне какого медицинского учреждения запечатлелись, но фотография лета 1941 года наталкивает на занятные ассоциации.

Солдат и физиология, солдат и демография, солдат и чувства – темы, заботившие умы вождей и государственные машины с обеих воюющих сторон, причем, как правило, в самых прагматичных контекстах.

В ходе войны партийные бонзы рейха публично одобряли зачатие внебрачных детей, опасаясь, что большие германские замыслы могут сорваться из-за нехватки «человеческого материала». Гесс призвал участниц заседания высших руководительниц Союза немецких девушек (БДМ) отказаться от жестокосердия по отношению к незамужним матерям и их детям и поставить во главу своих размышлений необходимость повышения рождаемости. Гиммлер, еще в 1935 году создавший организацию «Лебенсборн» («Источник жизни»), которая должна была заботиться о незамужних женщинах, ожидающих ребенка, пошел дальше и 28 октября 1939 года издал приказ о внебрачном зачатии: «Для немецких женщин и девушек чистой крови может явиться высокой честью вне брака стать матерями детей уходящих на фронт солдат, о которых только судьбе известно, вернутся они или погибнут за Германию».

Советская сторона такой подарок не пропустила, но придержала. И полтора года спустя, когда два колосса сошлись в страшной сече, использовала по назначению: в информационной войне, как водится, каждое лыко в строку.

Из утреннего сообщения Совинформбюро от 31 июля 1941 года:

«Начальник гестапо Гиммлер цинично призвал “немецких женщин и девушек хорошей крови” рожать внебрачных детей, пренебрегая всеми обычаями и законами. Гиммлеровские охотники из отрядов СС, ссылаясь на этот приказ, принуждают к сожительству жен и невест германских солдат-фронтовиков.
Действующая на территории Германии подпольная радиостанция “Густав Зигфрид 1” сообщила об очередном гнусном преступлении гитлеровских жандармов: “Руководитель охранного отряда Вернер Борнеман долго охотился за девушкой, помолвленной с командиром одной подводной лодки. Этот командир не имеет представления о том, что скоты-охранники издеваются над его невестой. В прошлую субботу Вернер Борнеман изнасиловал эту девушку на глазах у всей шайки. В воскресенье утром несчастная девушка, не перенеся позора, повесилась”. Немецкие солдаты и офицеры, брошенные на фронт, не знают о неслыханных надругательствах гиммлеровских охранников над их женами, невестами и сестрами».

Тема не совсем чуждая нашим краям, поскольку в период Второй мировой Союз немецких девушек развернул деятельность среди «фольксдойче» – этнических немцев – на оккупированных территориях Польши и Советского Союза. В рейхскомиссариате «Украина» руководящий штаб организации «Гитлер-

югенд», составной частью которой являлся Союз немецких девушек, размещался в Ровно, а окружное учреждение – соответственно в Бресте. Не располагая данными по генеральному комиссариату Волынь – Подолия, куда относился Брест, приведу пример, что в соседнем генеральном комиссариате Житомир в БДМ состояло около 10 тысяч этнических немок, с которыми работали по всем направлениям.

Но война и шаткость табу (одно и то же в одних случаях превозносилось как доблесть, в других – бичевалось как нравственная распущенность) сильно раскачали традиционные ценности. Командировки в оккупированные области, оторванная от дома работа на предприятиях и в сельском хозяйстве приводили к тому, что девушки вступали в отношения не только с солдатами рейха, но и с военнопленными, иностранными рабочими. Отвечавшая за работу Союза немецких девушек имперский референт БДМ Ютта Рюдигер видела в этом угрозу «биологического вырождения» нации и пыталась закрыть амбразуру идеологическими методами.

«Немецкая девушка, – писала она в 1942 году, – если ты отдаешься военнопленному, ты предаешь наших солдат. Немецкая девушка, если ты общаешься с инородцем, ты предаешь Свой Народ. Немецкая девушка, обращайся с иностранцами вежливо, обращай внимание на расу и национальность, но не забывай, что ты никогда не можешь принадлежать человеку, народ которого побежден немецким мечом, что для тебя существует только один мужчина, один из храбрейших солдат этой земли, немецкий мужчина. Не расточай себя и внутри своего народа, а береги для великого момента, когда ты в своей семье сможешь подарить Твоему Народу детей. Немецкая девушка, твоя честь – верность крови Твоего Народа».

