Население в Славянске "заменили" актерами хунты?
01.08.2014. Письмо из Славянска.
"...В Славянске пропали люди!
Я коренной житель Славянска, живу в нем уже 27 лет. Точнее жил, я уехал из него 3 месяца назад, уже тогда в городе стало опасно. Все это время я жил у родственников в Одессе. Вернуться домой я решил, когда во всех Укро СМИ стали говорить о том что в Славянске все спокойно и уже вернулось 60% населения.
За три месяца моего отсутствия моя квартира осталась нетронутой снарядами от обстрелов хунты и её мародерами. Я уже начал распаковывать вещи как услышал что кто-то открывает дверь моего соседа по лестничной площадке, думал что это мой сосед, Сергей Иванович, но дверь открывал какой-то молодой парень. Я спросил у него кто он, а он мне ответил, что сын Сергей Ивановича.
Вот только сын моего соседа погиб 3 года назад в аварии, я с ним с детства дружил. Я решил пройтись по соседям и узнать кто он на самом деле, может и вправду его сын о котором я не знал. Большинство квартир пустовали но не все, в них обитали незнакомые мне люди. Они представлялись мне новыми жильцами или родственниками моих соседей.
Я в подъезде знал всех, но всех этих людей я видел впервые. Пройдясь по другим домам, в которых жили мои знакомые, которые решили остаться в осаждённом городе, я не обнаружил ни этих людей, ни тех, кого хоть раз в жизни видел. Я пытался найти старых друзей, пробовал звонить тем, чей номер телефона я знал, и там никто не ответил. Где все мои друзья, хунта? Как оказалось после общения с другими, такая ситуация у многих людей, кто вернулся в город после его оккупации киевскими войсками.
На улицах города людей практически нет, а те, кто по ним ходят, явно не из Славянска. Городят они на украинском, а если по-русски, то с западным акцентом, Возможно, мы сошли с ума, но не одному мне кажется, что население в Славянске заменили актерами хунты, специально чтобы скрыть факт его истребления или перемещения куда либо.
Распространяйте это сообщение чтобы все знали, что происходит с городом после «освобождения» его войсками хунты."
"...В Славянске пропали люди!
Я коренной житель Славянска, живу в нем уже 27 лет. Точнее жил, я уехал из него 3 месяца назад, уже тогда в городе стало опасно. Все это время я жил у родственников в Одессе. Вернуться домой я решил, когда во всех Укро СМИ стали говорить о том что в Славянске все спокойно и уже вернулось 60% населения.
За три месяца моего отсутствия моя квартира осталась нетронутой снарядами от обстрелов хунты и её мародерами. Я уже начал распаковывать вещи как услышал что кто-то открывает дверь моего соседа по лестничной площадке, думал что это мой сосед, Сергей Иванович, но дверь открывал какой-то молодой парень. Я спросил у него кто он, а он мне ответил, что сын Сергей Ивановича.
Вот только сын моего соседа погиб 3 года назад в аварии, я с ним с детства дружил. Я решил пройтись по соседям и узнать кто он на самом деле, может и вправду его сын о котором я не знал. Большинство квартир пустовали но не все, в них обитали незнакомые мне люди. Они представлялись мне новыми жильцами или родственниками моих соседей.
Я в подъезде знал всех, но всех этих людей я видел впервые. Пройдясь по другим домам, в которых жили мои знакомые, которые решили остаться в осаждённом городе, я не обнаружил ни этих людей, ни тех, кого хоть раз в жизни видел. Я пытался найти старых друзей, пробовал звонить тем, чей номер телефона я знал, и там никто не ответил. Где все мои друзья, хунта? Как оказалось после общения с другими, такая ситуация у многих людей, кто вернулся в город после его оккупации киевскими войсками.
На улицах города людей практически нет, а те, кто по ним ходят, явно не из Славянска. Городят они на украинском, а если по-русски, то с западным акцентом, Возможно, мы сошли с ума, но не одному мне кажется, что население в Славянске заменили актерами хунты, специально чтобы скрыть факт его истребления или перемещения куда либо.
