#comment_169087018

Обстоятельно и не спеша умываясь, Толик думал, что вот как странно – забыл про свой день рождения. Нет, понятно, что не девочка и не ребёнок: от предвкушения глотать слюни заранее и ждать даже и неуместно, но вот так, технически просто, не вспомнить про свой день рождения это же что, тоже симптом? Может и правда к доктору за таблетками сходить? Заварив чай, Толик следил за чаинками плавающими в стакане и, кстати, подумал, что если, например, жениться на ком-то прямо отсюда, то вот те его сомнения по поводу правильности тащить сюда нормального человека из нормального места можно и не учитывать…

В каюту торжественно постучали:

- Сова, открывай! Медведь пришёл!

- Никого нет дома! Уходите! – крикнул в ответ Толик и дверь тут же открылась.

- Коллега! – за дверью стояли Игорь, Антон и ещё кто-то пыхтел дальше – в узком коридорчике больше двух человек не помещалось, - Разрешите вас, так сказать, со всей нашей вот этой вот и чтоб вам всего и до конца и мы будем только рады! Вот вам от меня коньяк, но без нас его, чур, не пить!

- А чего у тебя коньяк в бутылке из под лимонада «Буратино»? Какой же это коньяк?

- Самый натуральный! Вот этими вот руками, из лучших сортов корабельного шила, на кедровых орешках, настаивал! И что тогда коньяк, если не это? Но без нас не пить!

- Да без вас выпьешь, ага.

- В шестнадцать ноль-ноль в сауне начинаем! – Антон протиснулся и пожал Толику руку, - Поздравляю!

- И я! – крикнул из-за дверей Саша.

- И мы! – крикнули из-за Саши, очевидно Андрей и кто-то ещё.

- Ребята, - Толик растрогался, но виду не показывал, держался, - Да у меня и нет ничего, ни закуски, ни…вообще ничего, я третий день с корабля убежать не могу!

- Обижаешь, мы всё принесли: и закуску и выпивку и даже резиновую женщину тебе в военторге купили, раз у тебя с настоящими не клеится! Мы же друзья, Анатолик! - Саша говорил строго, - И даже сауну я лично истоплю, а это, считай, как орден тебе выдали!

- Спасибо, ребята! Растрогали, черти!

- А почему тогда я слёз на глазах не вижу? – уточнил доктор, - Ну ладно, пойдём, не будем мешать утреннему туалету новорожденного!

Чай приятно горчил. Так называемый коньяк пах, естественно, спиртом и чуть-чуть орехами, но на цвет был густо коричневым, ну и как бы да, что ещё коньяк, если не это, вспомнил Толик и захотел даже улыбнуться, но не смог – смог только растянуть губы в гримасу, но привычного ощущения улыбки не было: не щурились глаза, не становилось приятно мозгу и не хотелось глубоко вздохнуть потянувшись.

Позвонил механик.

- Анатолий, зайди ко мне немедленно, если в сознании ещё!

- Семён Степанович, пять минут, чай допью?

- Даже шесть можешь, я сегодня добр к тебе же! Жду.

Толик нашёл в секретере корку чёрного хлеба, погрыз запивая чаем и решил, что надо что-то делать с этим всем, что с ним происходит, надо как-то вытаскивать себя из этого – сейчас ты не можешь улыбнуться, да и чёрт бы с ним, а вдруг завтра и как дышать забудешь? Ладно, пойду к механику и, заодно, покурить. - Анатолий! – механик даже улыбался, -Разрешите Вас категорически поздравить! Семь футов под килтом и полные карманы марципанов!

- Спасибо, Семён Степанович!

- Да погоди, подарок же! Вот тебе бутылка спирта, целый литр, как родному, видишь?

- Вижу!

- Ценишь?

- Ценю!

- Без меня пить не будешь?

- Что Вы! Как можно!

- Когда и где?

- После шестнадцати в зоне отдыха!

- Есть, понял! Запишу в ежедневник!

- О, - в каюту заглянул командир первого дивизиона, - шило раздаёте?

- Нет! Подарки на День рождения дарим!

- Толян? Ну поздравляю, чо! Заходи – урана тебе отсыплю двести тридцать пятого! Полные карманы!

- Не, лучше кнопку а-три дай нажать вне очереди!

- Ишь ты, хм, захотел. Не, ну ладно, запишу тебя в журнал вне очереди, так уж и быть, раз такое дело! Когда и где?

- В шестнадцать в сауне!

- Йееесть! Прибуду!

Чем было заниматься до шестнадцати часов, Толик не знал: по кораблю ходить было как-то неудобно, все поздравляли и надо было в ответ улыбаться, а не улыбалось. На документацию Толик решил забить – не хотелось за неё браться совсем и какая-то злость шептала в уши, что Толик, сколько можно потакать им и делать вид, что это самое важное? Лёг бы поспать, но периодически звонил телефон и спать не давал. Вот зачем их по каютам расставили? К чему этот бешенный прогресс?