Запечатленную на снимке четверку и еще сотни тысяч солдат в униформе цвета фельдграу, стаптывавших сапоги в восточном походе, высокоидейная немецкая девушка поощряла с плакатов. В жизни солдаты могли иметь дело с ударницами фронтовых борделей либо с доступной частью женского населения в местах дислокации, невзирая на принадлежность к «низшей расе».

Крупицы реальной «правды жизни» можно найти во фронтовых дневниках – к примеру, в воспоминаниях лейтенанта 252-й пехотной дивизии Армина Шейдербауэра:

«Капитан Кригль, командир строительного батальона, жил один в маленьком домике. У него не было ординарца, и его обслуживала местная женщина. Вера была приятной и интеллигентной чертежницей из Белостока. Она не скрывала своих большевистских убеждений, но это не мешало ей жить с Криглем, которому было за сорок, как жене с мужем. У нее было пухлое лицо, красные щеки, большая грудь, и она всегда была в хорошем настроении.
…В деревне стояли музыканты полкового оркестра. Я слышал, что у каждого из этих фельдфебелей и унтер-офицеров, военных музыкантов на действительной службе, была своя «жена» из женщин-работниц.
…Некоторые русские из местного населения шли на восток. Очевидно, они хотели перейти через линию фронта или укрыться и подождать, пока немецкое наступление не пройдет мимо них. Когда две женщины из строительного батальона захотели уйти, музыкант-фельдфебель выстрелил пару раз в воздух, после чего «маньки» вернулись и попросили у него прощения...»

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Сумка – не просто функциональный атрибут, во все времена она еще и часть образа, как дамский ридикюль или мешок Деда Мороза. Солдат вермахта носил ранец, сухарную сумку и еще много чего. У мальчишек оккупированного Бреста все это заменял подсумок от советского противогаза.

Этот матерчатый подсумок – на все случаи жизни – носил почти каждый подросток. Мало ли что найдешь, а то и еда обломится. С немцем на пальцах изъяснишься, спляшешь – он посмеется, в ладоши прихлопнет и, глядишь, наградит куском хлеба, шоколадкой, полбанкой тушенки...

Недостатка в подсумках не было, как, впрочем, и во многом другом. Темп красноармейского отступления на рассвете 22 июня определил масштабы трофеев. Немцам не хватало складов на эти горы провизии и оружия, конфет и патронов, биноклей и одеял. Провизию съели, винтовки переплавили, пушки и танки отправили на фронт воевать против прежних владельцев. Всего было столько, что хватило и немцам, и населению, кто не спал в шапку в первые недели войны. Поживились и вездесущие дети, которых интересовало свое.

Матери с ужасом обнаруживали в сенях и сараях ведра патронов, а то гранаты или пистолет и ночью, чтоб никто не заметил, закапывали находки в огороде или крадучись несли топить в Мухавец. Но разве за всем уследишь?

Мальчишки всегда мальчишки, у них свои игры. Одиннадцатилетний сын довоенного таможенника Женя Ф. с приятелем на годок старше разжились под крепостью необычными гранатами. Маленькие, как чернильницы, на каждой колпачок. Откручиваешь его, ударяешь гранату о твердое и кидаешь подальше – шарахнет так шарахнет!

Облюбовали подбитый советский танк. Забирались внутрь и крутили что можно и что нельзя, пока не выстрелило. Бежали, как Джесси Оуэн на берлинской Олимпиаде.

Удирать приходилось часто. Иные шалости едва не вылезли боком. Женька раз убегал по путям в районе Центрального вокзала, и за ним пустили овчарку. Порвала бы, да спас пешеходный виадук – парнишка взлетел по столбу и повис на перемычке. Хорошо немец подоспел, сам перепуганный, придержал собаку и велел скорее уматывать.

Еще случай: под Гершонами набрали в подсумки гранат, сверху насыпали песка и возвращались по мосту возле крепости. Часовой: «Хальт! Что несете?» (Не зная немецкого, как-то общались и черт-те откуда всё понимали.) – «Соль».

Ого, столько соли! – немец заглянул в подсумок, ссыпал песок и увидел гранаты. Мальчишек – на «ваху», как звали караулку, позвонил по телефону. Приехал герр в штатском на легковом автомобиле и забрал пацанов. Доставил в учреждение, в комнате – стол, стул, и длинные деревянные лавки, похоже, с вокзала. Допрашивал по очереди. Вызывая из коридора размазывавшего слезы Женьку, немец уже знал ситуацию. Спросил, где работает мать, велел снять штаны и лечь. Взял длинную деревянную рейку вроде линейки и приступил к воспитанию.