Распространяйте это сообщение чтобы все знали, что происходит с городом после «освобождения» его войсками хунты."
Для тех,кто говорит,что в Славянске спокойно.
Сегодня в 18:55,в центре города раздался мощный взрыв.После этого начали поступать сообщения о том,что в городе замечены ультрасы,примерно 10 машин.
Надоели со своим Боингом
СМИ только и говорят что о Боинге и Донецке ,мелкие города не берут во внимание ,у нас сейчас в Горловке второй Славянск намечается ,половина блокопостов разбита и со вчерашней ночи шла бобмежка окраин города.Страшно спать ложиться ибо можно не проснуться .
И это касается не только Горловки .
Уверен ,что в недалеких от Донецка городах тоже самое происходит.
Простите,накипело.
И это касается не только Горловки .
Уверен ,что в недалеких от Донецка городах тоже самое происходит.
Простите,накипело.
Мы вернемся! Рассказ ополченца Юрия Юрченко об отходе из Славянска.
Мы оставляли Славянск ночью. Настроение у всех — у солдат, у командиров — было паршивей некуда. Мы так привыкли к мысли о том, что Славянск — это второй Сталинград, мы так готовы были биться за каждый дом, за каждый камень, что сама мысль о том, что можно, вдруг, так — ночью, без боя, без шума — оставить город с его верившими нам и в нас жителями, с моей, ставшей уже мне родной, 84-летней Л. Н., которая завтра не услышит моего условного стука в дверь (я обещал принести ей воду), с красивыми девочками Настей и Лерой, с которыми мы условились встретиться в одном из кафе в центре города «…на Петра и Павла, 12 июля, чтобы отпраздновать Победу»… сама мысль об у х о д е казалась недопустимой, святотатственной…
Мы превратили город в крепость: весь город был «обернут» несколькими слоями баррикад, выложенных из бетонных блоков, мешков с песком и автомобильных покрышек… Еще сегодня утром на «Целинке» — на одном из окраинных блокпостов — я видел, как бойцы основательно, «с душой», укрепляли позиции, «зарывались» в землю, наращивали стены заграждений. И люди, оставшиеся в городе, тоже видели всё это, и эта уверенность ополченцев в том, что город они не сдадут, их готовность остаться здесь, чтобы победить или умереть, — передалась и жителям. Она придавала им сил и веры в то, что все их лишения, страдания, всё их нынешнее сюрреалистическое существование — жизнь под постоянным обстрелом, гибель соседей, родственников, детей; ночи в тесных темных — «выросших» вдруг до статуса «бомбоубежищ» — подвалах, дни в очередях за гуманитарной помощью, за водой, информационный голод — всё это не напрасно. И это негласное единение мирных жителей и защитников города, когда, все прекрасно осознают, что для т е х — для «освободителей» — здесь, в Славянске, нет «мирных» жителей, здесь все — «террористы» и их пособники, и полное отсутствие паники — напротив, собранность и слаженность (насколько она возможна в таких обстоятельствах), когда каждый — сам себе — находит свое место. Мать 24 часа в сутки не выходит из кухни в солдатской столовой, готовя — часто, без света и электричества, при свечах — еду и тревожно прислушиваясь к канонаде, пытаясь определить, куда именно сейчас ложатся снаряды «укров» — в какой район города. Неужели опять удар принимает на себя многострадальная Семеновка, где на позициях находится ее сын, ополченец? Это всё тоже не зря; мы были уверены в том, что мы всё выдержим, что мы выстоим… …Колонна — «камазы», «мерседесы», грузовые «газели» и прочая разношерстная техника, — ощерившаяся пулеметными и автоматными стволами, начала выезжать с выключенными фарами из ворот САТУ и двинулась по ночному городу. Я боялся поднять глаза на темные глазницы окон, утешая себя мыслью о том, что город спит, и вместе с тем понимая, что эта железная возня, этот тревожный гул моторов (и оттого, что этот рокот был, по возможности, приглушен, атмосфера тревоги и надвигающейся беды еще больше окутывала ночной город) разбудил уже всех, кого только можно, в близлежащих домах и люди смотрели, не веря своим глазам, из-за штор и занавесок как ополченцы скрытно покидают город.
