Каменные стены, плач, остатки соломы, боль, крики, прутья, голые локти, изнеможденные лица… Именно так встретила её темница, где содержались королевские узники. Кинув её в клетку, стражники, бренча ключами, быстро удалились, обсуждая скорую её кончину. Изабель почувствовала, как холодный каменный пол медленно высасывает её тепло. Но она не хотела вставать, слишком бесполезным казалось ей это занятие – всё равно она умрёт. Сегодня, завтра или послезавтра – это уже не имело значения.
Сожгут ли её на костре, как мать? Забьют ли металлическими прутьями? Или предварительно будут медленно жарить, чтобы она призналась во всех своих злодеяниях? В любом случае она не сможет на это повлиять.
Ох, как же глупо она поступила, не убежав тогда с поляны, когда её напугал ловчий. Зачем она осталась с ними? Неужели это ещё один глупый поступок, за который она будет долго и тяжело расплачиваться, крича от боли и моля о скорой кончине Всевышнего? Или нет? Может, всё обойдётся? Может, её вытащит отсюда её новый друг – охотник? И вот тут, наконец, она улыбнулась, как же это странно – всё ещё верить в людей. В то, что они могут помочь ей, вытащить её из этого ада.
Безумие, безумие, кругом сплошное безумие. За что, почему они так её ненавидят? Она вообще не знает этих людей. Почему они хотят принести её в жертву, она ведь только лечила, ухаживала за больными, она никому не причинила зла. У них же есть их Бог, почему он разрешает убивать мирных людей?
Возле прутьев послышался шорох соломы. Изабель медленно повернула голову и увидела высокого молодого юношу в рясе, внимательно рассматривающего её. У него были красивые большие глаза, полные печали, тоски и темного глубокого гнева. Она уже встречала подобные, кажется, это был одинокий кузнец, который приходил к ним навестить умирающего сына. У ребенка была странная болезнь, которую не лечила ни одна трава. Она буквально сжигала все его внутренности, распространяясь на новые участки. Мальчик сильно кричал, и они еле справлялись с его болью. Кузнец не мог его убить, не мог облегчить ему жизнь и тогда обратился к ним, единственным, кто мог ему помочь.
Изабель поняла, что этот монах тоже потерял своих близких. Боль осталась внутри, и теперь она медленно сжигала его. Она улыбнулась, ей не хотелось, чтобы они знали, насколько ей страшно, пусть видят лишь улыбку, которая преображает её.
Растрёпанные волосы, изодранное платье, грязь, снова прилипшая к ней, всё это неестественным образом обезображивало её, делало из неё дикарку. Дикую девушку из лесов, где за ней охотились, словно за животным. Она вспомнила слова матери: «Только достоинство, с которым мы встречаем даже самые страшные беды, делает из нас людей». Как же она была сильна и умна, как же теперь ей не хватает её доброго слова. Она скучает по ней, ей хочется снова увидеть морщинистое лицо, родные глаза, сказать, как сильно она её любит…
Инквизитор все ещё не отрывал от неё взгляда. Гладкая кожа, крепкий подбородок, нос с небольшой горбинкой, он почти не показывал эмоций, лишь полный молчаливой ненависти взгляд. А затем он вытащил руку и положил перед ней миску с водой. Спокойно, размеренно, ничем не нарушая своего нежелания понимать её беды.
— Тебя ждет суд. Ты должна быть в здравом уме, – сказал он холодно. – Выпей, это поможет восстановить силы.
Издевательство, снова издевательство над ней. Изабель попыталась сдержать эмоции, но не удержалась и со всей силы пнула деревянную миску ногой, отчего та с грохотом отлетела к стенке. Молодой инквизитор вздохнул и неторопливо начал подбирать посудину.
— Гори в аду, ублюдок! – зло бросила Изабель.
На этих словах инквизитор на мгновение замер, затем, выпрямившись, подошёл к ней поближе, задумчиво рассматривая свой крест.