Когда, всхлипывая и держась за задницы, вышли на крыльцо, навстречу неслась мать, и на лице было столько всего, что Женька не знал, на шею кидаться или бежать прочь. Она его лупила и целовала, и лупила опять...

Из газеты «Наше слово» за 10 мая 1942 года:

«2 мая в квартиру Головановой, проживающей в Бресте по ул. Мещанской, 16, прибежал 7-летний сынок ее знакомой Лобаревой. В руках он держал какую-то игрушку, по форме напоминавшую гусиное яйцо. Голованова не обратила на это внимания и вышла, оставив мальчика в комнате со своей 3-летней дочкой. Вдруг раздался страшный взрыв. Жильцы из соседней комнаты кинулись в жилище Головановой и увидели печальную картину: комната была полна дыма, мебель перевернута, на полу лежал весь в крови 7-летний Лобарев без левой руки и с сорванным лицом. Мальчик был мертв. На кровати сидела девочка с раненой в двух местах ножкой и громко плакала. Игрушка была гранатой.
Родители, накажите детям не подбирать никаких металлических предметов на улицах!»

Номер за 21 августа 1942 года, заметка «Пропадают дети»:

«В этом номере помещено объявление про поиск двухлетней девочки, которая пропала при загадочных обстоятельствах. Приметы: ошпаренная и забинтованная нога. В других газетах встречается еще больше подобных объявлений. Помимо пропажи малых детей время от времени находим печальные сообщения про тяжелые увечья, а то и смерть детей от взрывов гранат, которые теперь, в военное время, много где разбросаны и которые интересно подбирать детям, использующим как игрушки.
Матери! Чтобы дети не пропадали неведомо куда, чтобы не калечились от взрывчатого вещества, которого много не подобрано на наших землях, разбитых носов, голов, разбитых глаз и т. п. – позаботьтесь про то, чтобы устроить ваших детей «до захоронок», где они будут находиться под надлежащей опекой, а кроме того, много чему смогут научиться, чего занятая домашними делами мать не в состоянии им дать. Особенно большое значение имеют детские сады в летний период, когда матери заняты разными работами, а дети, пользуясь теплой погодой, разбегаются по садам, полям, улицам, огородам и околицам. Это должна понять каждая мать, от кого зависит здоровье и счастье своего ребенка.
Детский сад не только заботливо опекает ребенка, но еще дает ему много полезных знаний. Садик воспитывает детей и направляет в нужном направлении подмеченные врожденные способности ребенка, развивая таким образом их ум, талант и формируя характер.
В г. Бресте открывается детский украинский садик Окружного Товарищества «Просвита» (при Украинском допомоговом комитете). Все матери должны заинтересоваться этим и записать в садик своих малых детей, чтобы иметь покой и обезопасить от несчастных случаев, обеспечить надлежащее развитие ребенка».

В том же номере объявление:

«Пропала девочка в субботу, 15 августа с. г., 2 лет, зовут Лариса Кудина. Приметы: ошпарена и забинтована правая нога. Кто видел или знает, где такая девочка находится, прошу сообщить: Сильченко Надя, Брест, Листовского, 26-а».

Номер за 12 июля 1942 года, заметка «Курсы воспитателей детских садов»:

«13 июля окружное Т-во «Просвита» в Бресте, с разрешения п. Гебитскомиссара, открывает 3-недельные курсы воспитательниц детских садов. Претендентки должны иметь возраст не менее 16 лет и 6 оконченных классов народной школы. Оплата за курс – 60 крб. Предоставляется общежитие (Бульварная аллея, ранее Мицкевича, 23), а также общая столовая, где курсистки будут получать завтрак, обед и ужин. В столовую каждая курсистка должна привезти 3 кг сала, 3 кг каши, 50 кг картошки и 1 кг овощей. Кроме того, курсистки должны иметь с собой постель, полотенце, кусок мыла, горшочек, тарелку, ложку, вилку, нож и смену белья. Заявления принимаются в канцелярии «Просвиты» на Банхофштрассе (прежней Стецкевича), 26, в помещении УДК (Украинского допомогового комитета. – В.С.)».

(Это все НЕ МОЁ, а с сайта газеты Вечерний Брест. Читайте там.

(Автор - ВАСИЛИЙ САРЫЧЕВ http://www.vb.by/projects/oldbrest/)

Вещь необыкновенная! Статьи постепенно собираются, и выходят отдельными книгами.(Очень много неизвестных и трагических историй. Захватывает.)