То ли вот в училище было – один телефон в учебном корпусе и к нему всегда очередь хвостом виляет и, как на водопое в засуху, все мирно вперемешку стоят и первый курс и четвёртый, только пятого не было – не солидно считалось уже взрослым мужикам на пятом курсе девушкам звонить. Дня через два, после знакомства с Леной, Толик решился ей позвонить – совсем зелёный тогда был и не разучился ещё стесняться. Что говорить, Толик не знал, но подумал, что решит, пока будет стоять в очереди, но не решил и когда в трубке ответила взрослая женщина, с каким-то даже облегчением подумал, что Лены может не оказаться дома и можно будет просто передать, что звонил.

- Добрый день, а Лену можно к телефону?

Трубку, нагретую десятком ладоней и десятком ушей прижимать было неприятно, казалось, что слова предыдущих людей всё ещё живут в ней и их не слышно, но эхо от них и шумит в линии и говорить приходится громче и хоть следующий в очереди не подходит ближе, чем на метр, и коридор гулкий, но всё равно кажется, что тебя все слышат и понимают какой ты неловкий и явно девственник, раз даже по телефону с девушкой нормально поговорить не можешь.

-Добрый, да, сейчас позову.

Слышно было как трубка стукнулась и потом шаги и голоса, но голоса слышны были едва-едва и о чём говорят – непонятно, а потом опять шаги.

- Вы можете подождать пару минуток, или перезвонить?

Толик оглянулся на очередь.

- Да, подождать, пожалуй, могу, а перезвонить нет – тут очередь.

- Очередь? Надо же, не думала, что у нас к телефонным автоматам очереди стоят.

- Я не совсем из автомата. Из него, да, но он в училище стоит. То есть висит.

- А, так Вы курсант?

- Да.

- Будущий морской офицер?

- Надеюсь на это. А как я могу к Вам обращаться, а то, что мы как-то…

- Ох, батюшки, да неужели у Леночки, наконец, приличный жених! Зинаида Степановна, мама.

- Анатолий, можно просто Толик. Очень приятно.

- Так что, Толик, давно ли вы с Леной знакомы?

- Э… ну да. Дня три уже.

- А, так это она про Вас говорила, когда в субботу с танцев пришла?

- Надеюсь. А что говорила?

- Ну Толик, ну это секрет же, не могу же я, против собственной дочери выступать и Вам помогать её охмурять! Надеюсь, Вы поняли намёк.

- Надеюсь. Понял так, что шансы есть.

- Вот до чего же я люблю умных молодых людей! А, вот и Леночка. До свидания, Толик, приятно было познакомиться.

- Да, слушаю!

- Привет, Лена, это Толик.

- Привет, Толик. И тут же стало неловко, хоть маму Лены обратно к телефону зови: с ней-то разговор как-то сам собой склеился . Хотел же заранее придумать, о чём говорить, вот чего не придумал? Ладно, буду банально.

- Как дела, Лена?

- Нормально. У тебя?

- Тоже ничего. Я скучал. Блядь, вот откуда это взялось? С другой стороны, не скажешь же, что облизывался, вспоминая про грудь и бёдра и ноги и живот и стоял к месту и не к месту хуй потому, что всё время и облизывался? Скучал – нормальный синоним всему этому, да.

- Правда?

- Да, когда мы сможем увидеться?

- А ты когда можешь? У вас же там что, как? Когда хочешь отпускают?

- Нет, что ты, когда увольнение разрешено только, давай попробуем в субботу?

- В субботу? – Лена явно замялась, - Не знаю, даже, а, впрочем, давай в субботу, да.

- Я тогда позвоню тебе в пятницу, ладно и договоримся?

- Да…можешь и не только в пятницу, Толик. У нас же с тобой начинается роман, я так понимаю, можно и чаще звонить. Толик почувствовал, как загорелись его уши и краска потекла с них дальше на шею и щёки, хотя и до того стеснялся тоже и чувствовал, что краснеет.

- Надеюсь, что начинается, Лена, слушай, тут очередь, ты прости, но мне пора.

- Хорошо, Толик и не надо всё время извиняться. Красивые мужчины не должны оправдываться, так мой папа говорит, в основном, о себе, конечно, но можно же и обобщить это правило. Пока, жду звонка…

Так целый рабочий день и прослонялся Толик по кораблю, не пойми чем занимаясь, но чем-то занимался и помимо воспоминаний, умудрился даже порвать штаны на РБ и набить шишку на макушке.

После трёх на второй палубе восьмого отсека уютно запахло сауной и помощник бухтел, что заебали, не дадут спокойно поработать и нет бы дождаться когда начальство убудет с борта, а потом уже устраивать свои вакханалии, на что ему ответили доктора, что вполне себе они и дождались: всё начальство уже покинуло борт, а, для утешения, на тебе пол стакана спирта, но нет, ждать мы тебе не будем, а начнём в условленное время, приходи позже из своего штаба и присоединяйся: наши двери для тебя всегда открыты, когда не закрыты.