Я думал о своей недавней статье с непростительно, как мне теперь казалось, многообещающим заголовком: «СЛАВЯНСК ГОТОВИТСЯ К ПЛОТНОЙ ОСАДЕ». И с совсем уже — в эту ночь — нелепо выглядящим финалом статьи:
«…Да, Славянск находится в оперативном окружении. Стратегические каналы доставки оружия и продовольствия потеряны. Да, проблем много. Но Славянск готов к обороне».
«Ну, — спрашивал я себя, со злостью и с ненавистью к себе, — и где же ты со своей обещанной „обороной“? Как теперь ты будешь жить, как будешь этим людям в глаза — потом — смотреть? И будет ли у них это „потом“?» Я думал о завтрашнем просыпающемся утром Славянске с пустыми казармами и с пустыми бойницами разбросанных по городу баррикад и ничего не мог понять. Точнее, не хотел понимать. Я понимал, что «Первый» прав. Головой понимал. Но сердце… Сердце не могло вместить в себя всю стратегическую мудрость этого плана. Лица женщин, детей и стариков Славянска, их глаза, полные недоумения и молчаливого упрека, стоящие передо мной, мешали мне увидеть всю безошибочность этого замысла, перекрывали всю виртуозность этого маневра.
О том, что стрелковская армия была готова умереть в битве за Славянск, знали все. При сложившемся на тот момент соотношении сил они, эти полторы тысячи спартанцев, были обречены на героическую гибель. И такой исход устраивал, если не всех, то — очень многих. И не только в Киеве… Но такой финал не устраивал командующего этой армией, который не имел права погубить здесь, в этом небольшом русском городке (уже обозначенном на картах киевских военачальников как большой пустырь), вверивших ему свои жизни ополченцев и этим практически решить судьбу битвы за Новороссию.
И я вдруг впервые в жизни, понял, прочувствовал, что могли ощущать люди, солдаты, оставляя в соответствии с решением, принятым Кутузовым, Москву. С какой тяжестью на сердце они уходили из города, заставляя себя подчиниться приказу, поверить своему Главнокомандующему. Может быть, сравнение не очень тактичное, не совсем исторически справедливое, но для меня в ту ночь — да и до сих пор — Славянск был и есть ничуть не менее значим, чем Москва. Кто знает, не называйся этот маленький городок именно так — «Славянск», — может быть, я бы и не оказался здесь. Очень много всего — и исторически, и этимологически — сошлось, переплелось в этом названии.
«„Славянск!“ — как много в этом звуке
Для сердца русского сплелось!»
Для моего — уж точно.
…Мы вышли практически без потерь. «Практически» — это такая не очень хитрая уловка, означающая «почти». То есть потери были. За выход «стрелковской армии» из Славянска без ощутимого урона заплатили своими жизнями два экипажа из бронегруппы славянского гарнизона. Они могли проследовать спокойно за всей колонной, не устраивая себе «проблем», но в этом случае украинский блокпост, контролировавший этот участок дороги, конечно же, не смог бы не заметить растянувшуяся на выходе из Славянска колонну (в которой, кроме самих ополченцев, было и много членов их семей) и открыл бы по ней огонь. Бойцы приняли решение самостоятельно и — атаковали блокпост. Завязался бой, внимание противника сосредоточилось на бронегруппе; шум и грохот этого боя перекрыл неизбежный при таком количестве транспорта и военной техники шум движущейся колонны, и в результате основная колонна вышла без потерь. Бльшая часть вызвавшей удар на себя бронегруппы погибла. Вместе с бойцами героически погибла и единственная среди них девушка, Ксения Чернова, оператор-наводчик БМД-2.
