Крипота. Эпизод последний, часть 1. Проклятье или плач по Инквизиции.
Доброго дня моим подписчикам и тем, кто вопреки тенденции, меня таки плюсует! Ради вас я все ещё тут, чтобы рассказать свою историю до конца.
После прошлого поста я долго сомневалась, стоит ли писать следующий, и если да, о чем именно. У меня была в загашнике ещё парочка забавных и пугающих историй, но подумав, я решила этот узел рубить. Рассказать самое главное и самое страшное, что со мной произошло. То, что очень сильно изменило меня и мое отношение ко всему сверхъестественному. И не только к нему.
Итак, это будет моя главная и последняя история из этого цикла. И если вы не питаете ко мне как к рассказчику доверия - не читайте дальше, не ешьте кактус.
Однажды у меня была подруга, или человек, которого я таковым считала. Долго считала, лет семь. Даже не столько подругой, сколько названой сестрой. Мы одно время работали вместе, потом жили рядом, мы вместе гуляли, пили, сочиняли роман, я была крестной её дочери. Долгое время я считала, что человека у меня ближе нет.
Как говорилось в небезызвестном фильме, я ещё никогда так не ошибалась.
В юности она баловалась магией, но со временем от этого отошла и вела совершенно обычный образ жизни. Мистику мы неоднократно обсуждали, но скорее теоретически и философски; то, что она разделяла некоторые мои убеждения, весьма укрепляло наши отношения.
Правда, в нашем отношении к предмету имелись и некоторые различия. Я была больше теоретиком-мечтателем, мне грезились волшебные миры, песни фейри, путешествия по иным мирам и фантастические приключения. Моя же знакомая с юных лет сохранила любовь к готике, черной магии, колдовству, ведьмам и вампирам; в общем, я не раз выслушивала от неё сдержанные, но проникновенные дифирамбы «темной стороне». Кроме этого, моя знакомая испытывала явную симпатию к идее абсолютной власти, придворным интригам и признавалась, что мечтает стать хорошим манипулятором. Гордыню она считала не грехом, а достоинством, и очень гордилась самим фактом, что очень к ней склонна. При первом знакомстве я обозвала её «эстетствующим игроком»; до сих пор думаю, что подобрала абсолютно верные слова.
До определенного момента мы отлично проводили вместе время. Может, потому, что я многое из её слов не воспринимала всерьез, считая это эти фантазии компенсацией не особо уверенного в себе человека. Чего греха таить, я в своих фантазиях тоже не ромашкой была. И это мягко говоря.
Так что мы вполне понимали и принимали слабости друг друга. До определенного предела.
Потом под влиянием обстоятельств, которые я здесь описывать не буду, мои и приоритеты стали меняться.
Чтобы объяснить, как это происходило, я была бы вынуждена написать трактат, но это все равно будет малоинформативно. Если суммировать результат достаточно длительного процесса, я отошла от симпатий к «темной стороне», резко сменив вектор. Нет, я не стала, как сейчас принято говорить, православнутой и не ушла ни в одну из цветущих и благоухающих в нашем городе сект. И тем не менее, так называемая готика начала внушать мне отвращение. Все эти игрушки сознания – черная магия, абсолютная власть, дикая гордыня – внезапно стати представляться мне чем-то весьма скучным и неприятным.
Мы начали ссориться. Наши встречи, внешне протекавшие почти мирно, все чаще оставляли неприятный привкус. Я усердно пыталась закрывать глаза на наши различия, напоминая, что у каждого свой путь, я не вправе критиковать её взгляды, которые столько лет поддерживала, что этот человек мне дорог. Я надеялась, что все устоится и перемелется.
Но ситуация становилась все хуже и хуже. Моя знакомая тоже начала срываться и позволять себе откровенные резкости. После общения с ней мне все чаще становилось физически и психологически плохо (не знаю, что она чувствовала). Но как ни странно, общение не прерывалось, наоборот, стало более интенсивным.
Наконец настал май. Чертов май прошлого года. Я взяла двухнедельный отпуск, чтобы завершить дома ремонт, и заодно немного расслабиться.
Расслабиться у меня не вышло.
В те две недели мы виделись каждый день – моя знакомая сидела в декрете, и выбираясь гулять с ребенком, звала составить ей компанию. Днём все было относительно неплохо. А вот ночами начало твориться нечто весьма странное.
Стоило майскому солнцу сесть за горизонт, как меня резко начала накрывать дикая паника. Страх был невероятной силы, и тем ужаснее, что никакой внешней причины для него не было. Я пережила развод родителей, отцовские запои, битву за наследство, семейные скандалы с мамой, болезнь бабушки. Я не считаю себя слабонервной. Но тут я ходила по стенам и бегала по потолку. Мозг, устав от немотивированного страха, генерировал идеи одна чудовищнее другой. Успокоительное не помогало. Спиртное не помогало. Не помогало вообще ничего. Засыпала я только на рассвете, благо, он у нас был в четыре утра.
Страх был ночью. Днём было невыносимое чувство вины и стыда.
Я чувствовала себя никчемной бестолковой истеричкой, не умеющей взять эмоции под контроль. Идиоткой, которая портит жизнь себе и окружающим. Мне казалось, что этот страх – порождение моего собственного больного сознания, моих комплексов и слабостей.
Почему то я не задавала себе вопроса, почему мои комплексы и фобии, с которыми я как-то дотелепала до тридцатника, не теряя сна и аппетита, теперь просто сорвались с цепи. Также почему-то у меня не возникало мысли обратиться к эндокринологу, психологу, неврологу, психиатру. Поговорить с кем-то ещё, кроме подруги – да хотя бы с другой какой-нибудь подругой или приятельницей. Сходить в церковь. Вообще куда-то пойти или поехать.
