Отрывок приглянулся
Вижу,
сидит около меня свежая девчонка. Дышит - грудь так и ходит под кофточкой.Опустит ресницы, длинные-длинные такие, и вся вдруг вспыхнет. И кожа на щеках нежная, шейка белаятакая, невинная, и руки мяконькие, тепленькие.
Ах ты, черт! А тут папа-мама ходят вокруг, за дверями подслушивают, глядят на тебя грустными такими, собачьими, преданными глазами. А когда уходишь -за дверями этакие быстрые поцелуйчики... За чаем ножка тебя под столом как
будто нечаянно тронет... Ну и готово. "Дорогой Никита Антоныч, я пришел квам просить руки вашей дочери. Поверьте, что это святое существо..." А упапы уже и глаза мокрые, и уж целоваться лезет... "Милый! Я давнодогадывался... Ну, дай вам бог... Смотри только береги это сокровище..." И
вот через три месяца святое сокровище ходит в затрепанном капоте, туфли на босу ногу, волосенки жиденькие, нечесаные, в папильотках, с денщиками собачится, как кухарка, с молодыми офицерами ломается, сюсюкает, взвизгивает, закатывает глаза.
сидит около меня свежая девчонка. Дышит - грудь так и ходит под кофточкой.Опустит ресницы, длинные-длинные такие, и вся вдруг вспыхнет. И кожа на щеках нежная, шейка белаятакая, невинная, и руки мяконькие, тепленькие.
Ах ты, черт! А тут папа-мама ходят вокруг, за дверями подслушивают, глядят на тебя грустными такими, собачьими, преданными глазами. А когда уходишь -за дверями этакие быстрые поцелуйчики... За чаем ножка тебя под столом как
будто нечаянно тронет... Ну и готово. "Дорогой Никита Антоныч, я пришел квам просить руки вашей дочери. Поверьте, что это святое существо..." А упапы уже и глаза мокрые, и уж целоваться лезет... "Милый! Я давнодогадывался... Ну, дай вам бог... Смотри только береги это сокровище..." И
вот через три месяца святое сокровище ходит в затрепанном капоте, туфли на босу ногу, волосенки жиденькие, нечесаные, в папильотках, с денщиками собачится, как кухарка, с молодыми офицерами ломается, сюсюкает, взвизгивает, закатывает глаза.