…Каждый день из Славянска в Донецк приходят люди, беженцы. До сих пор оттуда каждый день выходят с боями наши товарищи, ополченцы. Они рассказывают о том, что творится в оставленном нами городе, о зверствах «освободителей»… И это тоже — наши потери, которыми оплачен (и продолжает оплачиваться) выход армии из окружения. Всех, кто приходит оттуда, я расспрашиваю о женщинах из нашей солдатской столовой в Славянске. Уже неделя прошла с того дня, как я услышал о том, что их расстреляли. Эту информацию о расстреле, с подробностями, мне подтверждают все каждый день выходящие оттуда люди. Но я не верю. Я не хочу им верить. Я вижу лица этих девочек, молодых и не очень. И я вижу глаза и слышу голос усталой немолодой женщины, одной из них («Иллюзия» называлось кафе, в помещении которого была столовая), когда она на мой вопрос «Устали?» ответила «Нет. Нормально…» и, посмотрев на меня, добавила: «Вам — тяжелее». И я вижу девочку с раздачи, с которой у нас как-то сразу, с первого дня, сложились теплые отношения и которая в последний вечер в Славянске (света не было, горели свечи, столовая уже закрывалась) спросила: «Что же будет?..» Я не мог, не имел права ей сказать, что мы этой ночью уходим. Я был убежден, что им это скажут (в нужный момент) те, кому они подчинялись. Я молча, не отвечая смотрел на нее… И она вдруг прильнула ко мне, обняла. Мы постояли и, так ничего больше и не сказав, я ушел. Почему они, эти девочки из «Иллюзии», решили остаться («дом, семья?..») — я не знаю. Только я вижу их всех и снова, и снова расспрашиваю выходящих оттуда людей, надеясь на то, что эта информация о
Мы превратили город в крепость: весь город был «обернут» несколькими слоями баррикад, выложенных из бетонных блоков, мешков с песком и автомобильных покрышек… Еще сегодня утром на «Целинке» — на одном из окраинных блокпостов — я видел, как бойцы основательно, «с душой», укрепляли позиции, «зарывались» в землю, наращивали стены заграждений. И люди, оставшиеся в городе, тоже видели всё это, и эта уверенность ополченцев в том, что город они не сдадут, их готовность остаться здесь, чтобы победить или умереть, — передалась и жителям. Она придавала им сил и веры в то, что все их лишения, страдания, всё их нынешнее сюрреалистическое существование — жизнь под постоянным обстрелом, гибель соседей, родственников, детей; ночи в тесных темных — «выросших» вдруг до статуса «бомбоубежищ» — подвалах, дни в очередях за гуманитарной помощью, за водой, информационный голод — всё это не напрасно. И это негласное единение мирных жителей и защитников города, когда, все прекрасно осознают, что для т е х — для «освободителей» — здесь, в Славянске, нет «мирных» жителей, здесь все — «террористы» и их пособники, и полное отсутствие паники — напротив, собранность и слаженность (насколько она возможна в таких обстоятельствах), когда каждый — сам себе — находит свое место. Мать 24 часа в сутки не выходит из кухни в солдатской столовой, готовя — часто, без света и электричества, при свечах — еду и тревожно прислушиваясь к канонаде, пытаясь определить, куда именно сейчас ложатся снаряды «укров» — в какой район города. Неужели опять удар принимает на себя многострадальная Семеновка, где на позициях находится ее сын, ополченец? Это всё тоже не зря; мы были уверены в том, что мы всё выдержим, что мы выстоим… …Колонна — «камазы», «мерседесы», грузовые «газели» и прочая разношерстная техника, — ощерившаяся пулеметными и автоматными стволами, начала выезжать с выключенными фарами из ворот САТУ и двинулась по ночному городу. Я боялся поднять глаза на темные глазницы окон, утешая себя мыслью о том, что город спит, и вместе с тем понимая, что эта железная возня, этот тревожный гул моторов (и оттого, что этот рокот был, по возможности, приглушен, атмосфера тревоги и надвигающейся беды еще больше окутывала ночной город) разбудил уже всех, кого только можно, в близлежащих домах и люди смотрели, не веря своим глазам, из-за штор и занавесок как ополченцы скрытно покидают город.
