На месте взрыва на станции Свердловск-Сортировочный образовалась воронка диаметром 40 и глубиной восемь метров. По мнению сейсмологов, колебания земной поверхности в областном центре были сравнимы с небольшим землетрясением
Оглушительный взрыв. Грохот подкошенных в один миг строений. Звон разбитых стёкол... Такими запомнили те секунды жители Старой Сортировки.
Над станцией вырос гигантский чёрный гриб. Шляпа его расползалась по небу. Сырой ветер гнал облака гари и дыма на городские кварталы. Горизонт осветился так, словно включились сотни прожекторов. Это грандиозный пожар окрасил небо в алый цвет. Картина из фильма ужасов: объятые пламенем руины, тени людей на развалинах, крики и стоны, вой пожарных сирен...
Первое сообщение по радио передали в семь часов утра. Диктор медленно, с паузами, зачитала краткий текст, из которого следовало: на станции Свердловск-Сортировочный взорвался вагон с селитрой. Имеются пострадавшие, во многих зданиях выбиты стёкла. Свердловчан известили, что анализ проб воздуха показал отсутствие в атмосфере вредных химических компонентов. Информация была нарочно спокойной, и это заставляло насторожиться.
Ещё полыхал пожар на Сортировке, а первые очевидцы уже делились впечатлениями. Их путаные рассказы начисто опровергали официальное сообщение: выходило, что взрывом не только побило стёкла, но снесло десятки домов, а уж число убитых и покалеченных страшно представить. К счастью, слухи о сотнях погибших не подтвердились. Но рисуя страшную картину разрушений, свидетели говорили правду.
Выяснилось, что вагонов было два, и в них оказалась совсем не селитра. Вроде бы в одном везли тротил, а в другом – ещё что-то. Но вот что? До поры до времени эта тайна оставалась нераскрытой. И таких секретов было немало.
Общий порыв сострадания и участия, миллионные пожертвования в фонд ликвидации последствий аварии, эпопея восстановления Сортировки. На какое-то время это отодвинуло в тень вопрос о причинах взрыва. И когда в феврале 1990-го начался суд по «делу Хамовой», свердловчане с изумлением узнали, что вину за чудовищную катастрофу пытаются списать на одного человека.
...Так что же произошло в ту ночь 4 октября 1988 года? Будучи корреспондентом областной молодёжной газеты «На смену!», я знакомился с материалами как уголовного, так и служебного расследования, и могу восстановить события по минутам.
Что предшествовало взрыву?
Итак, в 3 часа 45 минут (время местное) на третий путь нечётного парка приёма станции Свердловск-Сортировочный прибыл поезд 3091 «Р». Обычный товарный состав, которые на железной дороге считаются «лёгкими» – 56 вагонов, 3877 тонн. Необычным был только груз в первых двух вагонах.
Всё шло по заведённому порядку. По указанию дежурной по парку Т.Хамовой сигналист Р. Неугодников затормозил состав устройством закрепления составов (УЗС). Работники пункта технического обслуживания вагонов стали готовить его к манёврам.
Примерно в четыре часа Т.Хамова по радиосвязи дала команду машинисту маневрового тепловоза В.Пименову проследовать с шестого пути на третий – где и находился тот злополучный состав. Как положено, машинист её команду повторил и услышал по рации «верно». В 4 часа 11 минут он заехал на третий путь и остановился в 40 метрах от хвостовых вагонов.
В 4 часа 20 минут пункт технического обслуживания вагонов доложил Т.Хамовой о готовности состава к манёврам. И вот тут-то дежурная допустила, как утверждало следствие, роковую, трагическую ошибку. Дала команду сигналисту растормозить состав ещё до прицепки к нему маневрового локомотива.
Остаётся лишь предполагать, что произошло в действительности. То ли Татьяна Георгиевна просто забыла, что тепловоз не прицеплен, то ли оговорилась после многочасовой напряжённой работы в ночную смену. А может быть, команда на прицепку всё же была, но машинист на какое-то время выходил из тепловоза? Во время следствия она сказала, что не помнит, давала ли указание раскрепить состав, но возможности такой не исключила: «В этом моя ошибка, и я раскаиваюсь, но ошибка связана с большой рабочей нагрузкой».
Третий путь расположен на уклоне и, сами понимаете, что означало раскрепление: вагоны пришли в движение и стали набирать скорость.
Тем временем по шестому пути (который пересекается с третьим!) шёл транзитный поезд с углём. Татьяна Георгиевна подошла к окну и вот тут-то поняла, что происходит. Столкновение поездов было почти неизбежно. Но, может, ещё не поздно и что-то можно предпринять?
В ту же минуту (всё это описано в материалах дела) машинист маневрового тепловоза Пименов услышал по рации её тревожный голос:
–Вы на третий путь прицепились?
–Нет, команды не было.
–Ну так прицепляйтесь скорей!..
Пименов выглянул из окна тепловоза и увидел, что вагоны удаляются и находятся примерно в двухстах метрах. Надо было догонять... А по громкоговорящей связи Хамова уже кричала сигналисту:
–Роман, если можешь, останови поезд!