У меня не возникало ни единой мысли о выходе из этого странного тупика, в котором я внезапно оказалась. Ни одной догадки о том, что могло вызвать такой нервный срыв. Как будто вся рациональная часть меня оказалась заблокированной.
Впридачу ко всему, я резко потеряла аппетит. Есть не могла практически вообще, только пила кофе и курила сигарету за сигаретой.
Я пыталась говорить о происходящем с подругой, она вроде бы пыталась меня поддерживать… но почему то после разговоров с ней мне становилось только хуже и хуже.
Утром в воскресенье второй такой недели я осознала, что мне пизда. Недосып, ужас, ненависть к себе дошли до высшей точки. Я сидела на лавочке у скверика и смотрела на проезжающие машины, и впервые в жизни действительно думала, чтобы шагнуть под ту, которая будет ехать быстрее. Никогда смерть ещё не подступала ко мне так близко. Я ревела и курила, курила и ревела и ненавидела себя все больше.
Подруга написала мне:
«Что делаешь?»
«Плачу» - ответила я коротко.
Ответ пришел очень быстро:
«А чего ты ревешь? Это непродуктивно».
И тут Остапа понесло.
Я долго, популярно и красочно объяснила подруге, что я о ней думаю. О том, что хули приосаниваться не по теме. О том, что быть здоровым и богатым лучше чем бедным и больным, я и без неё знаю. О том, что она заебала уже своим высокомерием вместо сочувствия. О том, что у неё нет ни одного теплого слова для меня, а только поучения как жить. О том, что рядом с ней невыносимо быть слабым даже на мгновение – от неё тут же начинает сочиться презрение и холод. О том, что блядь, мне тут вообще-то херово, и её мнение о непродуктивности этого состояния меня не ебет от слова совсем.
После этого я встала и прошла километра четыре пешком до дома. Стерев ноги в кровь в неудобной обуви.
И потом внезапно поняла, что перехотела умирать.
К вечеру у меня внезапно проснулось хорошее настроение. И даже немного аппетита.
Неделю мы не общались. И всю неделю я чувствовала себя внезапно неплохо. Ни приступов паники, ни практически бессонницы… Во всяком случае, спать я стала больше.
Через неделю мы снова списались. Мне стало лучше, и я решила, что наверно, мы сможем оставить эту ситуацию в прошлом. У меня не выдержали нервы, некоторые из упреков были накоплены за все годы общения, и в общем, всякое бывает.
Подруга сама предложила мне пройти вместе прогуляться – минут тридцать, не больше. Для первоначального прощупывания почвы для примирения было вполне достаточно, и я приняла предложение.
Мы прошлись по парку, выпили кофе и расстались. Вполне мирно.
Вечером того же дня мне снова стало плохо.
Но в этот раз мозг успел передохнуть и начал генерировать мысли. В частности, мне начало казаться, что в происходящем прослеживается какая-то странная закономерность. Человек я прямой, так что позвонила второй стороне и прямо спросила – какого хера?
Вторая сторона прикинулась ветошью, ничего не знаю, починяю примуса, зла никому не желаю. Почему-то её слова перестали вызывать во мне доверие, но пока что доказательств у меня не было – ощущения к делу не пришьешь.
Мы не виделись ещё неделю. В течение этой недели я пережила ещё один приступ, на этот раз, впрочем, быстро закончившийся – ибо я, поняв, что дело в общем, явно не во моей дури, которой у меня хватает, а в чем-то другом, подошла к делу творчески. Врубила во время приступа тяжелый рок, и, перемежая молитвы и маты, предложила кому-то идти строго в направлении северного морского пути.
Что интересно, «они» (он, она, оно) и правда ушли.
Как бы дальше развивалась ситуация- понятия не имею, однако в неё вмешались внешние обстоятельства – мне нужно было лететь в командировку в Москву. Что я и сделала.
В Москве со мной произошел случай, которому я сначала не придала особо значения – в пять утра по столице (и в десять по своему внутреннему времени) я решила, что пора пойти гулять. Гуляя по пустынному городу, освещенному уже взошедшим солнцем, я добрела до места, где совершается поклонение мощам одной известной святой. Поскольку делать мне было совершенно нечего ещё три часа, я решила потусить с паломниками и встала в начавшую образовываться очередь. Через два часа я очередь прошла, дошла до мощей, поставила в храме свечку и вернулась в отель, где должен был быть уже накрыт завтрак.
Ничего особенного я в тот момент не почувствовала, и вообще отнеслась к своему поступку, как к немного эксцентричному развлечению, в общем, безобидному.
Однако вернувшись через сутки домой, я впервые почувствовала себя совершенно здоровой и счастливой. До сих пор помню, как сидела на балконе и жадно глотала вернувшееся ощущение радости жизни - как живую воду. Если бы я умела плакать от счастья - я бы плакала.
Днем я все обдумав, решила, что стоит попробовать возобновить отношения с подругой, оставив таинственное недоразумение в прошлом.
Однако именно после моего приезда подруга отказалась со мной общаться наотрез. На предложение поработать над нашими отношениями и разобраться в возникших проблемах, попытаться выстроить их заново с учетом взаимных косяков понесла внезапно лютую ахинею, что друзья на друг друга не злятся, не обижаются и вообще всегда друг друга любят, а если я на неё посмела разозлиться, что я ей не друг вообще, а подлое лицемерное чмо, которое все эти годы другом только притворялось.
Я слушала и охуевала. Поохуевав часа три, я решила с этим делом временно завязать и решительно забила на ситуацию. В конце концов, не хочет человек больше общаться – имеет право. У нас свободная страна.
Рада бы была сообщить, что вся история на этом закончилась. К сожалению, это было не так…
Продолжение следует.