— Я хотел увидеть твое подлинное лицо, ведьма! И вот теперь я вижу его. Ты умрешь, как все язычники, жаждущие творить зло на нашей земле. Я видел, что вы делаете с людьми, я видел ту кровь, которой вы орошаете землю. Женщины, мужчины… Вы все заслуживаете лишь смерти, а вместе с ней – очищение. Отец Кристоф мудрый человек, он знает, как бороться с такими, как вы, и я до конца буду ему помогать в этом. Ни юный принц, ни его друг – никто не поможет тебе, пусть даже ты будешь самой красивой и самой могущественной ведьмой.
— Красивой? Ты сказал – самой красивой? – Изабель улыбнулась. Этот странный комплимент вдруг полностью изменил её настроение. – Так ты считаешь меня красивой?
Молодой монах растерялся, но тут же спохватился и вновь принял сосредоточенное выражение лица, пытаясь выработать новую линию поведения и как можно быстрее правильно ответить на её вопрос. Наконец, он справился с собой и сказал:
— Ты красива. Да.
Тут Изабель перебила его:
— И это несмотря на грязь, изодранное платье, растрепанные волосы?
— Да, но это не важно, ты всё равно сгоришь на костре.
— Да не боюсь я вашего костра, я же не грешница, которая боится предстать перед Богом. Это всё вы трясетесь за свои животы и пугаете лишь тем, чего сами боитесь!
Молодой монах покраснел. По его бледному лицу сперва прошло замешательство, затем гнев, затем всплыла молодость и растерянность. Он переливался всеми светами радуги, пока в попытках сдерживания хотел подобрать столь необходимые для правильного ответа слова.
— Всё, иди, похотливый развратник, я не хочу разговаривать с тобой! Все, что ты видишь перед собой – это лишь красавицу. Твоя похоть затмевает тебе глаза, ты мне отвратителен, мерзкий прелюбодеец!
Сжигая её глазами, монах молчал. Наконец, он развернулся и ушел. А, оставшись одна, Изабель уткнула голову в коленки и заплакала, понимая, что ей никто не поможет и что бы она ни говорила этому монаху, огонь всё равно вырвет из неё всю смелость и торжество, заставив что есть силы орать от боли.
Когда монах ушел, и огонь факела стал чуть слабее, из клетки напротив донесся едва различимый шепот. Присмотревшись, Изабель смогла различить старика, в чьих пустых глазницах уже успела запечься багровая кровь. Подобравшись поближе к прутьям, он тихо назвал её по имени, улыбаясь изувеченным беззубым ртом. Изабель узнала его, это был пастух, которому она относила снадобья для его больной старухи. Смертельно измученный, он был на грани конца.
* * *
Виктор нетерпеливо смотрел на своего друга. Но Карл так и стоял в молчании, отвернувшись к окну. Вопрос, который был задан несколько секунд назад, так и остался висеть в воздухе, неприятный и уже никому неинтересный. Но только не ему, не тому, кто снова встретил её спустя столько лет, когда они ещё совсем маленькими сбежали в лес и там повстречали эту красивую интересную девочку, которая не только вывела их из леса, но и до конца жизни влюбила в себя. Причём разом и обоих.
Но это были мысли Виктора. Карл же размышлял о том, какое выгодное предложение сделал ему отец, сидя в саду. Он сказал, что отдаст сыну корону, если тот уступит инквизитору и отдаст ведьму на сожжение. Что это испытание, которое позволит увидеть в нём настоящего наследника, достойного сделать сложный выбор.
Странно лишь то, что этот выбор пал на эту очаровательную беглянку, которой он посвятил так много своих воспоминаний. На ту, которую он видел всего лишь несколько часов со своим другом в лесу, когда они совсем маленькими заблудились там. Красивую, умную и, без сомнений, ни в чем не повинную жертву обстоятельств и варварств, на которые в последнее время была способна инквизиция. Впрочем, он понимал, почему отец поддерживал их, слишком уж неурожайные года были в последнее время, и без инквизиции нельзя было найти более подходящего виновника.
Во всём виноват дьявол, во всём виноват сатана. Вот он, истинный виновник всех бесчинств, именно его надо уничтожить и тогда всем будет хорошо. Таково решение инквизиции, такова воля самого короля. Впрочем, был и другой путь. Путь совести или войны, где в первом стоило покинуть королевский трон, а во втором следовало вторгнуться в ближайшее королевство ради добычи. Но оба пути были слишком опасны и глупы.
