Рождественская история одного спасения. Про уродов и людей
Нет, мы не стали закидывать ботинки на провода и деревья — в знак начала кампании по спасению рядового Райана мальчика Миши сорока с лишним лет. Мы закинули в прокуратуру обращение к прокурору города (сам наколдовал инвалида, сам пусть и помогает) и стали ждать, когда обращение спустят вниз.
Потому что внизу на должность и.о. прокурора Центрального района Сочи как раз только заступил новый прокурор. А мы с ним успели познакомиться ещё за полгода до описываемых событий и знали, что прокурор Вячеслав Овечкин прибыл в Сочи из далеких степей Байконура, молод, отличается высокой культурой, способностью к диалогу, отсутствием профессиональной деформации и выгорания.
Так что не успел прокурор района приземлиться в кресло, мы уже сидели перед ним — на первом же личном приеме.
Прокурор Овечкин ошеломил глубоким погружением в тему: едва скосив глаз в копию обращения, которой мы размахивали, Вячеслав Николаевич на память пересказал его содержание, сообщил о принятых мерах (вплоть до министра краевого здравоохранения) и выслушал наши доводы.
Заключались они в следующем. Как утверждали все, кто знал Мишу, до смерти мамы он был абсолютно социализован— самостоятельно ходил на море, по магазинам, на рынок, а перед смертью мамы даже ухаживал за ней. Никто не понимал оснований, по которым безобидного Мишу вот уже 4 года НЕПРЕРЫВНО держат в ПНД, доведя до полного истощения. Фактически молодой мужчина находится на пороге смерти.
В свою квартиру Миша больше не возвращался никогда. Тем не менее, в ней жили какие-то люди, которых видели соседи, и эти люди даже сумели наделать долгов по оплате услуг ЖКХ. Почему-то ни опекун (ПНД), ни соцзащита, которая обязана контролировать опекуна и защищать права опекаемого, за все 4 года не переоформили квартиру на сына умершей.
Попытки активисток выяснить судьбу Мишиной квартиры разбивались о чиновничье хамство и грубость. Соцзащита в лице руководителя Канюк Е.М. и завотделом опеки Боженко Н.А. отвечала пожилым женщинам «не ваше дело» либо вообще не удостаивала ответом.
Ирина Романец, очень любящая живых людей, отреагировала на все обращения душевно – никак. А в департаменте имущественных отношений муниципальная труженица Алферова поначалу заинтересовалась и пообещала разобраться. Но когда «разобралась», тон сменился – он тоже стал оскорбительно грубым, чтобы не сказать хамским. Чиновница даже заявила: «О, а квартирка-то ничья! Будет наша».
Ещё спасительниц мальчика Миши беспокоил тот факт, что мамой для сына было накоплено порядка 2 млн. рублей (об этом знали самые близкие приятельницы мамы). И более 600 тысяч рублей Мишиной пенсии (за 4-х летний период содержания в ПНД).
Денег должно было хватить на любые нужды Миши. Но наличие денег не помешало опекуну-ПНД и соцработнику психоневрологического диспансера Мирошниченко Л.В. держать опекаемого впроголодь (доходило до того, что несчастный выпрашивал еду у прохожих из окна палаты) и в убогих обносках. Протезировать рот потерявшему зубы Мише тоже денег не нашлось.
А соцзащита уход и медобслуживание подопечного ПНД в 3-м отделении не контролировала вообще.
Женщины обращались и к заведующей 3-го отделения Чернышовой Л.А. с вопросами о здоровье и причинах плачевного состояния Михаила. Назвать реакцию медицинского работника здоровой язык не поворачивается.
Во-первых, крик – это, пожалуй, единственный способ коммуникации, известный Чернышовой.
Во-вторых, именно криком завотделением сообщила посетительницам, что никакие они не соседи, а собираются «завладеть квартирой». Поэтому она запрещает общаться с Михаилом без её присутствия (тема завладения квартирой, кстати, красной нитью пронизывала все выпады заведующей).
В-третьих, не стесняясь присутствия Михаила, медработник стала кричать, что он «недееспособный шизофреник» и что они ничего не понимают в медицине, поскольку «при лечении шизофрении больные резко худеют».
Как это?!Каким образом ДО заключения в 3-е отделение ПНД «больному шизофренией» Мише удавалось оставаться довольно упитанным, здоровым и жизнерадостным?
В-четвертых, заведующая дала понять, что нет ни одного шанса освободить несчастного. Больной, якобы, агрессивен и опасен для окружающих. В качестве аргумента предъявлялся один-единственный козырь — защита с ножом квартиры и тела матери.
За время спасания Михаила активистки дважды находили для него хороших опекунов и полностью проходили процедуру (а она и хлопотна, и накладна). Но в день утверждения опекуна Комиссией происходило странное: пообщавшись за закрытыми дверями с Комиссией, потенциальные опекуны отказывались становиться опекунами. Что им говорили государственные служащие соцзащиты, какие аргументы применяли – не известно.
На момент встречи с прокурором Овечкиным активистки уже не верили даже в то, что Миша выживет. Не говоря уже о том, что он когда-нибудь вернется домой.
В начале первого месяца после обращения в прокуратуру как бы ничего не происходило. А потом… началось! Мишу перестали «лечить», помыли, приодели и даже начали откармливать. А ещё сводили на флюорографию.
Этот «выход в люди» вызвал в самом Мише такую эмоциональную бурю, что он впервые начал улыбаться и непрерывно рассказывал всем, кто готов был его слушать, какое чудо с ним случилось – впервые за 4 года он был на улице, видел обычных людей и подышал свежим воздухом.
— Хороший знак, — философски заметила председатель. – Готовят на выписку.
— Ну не знаю, тебе виднее, — на всякий случай засомневалась я.
К концу второго месяца было оформлено опекунство. Опекуна нашли сами. И руководство ПНД с какой-то даже поспешностью и облегчением сплавило оживающего Мишу опекуну прямо в руки.
Два месяца. Ровно столько времени потребовалось для спасения живого человека. 1 ноября 2018 года, впервые с июля 2014 года, Михаил вернулся домой.
источник: https://жить-в-россии.рф/rozhdestvenskaya-istoriya-odnogo-sp...
