Александр Коц, Дмитрий Стешин. Боевикам в Латакии обрубили последнюю дорогу в Турцию
Госпиталь с пулеметами
Север Латакии долгие годы смуты был для сирийской армии неприступной крепостью. Боевики не спеша укрепляли уютные горные городки, превращали разбросанные по склонам виллы в неприступные укрепрайоны. Все эти шедевры фортификации можно было взять только с помощью планомерного захвата господствующих высот, при условии, что боевикам перережут снабжение. Без авиации эта задача не решалась в принципе.
Мы едем горными серпантинами и видим следы бомбежек на обочинах и изгибах — метровые воронки в камне, сгоревшие и сплющенные машины. Блокпосты, бредущие по обочинам запыленные сирийские солдаты, навьюченные рюкзаками, матрасами, неизменными чайниками и газовыми горелками. Камуфляжная, понурая толпа на обочине — бойцы читают поминальную молитву над погибшим товарищем. Фронт уже близок.
Наша конечная точка, городок Кенсаба. На въезде — шикарный коттедж «рублевского» образца. Судя по внешнему виду, архитектор черпал вдохновение в русских усадьбах позапрошлого века, может быть, учился в России. Но сейчас вся эта красота частично обвалилась, во двор «дворянского гнезда» точно легла бомба.
Под ногами невообразимое месиво из лекарств немецкого и турецкого производства. Ветер шевелит пепел от сгоревших бумаг, валяются битые компьютеры с выдранными жесткими дисками. Спотыкаемся о манерную наплечную кобуру из хорошей кожи — кто-то потерял при бегстве, или содрали с раненого. Здесь, кроме штаба боевиков, был госпиталь. С огневыми точками на всех балконах и углах. Не удивимся, если правозащитники внесли его в список больниц, уничтоженных варварскими налетами сирийско-российской военщины.
Во двор роскошного «дворянского гнезда» залетела бомба. Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
Кенсаба богато изукрашен агитационными граффити боевиков, наклейками с шахадами и эмблемами отрядов. От некоторых надписей впадаешь в оторопь: «Буду резать шиитов и алавитов. Приезжий». Это надо уметь, вот так прямо и коротко, без дипломатического лукавства, донести до всех цель этой войны и раскрыть ее приезжих участников. Правда, местных боевиков здесь тоже хватало.
Война не щадит ничего - мечети не исключение.
Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
Турецкий паек
Мы забираемся на наблюдательный пункт сирийской армии. Смотрим в бинокль на долину, лежащую у ног — ее противоположный склон пока под боевиками. До Турции — рукой подать, заграничный оператор сотовой связи настойчиво предлагает свои услуги. Немолодой мужчина в камуфляже не спеша рассказывает:
— Брали Кенсабу с востока и юга, помогали артиллерия и авиация. Это было важно сделать, потому что деревня стоит на границе провинций Латакия и Идлиб. Это был последний крупный опорный пункт боевиков в Латакии. На другом склоне долины деревня Дама — это уже граница с Турцией. Она относится к провинции Идлиб.
— То есть, Латакия освобождена от боевиков?
— Осталось несколько населенных пунктов у самой границы — 18% территории провинции, они находятся под нашим постоянным давлением. Стратегического значения эти поселки не имеют. Но в целом, освобождение Латакии закончено. И я теперь могу вернуться домой, в Сальму. Только дома у меня больше нет, его подорвали боевики.
Наш разговор прерывается, наблюдатель заметил какое-то движение. Через оптику видно, как черная фигурка на склоне, заканчивает намаз, сворачивает коврик. Человечек, мерно, как робот, разгибается и нагибается — бьет киркой в камне укрытие. Чуть дальше, уже почти недоступные глазу, окапываются на новых позициях другие боевики. Солдаты пытаются достать до них сначала из автоматов, потом басом начинает говорить РПК, но боевики продолжают ковырять каменную землю. По рации вызывают грузовичок с зениткой в кузове. Наблюдатель корректирует огонь, а наш собеседник, Ахмад Тафран, ведет нас на кухню. Распахивает шкафы, вытаскивает из-под поломанной мебели упаковки турецких продуктов. Проводит рукой вдоль горизонта:
— Видите дорогу? Это была основная трасса по которой из Турции снабжали боевиков.
Упаковки турецких продуктов. Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
Мы видим эту дорогу, она засыпана ослепительно-белым камнем и хорошо читается на фоне серо-зеленых гор. Продукты, амуницию, боеприпасы и пополнение привозили в Кенсабу и отсюда уже распределяли по горным крепостям. Сейчас дорога под кинжальным огнем ополченцев и армии. Боевикам больше нечего делать в Латакии.
Интервью на развалинах
Ахмад отпрашивается у командира и везет нас в свою родную Сальму. Осенью мы часами смотрели, как огненный бич хлестал по этому городу. Сутками. Казалось, ни один нормальный человек не выдержит такого огня. Но боевики держались за Сальму зубами. И нам объяснили — почему.
Дома у Ахмада больше нет, он аккуратно сложился, его подрывали изнутри два года назад, когда боев здесь еще не было. Наш собеседник сереет, лицо его становится цвета бетонных развалин. Он уже приезжал сюда несколько раз, пытался вытащить из-под обломков какие-то вещи. В сухой, высокой траве валяется автомобильный домкрат, которым Ахмад двигал бетонные плиты и какое-то кухонное оборудование из нержавейки, годное только на металлолом.
Дома у Ахмада больше нет, он аккуратно сложился, его подрывали изнутри два года назад, когда боев здесь еще не было. Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН
Я — коренной житель Сальмы, здесь родился, — говорит нам Ахмад. — Еще в 2011 году, когда начались волнения в Сирии, некоторые семьи организовывали здесь беспорядки и демонстрации. Моя семья и родственники отказались к ним присоединяться. Но время шло, и демонстранты постепенно организовались в вооруженные группировки. Им помогали. А мне предложили стать командиром группы мусалахинов в сто человек. Деньги сулили — предлагали мне платить в месяц двести тысяч лир, это огромные деньги были в те времена. Обещали выдать три машины в мое распоряжение. Но я и так человек не бедный. Я строитель, строю дома. Отказался, не захотел выступать против правительства и своей страны — мне не на что было жаловаться. Я жил хорошо, и соседи мои жили неплохо. Но, оказалось, не всех устраивала такая жизнь….
Мне стали угрожать, и пришлось уехать из Сальмы в провинцию. Сразу же призвался в армию и освобождал свой город. Мне было за что воевать — боевики убили двух моих братьев и взорвали мой дом. Сейчас вся моя родня, мужчины, здесь, на передовой, на высотах вокруг Сальмы.
Ахмад, кряхтя приседает и манит нас рукой. Мы заглядываем под упавшие плиты:
— Здесь была спальня моих дочек.
Из месива бетона торчат пластмассовые куски игрушек, обломки шкафчиков, кроваток…
Мы оставляем Ахмада бродить среди родных ему развалин.
— Я сам доберусь до позиций или подвезут.
Действительно, через Сальму одна за другой идут машины и гражданских не меньше, чем военных. Мелькнуло даже желтое такси. Люди возвращаются в разрушенные города. Стадион Латакии, на котором почти два года маялись беженцы из горных районов, уже опустел.