Чувствуя, что пора отвечать, Карл повернулся к своему другу. Влюбленный, очарованный чарами ведьмы, он смотрел на него, не отрывая взгляда. То, за что он его ценил и уважал, сейчас играло на руку его врагам. Честность, преданность, вера в справедливость. Эти вещи часто подводили его к опасной черте, но они же давали Карлу полную картину поведения своего лучшего друга, не давая повода усомниться в нём.
Его глаза пылали огнём и надеждой на то, что тюрьма для Изабель – это всего лишь момент, часть его плана, что сейчас они всё изменят и вытащат её оттуда, спасут ей жизнь. Что им не придётся почувствовать запах паленого нежного мяса. Карл выжидал, он знал, насколько неприятна правда, и что сейчас Виктор не готов принять её, он хоть и добрый малый, но вполне может натворить глупостей. Ведь им движет любовь, а это сложно контролируемое чувство.
— Ты спрашиваешь, что с ней будет? – Карл развел руками. – Пока не знаю, на данный момент она находится в тюрьме, и только судья решит, чем всё закончится.
— Да ладно, как будто ты не знаешь этих живодеров. Не знаешь их формы допроса. Сходи, посмотри, что они сделали с пастухом. Она как раз напротив его клетки.
— Ты был внизу? – Карл удивленно поднял левую бровь. – Но зачем?
— Хотел убедиться, что с ней всё хорошо. Только вот разговор не получился, там был этот молодой инквизитор.
— Брат Иннокентий.
— Да, да. Впрочем, не важно, они всё равно выбьют из неё признание, а затем казнят. Они же убийцы. Ты видел, как он смотрел на неё? Чертов садист не остановится, пока она не сгорит. Неужели ты забыл, как она спасла нас? Как вывела из леса? Как ты сам клялся, что обязательно отыщешь её и сделаешь своей королевой?
— Мы были детьми, Виктор, и это было частью нашего детства. Мы говорили смешные клятвы, верили в них, но потом пришла зрелость и, увы, мы понимаем, что некоторые клятвы даже принц не в силах выполнить.
— Возможно, возможно мы были детьми. Но честь всегда одна и та же. Хоть в детстве, хоть сейчас. Она неизменна. И бросить Изабель умирать – это значит пойти против себя, против того принца, которого я спас, когда убил первого своего волка.
— Ты слишком эмоционален, мой друг. Я же не говорю, что мы её бросим, – миролюбиво сказал Карл, кладя руку на плечо Виктору. – Нет, это политика, мы просто возьмем время на обдумывание. Нельзя сейчас идти в атаку, нужно просто выждать удобный момент. Инквизитор не дурак, но и он совершает ошибки. Признаю, это крайне сложная ситуация и сидит она в тюрьме не потому, что я так спланировал. Но если ты пойдешь туда и освободишь её, то ты убьешь себя и девушку не спасешь. Или ты думаешь, за побег её избавят от боли? Позволь напомнить тебе, что последнего сбежавшего пленника у нас сварили живьем, причем на медленном огне, чтобы мясо от костей отходило медленно. Сейчас ты мне говоришь о каком-то диком стремительном шаге, который не принесет никакой пользы. Ты забываешь обо мне, о своей сестре, я уж не говорю – о себе. Глупо, просто глупо бросаться сейчас ей на выручку. Или, быть может, любовь затмила тебе глаза?
Виктор смотрел в сторону окна. Но Карлу даже не нужен был ответ на этот вопрос, он знал своего друга как никто другой. И чтобы понять, что он влюблен, ему не требовался его ответ. Это было сделано так, ради звука, ведь мысли, произнесённые вслух, уже становятся чем-то значимым.
— Да. Возможно, – тихо ответил Виктор. – Только это произошло не сегодня и не вчера, а тогда, когда она спасла нас в лесу. И мне жаль, что только у меня сохранилось то чувство… Быть может, если бы ты остался таким же горячим, как тогда, мне было бы легче освободить её.
— Виктор, Виктор, ну нельзя же быть таким максималистом. Хотя, к чему этот шум, тебя всё равно не исправить. Я лишь прошу ждать, ведь ещё не было суда. Не было никаких доказательств и признаний. Найдем ей хорошего защитника и будем его вести.
— И ты думаешь, это сработает? Ты веришь в королевский суд?