Одно из частных аграрных хозяйств находилось в оккупацию в конце улицы Тришинской, близ примыкания к нынешней Высокой. Владельцем его был Ромуальд Креховецки, хромой по ранению мужчина лет сорока, получивший землю в начале польского времени.

В молодости Креховецки обрел чтимый статус легиониста Пилсудского, как называли участников польско-советской войны 1919-1920 гг. В мирное время они получили право на большие земельные наделы в Кресах Всходних (Западной Белоруссии), где селились в качестве военных колонистов – осадников.

Очевидица событий Мария Станиславовна Вакулич с ул. Тришинской вспоминала, что пан Ромуальд (Ромця, как его называли по молодости) взялся за земледелие, разбил богатый сад, построил особняк лицом на запад, с колоннами и красивой верандой на всю ширину фасада. Два уровня, внизу – зал с выходом на веранду и кухня. Выкопал пруд, засеял плантацию клубники – такое образцовое помещичье хозяйство.

Соседом Креховецкого со стороны теперешней ул. Высокой (на месте улицы колосилось засеянное хлебом поле) был осадник в годах по фамилии Запольский, на его земле сейчас стоит ЦОР (СДЮШОР-5) и футбольное поле. Обиталищем пана Запольского был просторный, но деревянный дом, у него все было на порядок проще, без изыска.

Отец Ромуальда Людвик Креховецки был врачом широкого профиля, жил в городе и вел прием на ул. Домбровского (ныне Советская), 50. Мать Ромуальда, пожилая пани, приезжала к сыну в имение на извозчике.

Как часто бывает, известность Ромуальду принесло не дело, которое вел, а случай из личной жизни. Друг Ромуальда Станислав З., с которым они вместе служили в легионах, земледелием заниматься не стал, избавился от надела под Шебрином и открыл цукерню «Гдыня» по ул. 3-го Мая (ныне Пушкинская), 20, ставшую популярным местом у горожан. Ромуальд часто бывал у приятеля и догостевался – увел жену. В жизни разное бывает, не такая для Бреста невидаль, но в этот раз все кончилось трагически: З. не перенес одиночества и застрелился.

В немецкую оккупацию Ромуальд продолжал заниматься огородничеством. Власти довели ему план по снабжению военных госпиталей, и нанятый работник по имени Макар два раза в неделю доставлял на телеге овощи на пункты сдачи. Макар был откуда-то с Украины, их с женой и малолетним сыном вывозили на работы в Германию, но во время стоянки эшелона в Бресте семье удалось не то договориться, не то бежать. Сняли в Тришине угол и зацепились за пана: Макар каждое утро ходил к Креховецкому – пахал, таскал, возил... Он был неразговорчив, и другие работники складывали о нем представление по скупо прорывавшимся фразам. «Представить не мог, что когда-то парубком стану», – ронял он порой в сердцах.

Работа в имении Креховецкого была важна документом о занятости – предъявитель не подлежал вывозу в Германию. Это и было главным смыслом такой повинности: жалованье копеечное, продукты тоже не особенно нужны, у каждого тришинца свое хозяйство. Раз в квартал Макарова телега доставляла молодых работников на регистрацию в здание бывшей еврейской больницы (после войны – онкодиспансер), где размещалась одна из служб арбайтсанта – биржи труда. Валя Милевская и Оля Недведская из Тришина, командирская жена Аня Ерофеева из Нового Тришина (ее с двумя детьми и подслеповатой старушкой-матерью приютила семья, жившая через шоссе от кладбища), Мария Малиновская, пару парней... Всего у Креховецкого работало человек десять, в основном молодежь 17-18 лет, только командирская жена постарше.

В конце войны Креховецкие уехали в Польшу, и их судьба для брестчан затерялась. Единственное, чем располагаю, – деталь, поведанная в свое время покойной Татьяной Федоровной Китлер, чья тетя Тамара Яковлевна Григорьева в конце оккупации была вывезена немцами в лагерь для перемещенных лиц, тяжело заболела и была выхожена заботами врача из Бреста по фамилии Креховецки, жившего в имении на Тришинской.

После войны они поженились и жили в Гданьске, он служил врачом в польской армии. Жили состоятельно, дом – полная чаша и ординарец на посылках. Тамара Яковлевна (на снимке начала 50-х) называла мужа «мой доктор». После его смерти переехала в Лодзь, где жил брат, и до пенсии работала лаборанткой в «Акадэмии мэдычнэй».

...Я так и не знаю, кто это был из Креховецких – Ромуальд или его отец.