Однажды Генрих Гейне беседовал с поэтом Морицем Гартманом, который пользовался большим успехом у женщин, и сказал ему:

"Сегодня, дорогой Мориц, меня посетила прекрасная дама, с которой ты еще незнаком".

Тот удивился: "Не может быть, кто же это?"

Гейне улыбнулся: "Муза, мой дорогой!"

***

Незадолго до смерти Гейне позвал нотариуса и продиктовал ему свою последнюю волю:

"Все свое состояние и гонорары за будущие издания своих произведений я оставляю своей жене при условии, что она снова выйдет замуж".

Нотариус очень удивился: "Но почему вы так поступаете?"

Поэт ответил: "Я хочу, чтобы на земле хоть один человек вспоминал меня с благодарностью".

***

Один из приятелей навестил умирающего поэта в тот момент, когда сиделки застилали ему свежую постель, и спросил, как он себя чувствует. Поэт слабо улыбнулся:

"Отлично! Женщины все еще носят меня на руках!"

***

Перед смертью поэта часто уговаривали, чтобы он вернулся в лоно церкви и тем заслужил прощение Бога. На это поэт ответил:

"Бог и так меня простит, ведь это его ремесло".

(перевод Вильгельма Левика,

в комментах - перевод Алексея Плещеева, 1861 года)

В сад, ночной прохлады полный,

Дочь алькальда молча сходит.

В замке шум весёлый пира,

Слышен трубный гул из окон.

«Как наскучили мне танцы,

Лести приторной восторги,

Эти рыцари, что Клару

Пышно сравнивают с солнцем!

Всё померкло, чуть предстал он

В лунном свете предо мною —

Тот, чьей лютне я внимала

В полночь тёмную с балкона.

Как стоял он, горд и строен,

Как смотрел блестящим взором

Благородно бледен ликом,

Светел, как святой Георгий!»

Так мечтала донна Клара,

Опустив глаза безмолвно.

Вдруг очнулась — перед нею

Тот прекрасный незнакомец.

Сладко ей бродить с любимым,

Сладко слушать пылкий шёпот!

Ласков ветер шаловливый,

Точно в сказке, зреют розы.

Точно в сказке, зреют розы,

Дышат пламенем любовным.

«Что с тобой, моя подруга?

Как твои пылают щёки!»

«Комары кусают, милый!

Ночью нет от них покоя,

Комаров я ненавижу,

Как евреев длинноносых».

«Что нам комары, евреи», —

Улыбаясь, рыцарь молвит.

«Опадает цвет миндальный,

Будто льётся дождь цветочный.

Будто льётся дождь цветочный,

Ароматом полон воздух.

Но скажи, моя подруга,

Хочешь быть моей до гроба?»

«Я твоя навеки, милый,

В том клянусь я сыном Божьим,

Претерпевшим от коварства

Кровопийц-евреев злобных».

«Что нам Божий сын, евреи?» —

Улыбаясь, рыцарь молвит.

«Дремлют лилии, белея

В волнах света золотого.

В волнах света золотого

Грезят, глядя вверх на звёзды.

Но скажи, моя подруга,

Твой правдив обет пред Богом?»

«Милый, нет во мне обмана,

Как в моём роду высоком

Нет ни крови низких мавров,

Ни еврейской грязной крови».

«Брось ты мавров и евреев», —

Улыбаясь, рыцарь молвит

И уводит дочь алькальда

В сумрак лиственного грота.

Так опутал он подругу

Сетью сладостной, любовной.

Кратки речи, долги ласки,

И сердцам от счастья больно.

Неумолчным страстным гимном

Соловей их клятвам вторит.

Пляшут факельную пляску

Светляки в траве высокой.

Но стихают в гроте звуки,

Дремлет сад, и лишь порою

Слышен мудрых миртов шёпот

Или вздох смущённой розы.

Вдруг из замка загремели

Барабаны и валторны,

И в смятенье донна Клара,

Пробудясь, вскочила с ложа.

«Я должна идти, любимый,

Но теперь открой мне, кто ты?

Назови своё мне имя,

Ты скрывал его так долго!»

И встаёт с улыбкой рыцарь,

И целует пальцы донны,

И целует лоб и губы,

И такое молвит слово:

«Я, синьора, ваш любовник,

А отец мой — муж учёный,

Знаменитый мудрый рабби

Израэль из Сарагосы».