— Не верю, если жертва – обычная крестьянка и за неё не заступается главный ловчий. Тогда суд не самый справедливый, но если на её стороне мы, но тут у судей открываются глаза и карманы, мой друг. Причем на последнее я больше уповаю, ведь ничто так не влияет на решение судьи, как тяжесть его карманов.
— Проплатить королевского судью – это реальная идея. Но пойдет ли он на это?
— Куда он денется, сейчас крайне скудное время. А у нас, к счастью, неплохие средства. Так, если и стоит думать об Изабель, то только в том ключе, на сколько золотых она тянет. Точнее, её свобода. И что ещё немаловажно, я слышал, что Кристоф крайне жадный до денег.
— Хм, дай Бог, ты прав. Только я всё равно в это мало верю, я видел, как он смотрел на неё. Он хочет её смерти, он хочет услышать её крики.
— Возможно, но всё так часто меняется. Может, его вызовут в Ватикан. Может, он умрет от случайной стрелы, поскользнется, наконец. Всё возможно.
Карл снова развел руками и улыбнулся. Но Виктор почти никак на это не отреагировал. Он был всё так же напряжен и всё так же буравил своим взглядом стены, остановившись на скрещенных мечах над камином.
Ох уж этот Виктор. Пойдёт ли он за ней, если они проиграют? Возможно. Но всё равно стоило потянуть время. Ведь даже если он сам почти не верил ни в одну свою идею, то отбрасывать счастливую случайность он не имел права. Это всё же лучше, чем ничего. Следовало дать Виктору остыть, такова уж суть его вспыльчивого характера – романтизировать до невозможности эту лесную барышню. Пойдет она на эшафот или нет, главное – не дать ему пойти следом. Не зря он уже чувствовал этот неприятный посыл в его напряженном взгляде. Посыл, который может завести его на тот же костёр.
Виктор повернулся к двери. Но Карл не останавливал его. Когда они были одни, он мог себе это позволить, вот так, без поклона, пойти в свои покои. Перед глазами принца ясно вспомнился тот день, когда Виктор впервые спас его. Когда, спрыгнув с коня, он набросился на волка с кинжалом и, прикрыв его, перерезал зверю горло. Как не раз проливал свою кровь, спасая ему жизнь. Как из всех его слуг он был единственным, кто без колебаний рискнул своей жизнью и единственным, кому он полностью доверял. И вот сейчас их начинала разделять это крестьянка.
Слово, клятва, детская несбыточная мечта. Ни один король не может идти на поводу собственных романтических идей и желаний. А если он идет, значит, либо он удачливый от бога, либо сумасшедший. Он не был ни первым, ни вторым, он был лишь младшим сыном короля, разум которого вовсе не был безграничным.
Наконец дверь захлопнулась, и Карл остался один. Наступал вечер. В камине только начинал разгораться огонь. Он подбросил еще полено. Огонь успокаивал его, давал возможность размышлять более логично. Его не особенно волновала судьба этой девушки, будь она хоть трижды красивой, его не волновала его детская клятва, его беспокоила лишь судьба своего единственного друга, вот-вот готового сорваться в пучину безумных поступков.
Убить её или попытаться спасти? Что выбрать? Первое, хоть и неприятное, но крайне действенное средство, избавляющее от множества проблем. А, главное, от надоедливых просьб Виктора. Но оно вовсе не гарантирует, что он не выкинет какой-либо отмороженный подвиг, к примеру, обезглавливание Кристофа. Спасение же Изабель также не гарантировало счастье. Ну, вытащат они её? Что дальше? Жениться на ней он не сможет, обеспечивать, как содержанку – тоже не будет. Не такой он по нраву, да и она из диких. Опять пойдут волнения, и этот пронырливый святой отец наверняка заставит его совершить какую-нибудь глупость или, что хуже – дерзость. Это тоже не выход. К тому же, нельзя сбрасывать со счетов отца, который твердо хотел, чтобы инквизитор сделал своё кровавое дело
Он вызвал слугу. После охоты молодой принц любил принять горячую ванну. Смыть грязь и полностью расслабиться. Смотреть, как пар медленно поднимается над его телом и быстро растворяется в воздухе. Смыть грязь и уснуть, вот что двигало им.