Я думал о своей недавней статье с непростительно, как мне теперь казалось, многообещающим заголовком: «СЛАВЯНСК ГОТОВИТСЯ К ПЛОТНОЙ ОСАДЕ». И с совсем уже — в эту ночь — нелепо выглядящим финалом статьи:
«…Да, Славянск находится в оперативном окружении. Стратегические каналы доставки оружия и продовольствия потеряны. Да, проблем много. Но Славянск готов к обороне».
«Ну, — спрашивал я себя, со злостью и с ненавистью к себе, — и где же ты со своей обещанной „обороной“? Как теперь ты будешь жить, как будешь этим людям в глаза — потом — смотреть? И будет ли у них это „потом“?» Я думал о завтрашнем просыпающемся утром Славянске с пустыми казармами и с пустыми бойницами разбросанных по городу баррикад и ничего не мог понять. Точнее, не хотел понимать. Я понимал, что «Первый» прав. Головой понимал. Но сердце… Сердце не могло вместить в себя всю стратегическую мудрость этого плана. Лица женщин, детей и стариков Славянска, их глаза, полные недоумения и молчаливого упрека, стоящие передо мной, мешали мне увидеть всю безошибочность этого замысла, перекрывали всю виртуозность этого маневра.
О том, что стрелковская армия была готова умереть в битве за Славянск, знали все. При сложившемся на тот момент соотношении сил они, эти полторы тысячи спартанцев, были обречены на героическую гибель. И такой исход устраивал, если не всех, то — очень многих. И не только в Киеве… Но такой финал не устраивал командующего этой армией, который не имел права погубить здесь, в этом небольшом русском городке (уже обозначенном на картах киевских военачальников как большой пустырь), вверивших ему свои жизни ополченцев и этим практически решить судьбу битвы за Новороссию.
И я вдруг впервые в жизни, понял, прочувствовал, что могли ощущать люди, солдаты, оставляя в соответствии с решением, принятым Кутузовым, Москву. С какой тяжестью на сердце они уходили из города, заставляя себя подчиниться приказу, поверить своему Главнокомандующему. Может быть, сравнение не очень тактичное, не совсем исторически справедливое, но для меня в ту ночь — да и до сих пор — Славянск был и есть ничуть не менее значим, чем Москва. Кто знает, не называйся этот маленький городок именно так — «Славянск», — может быть, я бы и не оказался здесь. Очень много всего — и исторически, и этимологически — сошлось, переплелось в этом названии.
«„Славянск!“ — как много в этом звуке
Для сердца русского сплелось!»
Для моего — уж точно.
…Мы вышли практически без потерь. «Практически» — это такая не очень хитрая уловка, означающая «почти». То есть потери были. За выход «стрелковской армии» из Славянска без ощутимого урона заплатили своими жизнями два экипажа из бронегруппы славянского гарнизона. Они могли проследовать спокойно за всей колонной, не устраивая себе «проблем», но в этом случае украинский блокпост, контролировавший этот участок дороги, конечно же, не смог бы не заметить растянувшуяся на выходе из Славянска колонну (в которой, кроме самих ополченцев, было и много членов их семей) и открыл бы по ней огонь. Бойцы приняли решение самостоятельно и — атаковали блокпост. Завязался бой, внимание противника сосредоточилось на бронегруппе; шум и грохот этого боя перекрыл неизбежный при таком количестве транспорта и военной техники шум движущейся колонны, и в результате основная колонна вышла без потерь. Бльшая часть вызвавшей удар на себя бронегруппы погибла. Вместе с бойцами героически погибла и единственная среди них девушка, Ксения Чернова, оператор-наводчик БМД-2.