Машинист догнал вагоны, прицепился к ним и применил прямодействующий тормоз с песком. Сигналист подложил три ручных башмака под колёса движущегося состава. Но поезд упрямо катился под уклон, не подчиняясь командам людей. Столкновение произошло в 4 часа 30 минут.
Расследование показало, что скорость «нечаянно улизнувшего» состава всё же была погашена до минимума – 3-5 километров в час. Транзитный поезд тоже двигался не так уж быстро: примерно 18 километров в час. Тем не менее удар был достаточно сильным, чтобы первый вагон оказался разрушенным и опасный груз высыпался на землю. Согласно предположению следователей, была сбита опора контактной сети. Произошло короткое замыкание. Несколько искр, и рассыпанный порошок сначала воспламенился, а потом... Прогремел разбудивший свердловчан «предрассветный гром».
Это случилось в 4 часа 33 минуты 30 секунд.
Впрочем, имеется и другое (довольно убедительное) представление о механизмах взрыва. Много лет спустя после катастрофы в печати была выстроена такая цепь событий: сошедшие с рельсов вагоны сбивают мачту контактной сети – провода обрываются – умная автоматика мгновенно отключает напряжение. Дежурная по тяговой подстанции (которая не знала о столкновении поездов) сообщает об этом энергодиспетчеру и получает приказ на ручное подключение тока. Жмёт на кнопку – и мощный высоковольтный разряд вызывает детонацию взрывчатки.
Что же за «разрядные грузы» находились в тех вагонах? В каком количестве, если взрыв выворотил сотни тонн земли и оставил после себя гигантскую воронку? Если разрушены оказались десятки зданий и даже на удалении 7-8 километров были выбиты стёкла домов и витрины магазинов?
В первом вагоне находилось 40 тонн гексогена – вещества, особо чувствительного к толчкам и ударам. Во втором – 46,8 тонны тротила... Эти специфические грузы оказались, как видите, без прикрытия – в самой голове поезда. И упакованы они были весьма оригинально – в бумажные и джутовые мешки. Словно бы везли не взрывоопасный порошок, а какое-нибудь минеральное удобрение.
На месте катастрофы я побывал назавтра – 5 октября. Так получилось, что именно на этот день в областном управлении пожарной охраны была назначена пресс-конференция. Не будь взрыва, и она прошла бы традиционно. Сначала – рассказ об оперативной обстановке, затем, возможно, справедливые сетования, что газетчики мало пишут о героическом труде пожарных, и несколько случаев такого героизма – в доказательство. Но к чему всё это, если пример мужества и так на виду у всех – вчерашнее противоборство с огнём на Сортировке. Не лучше ли увидеть всё своими глазами?
И вот вместе с сотрудниками управления, преодолев оцепление, пробираемся по завалам из железобетона, металла, поваленных стволов. Пролезаем под чудом устоявшим скелетом какого-то цеха, который, кажется, вот-вот рухнет. Это всё, что осталось от завода специальных железобетонных изделий.
–Пожарным пробиваться было куда труднее, – вставляет кто-то из сопровождающих. – Кругом всё горело. Сплошная стена огня!
Вот и эпицентр, где, как говорят, была воронка диаметром 40 и глубиной восемь метров. Сейчас этот кратер засыпан. Уже уложены новые рельсы, и остаётся лишь «врезать» стрелочные переводы. Даже не верится, что всё это сделано за сутки с небольшим.
Часть пешеходного моста, по которому я много раз проходил к берегу Верх-Исетского пруда, превратилась в руины.
Подходим к полыхавшему вчера складу горюче-смазочных материалов. Это три громадные ёмкости, в каждой из которых, как утверждают, было по две тысячи тонн мазута. Гигантские цилиндры прокопчены до черноты и оплавлены. Какое же было пекло, если не выдерживал даже металл?!
–Там вот, – показывает в сторону жилого района кто-то из «экскурсоводов», – взрывом был разрушен молочный киоск. И мы отпаивали пожарных молоком, как только они вырывались из огня. В этом аду нельзя было долго задерживаться, не помогали даже защитные костюмы.
Повсюду – колёсные пары и покорёженные остовы вагонов. Земля – пепельная от осевшей гари и неестественно волно-
образная от мощнейшего толчка. Только методичная многочасовая бомбёжка могла бы оставить такие шрамы. Позже выяснилось, что взрыв уничтожил 500 метров рельсового пути, 4,2 километра контактной сети, разрушил 70 производственных объектов железнодорожного транспорта. До сих пор в памяти груды домашнего скарба во дворах и жильцы, ожидающие переселения. По официальным данным, серьёзные повреждения имели 642 дома (72 из них пришлось снести). Общий ущерб от взрыва составил 236 миллионов миллионов рублей. Чтобы масштаб катастрофы стал более ясен, приведу следующий факт: всё строительство первой линии свердловского метро от «Проспекта Космонавтов» до «Чкаловской» в советские времена оценивалось в 250 миллионов.
Добавлю к этому то, о чём следовало бы сказать в первую очередь: шестеро погибших и более тысячи раненых.
Василий Вохмин(с)