В квартире стояла затхлая атмосфера, будто сам воздух превратился в металл и давил на грудь, перехватывая дыхание. Не спасал положения и заурядный фоновый смех, какой бывает в унылых комедиях, изо всех сил пытавшихся если даже и не быть столь весёлыми, то хотя бы этим постановочным смехом натянуть улыбку на зрителя. На обоях шмыгали взад и вперёд светотени от экрана телевизора, а напротив телевизора сидел, а вернее полусидел- полулежал в кресле безрадостного вида человек, словно пытаясь утонуть в тёмно-сером велюровом море. Если бы герои комедии видели своего зрителя, они бы незамедлительно покинули зону его видимости, чтобы не испытывать на себе его пасмурного взгляда. Будто сама смерть отринула эту душу, и теперь человек скорбит о неудавшемся переходе в загробный мир, где уже давным-давно ждут его близкие сердцу люди. Включив уже давно перегоревшую лампочку, любой постарался бы смыть белый грим с его кожи, но, обнаруживши, что вовсе не грим причастен к таким метаморфозам, тут же б вызвал скорую. Казалось, что человек смотрит, но не видит ничего, что могло зацепить хоть на миллионную долю секунды его взгляд, казалось, будто он видит собственную душу изнутри, роется в ней в поисках чего-то… либо кого-то, а может и себя. Словно он смотрел не фильм в телевизоре, а пересматривал свою жизнь. Будто ещё ребёнком он лез на гаражи в поисках мячика, будучи подростком он искал удовольствий, а мужем он искал спасения от гнева жены, вдовцом искал спасения от тлена души.
За окном тьма окутала город, лишь в некоторых окнах соседского дома мерцают слабые огоньки. Одна одинокая звезда переглядывалась с полумесяцем на небосклоне. В глазах человека блеснуло сознание, грудь шевельнулась сильнее, вбирая побольше свинцового воздуха, руки вцепились в подлокотники и помогли поставить на ноги. Качнувшись, он рассеянно осмотрелся, в желании понять какой из миров его окружает. Красочный фильм в телевизоре выглядел особенно иронично среди чёрных очертаний предметов, поскрипывания за углом и гробовой атмосферы. Человек развернулся, усмотрел пульт на месте своей мрачной медитации и выключил телевизор, прекратив эту насмешку. Любой на его месте предпочёл бы больше шума, больше звука его отсутствию. Любой бы на его месте вздрагивал при каждом поскрипывании… Однако ему было безразлично и безразличен. Непонятное желание промелькнуло в его холодеющей душе – распахнуть окно и взглянуть на этот чёртов мир. Ведь бывает такое, что нет тебе больше места, звезда путеводная погасла и дух заблудился во мгле. Ему захотелось ещё сильнее впустить тьму в себя, чтобы выдавить любой свет, почувствовать ночной холод, чтобы сделать его своей кожей и окончательно решить. Этой ночью ему первый раз в жизни понравилась мгла, он мог поглотиться ею, исчезнуть, а с ним исчезла бы его израненная, теперь уже сумрачная душа. Счастье это великое, забытье. Сейчас он достоин его, он возжелал его, затем угас. Человек поднял глаза, желая укорить Создателя, что тот позволил своему творению ощутить тьму. Человек опустил глаза, услышан не был в который раз. Холод щипал его, темнота забирала его, до этого момента он инстинктивно сопротивлялся, словно вирусу, хоть и желал её, но предел, граница пройдена, решение принято.
На ватных ногах, но с ясным порывом, Человек побрёл вглубь пещеры. Он направился в ванную комнату, зажёг свет, вошёл и стал рыться под раковиной в ящиках.
Как долго длилась эта ночь? Час, а может и десять, будто анормальная квартира попала в таинственную зону Безвременья, а она всё более и более затягивала в себя, будто трясина. Но одновременно квартира сама желала этого, как чадо желает обнять свою мать. Светлое тянется к белому, тёмное тянется к чёрному.
Человек вышел из ванной, несши в руках ядовитую змею, которая вот-вот его укусит и впрыснет свой смертоносный яд, от которого по телу пойдут судороги, перехватит дыхание; кресло приблизилось к нему. Шаг к креслу, шаг на кресло, подтягивание второй ноги. Теперь он стоял на кресле, будто пьедестале, восхваляющем его решение и решимость. Он перекинул гадюку через крючок, так удобно вбитый прямо над ним. Раньше крючок удерживал хрустальную люстру, но больше эту работу он выполнять не должен. Люстра была разбита бесцельно кинутой бутылкой, а потом заменена на лампочку в простом чёрном патроне на проводе, обвитом на крюке. Работа новая появилась. Человек закрепил один конец на крюке, из другого сделал простую петлю, какую умел. Мысли были во мгле, но взгляд поймал кровавый рассвет в открытом окне. Ещё один знак был дан, и тёмный ангел вострубил. Он затянул петлю на шее. Грубое плетенье, вонючее дегтярное мыло. Он готов прильнуть ко тьме, глубокий вздох, самый глубокий в жизни вздох, глаза закрыты. Человек видит свою мрачную возлюбленную и готов быть с ней, готов стать ей.
Резкий удар в спинку кресла. Падение. Он услышал хруст в шее. Боль. Шею пережимает верёвка. Мысли мутнеют. Из кровавого рассвета на подоконнике уселась птичка с оранжевой грудкой. Незваная гостья. Пристально посмотрела на Человека и затянула весёлую, жизнерадостную трель. Человек начинал терять сознание, мир мутнел всё больше и больше. Но эта песня. Лёгкая песенка сняла чёрное полотно с его души, вывела тьму из его разума, песенка новой жизни, которой не страшна смерть, потому что смерть и есть неотделимая часть жизни. Он слегка улыбнулся…