…Каждый день из Славянска в Донецк приходят люди, беженцы. До сих пор оттуда каждый день выходят с боями наши товарищи, ополченцы. Они рассказывают о том, что творится в оставленном нами городе, о зверствах «освободителей»… И это тоже — наши потери, которыми оплачен (и продолжает оплачиваться) выход армии из окружения. Всех, кто приходит оттуда, я расспрашиваю о женщинах из нашей солдатской столовой в Славянске. Уже неделя прошла с того дня, как я услышал о том, что их расстреляли. Эту информацию о расстреле, с подробностями, мне подтверждают все каждый день выходящие оттуда люди. Но я не верю. Я не хочу им верить. Я вижу лица этих девочек, молодых и не очень. И я вижу глаза и слышу голос усталой немолодой женщины, одной из них («Иллюзия» называлось кафе, в помещении которого была столовая), когда она на мой вопрос «Устали?» ответила «Нет. Нормально…» и, посмотрев на меня, добавила: «Вам — тяжелее». И я вижу девочку с раздачи, с которой у нас как-то сразу, с первого дня, сложились теплые отношения и которая в последний вечер в Славянске (света не было, горели свечи, столовая уже закрывалась) спросила: «Что же будет?..» Я не мог, не имел права ей сказать, что мы этой ночью уходим. Я был убежден, что им это скажут (в нужный момент) те, кому они подчинялись. Я молча, не отвечая смотрел на нее… И она вдруг прильнула ко мне, обняла. Мы постояли и, так ничего больше и не сказав, я ушел. Почему они, эти девочки из «Иллюзии», решили остаться («дом, семья?..») — я не знаю. Только я вижу их всех и снова, и снова расспрашиваю выходящих оттуда людей, надеясь на то, что эта информация о
Нет сил...
Здравствуйте,пикабушники.Пишет жительница города Славянска.На написание сего текста меня натолкнули многие комментарии о том,что в нашем городе живут двуличные,ушлые люди и предатели.Да таких людей сдесь хватает,да что там,их везде хватает...Но ведь основная масса людей всегда поддерживала ополчение,ВСЕГДА!Очень больно становится,когда понимаешь,что пережив ТАКОЕ нас еще и называют крысами.Вы не представляете,как мерзко смотреть на людей,которые еще вчера сидели тихонько по домам,а сегодня повылазили со всех дыр,для того,что бы поцеловать в задницу очередного нацыка.Но ведь и нормальные люди сдесь есть!Те,которые осознанно шли на референдум,те которые всегда поддерживали ополчение,те,коротые даже сейчас не боятся высказывать свое мнение.Как же эти люди,почему их никто не слышит?Как мы жнали того дня,когда нас перестанут убивать,когда в городе стане спокойнее...Боже,как мы ошибались...Да,у многих уже есть свет и вода,и даже такая роскошь как интернет и телефонная связь,но на душе так гадко,что начинает тошнить при каждой мысли об этих тварях.В первый день,когда в город вошли нацыки,приезжал аваков,моя соседка высказала все,что о нем думает,и что?Хоть где нибудь это показали?НЕТ!Я солько раз ссорилась с нацыками,обвиняя их в этих чудовищных преступлениях...Где нибудь об этом упоминается?НЕТ!А сколько таких людей как я ?Большинство,но их никто не слышит...Мы находимся на оккупированой фашистами территории,поэтому и просачивается только то,что нужно хунте.
Не могу на это больше смотреть,не хочу!Сегодня звонила мама,говорит сон такой хороший приснился,якобы ополченцы в город вернулись,отличное настроение на весь день думала,ан нет...Поехала в центр,а там везде эти ублюдки(((Что ж,мамочка,надеюсь твой сон был пророческим,потому,что нет сил....
Не могу на это больше смотреть,не хочу!Сегодня звонила мама,говорит сон такой хороший приснился,якобы ополченцы в город вернулись,отличное настроение на весь день думала,ан нет...Поехала в центр,а там везде эти ублюдки(((Что ж,мамочка,надеюсь твой сон был пророческим,потому,что нет сил....