Толик заглянул в зону отдыха уточнить форму одежды и ему сказали ну ты дурак, праздник же, понятно, что в кремовых рубашках! Сначала в сауну: паримся, моемся, а потом за стол и торжественная часть с возлияниями, всё по науке!

- А откуда так вкусно пахнет жаренной картошкой?

- Толян, ты уже клюкнул, что ли? Ну понятно же, что оттуда, где она жарится!

- А, вот эта вот железная коробка военной наружности, - это печка у вас?

- Хуечка, Толик! Это стерилизатор для хирургических инструментов! Но картошка в нём жарится очень даже зачётно! Давай, общий сбор через пятнадцать минут! Покурю, подумал Толик, а то когда потом наверх вылезешь ещё. Наверху было пусто и Толик удивился даже, как просто почувствовать себя одиноким – вот только что говорил с людьми, а посмотри вокруг, в темноту, в белый туман, ползущий с моря, в глаза фонарей и на дым от сигареты и всё, начинает щемить от того, что вокруг никого – только снег, холод, туман и ты и легко веришь, что так может быть всегда, да, по сути, так всегда и есть, иногда только кто-то вмешивается в твоё одиночество и зачем-то отодвигает его на второй план, будто оно не вернётся тут же, стоит только отвернуться. Закашлял верхний вахтенный внизу и Толик даже вздрогнул от неожиданности – одиночество осталось, но он теперь в нём был уже не один.

- На правах старшего! – механик поднял рюмку, - Без трусов к столу не лезть! В остальном не маленькие, всё знаете! Ну, за Толика!

- А тост? – удивился Антон

- Дык я же сказал, за Толика!

- Ну ёмко так, да. Товарищи, напоминаю, что медицина, в нашем с Александром лице, только один тост разрешает до парилки! Выпили, занюхали и пошли париться – вроде никого особо и не звали, а людей собралось порядочно и все в парилку одним заходом не вмещались, поэтому сначала парились быстро, просто гнали пот, а потом уже, пока одна часть лежала в креслах- качалках, другая сидела нормально, не торопясь.

- Эх, не хватает чего-то, да? – стирал пот со лба Андрей

- Да понятно чего, - согласился Антон, - падших женщин. Или не падших, но согласных разок упасть с нами в сауне.

- О, - Андрей оживился, - Толян, а помнишь ту историю с проституткой на КПП?

- А ну-ка, ну-ка, - оживился и механик, - потешьте слух!

- Да там чо, особого - Толик пересел на полку ниже, - не, ну хорошая история была, да.

- Ну так давай, - Антон легонько пнул Толика ногой в спину, - трави помалу.

- У нашего с Андрюхой однокашника, Витька, умерла бабушка в Москве.

- Нормальное начало!

- Ну да. Ну и Витька она любила больно, хрен знает за что, но факт и отписала ему свою квартиру.

- В Москве?

- Ага. Чуть не в центре. Витёк сдал её через знакомых и ему передали первую сумму за съём, чот не помню уже, но какие-то немеряные денижища по тем временам, да ещё и в Севастополе. И Витя такой, ну чо, Толян, поможешь потратить? Ну, сссс, конечно, русские же на войне своих не бросают! А как их потратить-то в таком количестве? На что? Ну мы с пятницы в увал с ним сквозной до понедельника и что? В пятницу в баню, девочки, коньяк, все дела, в субботу с утра в кино, на Луну-44, потом на дискотеку модную какую-то в гостиницу, потом в Барсук…

- Бар сук?

- Нет, Барсук, ну да, в народе он так и назывался, как ты говоришь, а деньги-то всё и не кончаются! Ну и воскресенье, что, алкоголь уже не лезет, а лезет грусть, что завтра опять на учёбу и конец весёлой жизни, а казалось ведь, что только денег-то для чего-то этакого и не хватает, а вот они – деньги, а всё равно этакого-то и нет! Ну и попёрлись мы на скачки в родную систему, а что? Можем себе позволить и нормальных женщин, а не только тех, что за деньги, но не сложилось что-то и накидались мы с Витей, прямо там же, с горя и пошли погулять по ночной Голландии, чтоб, значит, алкоголь проветрить и перед сном кислородом обогатиться. И выходим не через центральное КПП на свободу, а через то, что за нашей общагой, глухое такое, тёмное и мало кому интересное. И стоит там первокурсник, мама дорогая, зелёненький такой, уши торчат, ремень два раза вокруг живота обёрнут, а мы чо, третий курс уже, он, бедный даже честь нам отдал, сентябрь же – он первый месяц на службе, а тут взрослые мужики идут, ёпта. И Витёк говорит, слушай, Толян, а давай доброе дело сделаем, для чего ещё деньги, как не для того, чтоб получать от них удовольствие, а, видишь, - мы всё ещё недовольны и я считаю, что имею мысль как это исправить! Давай, говорю, выкладывай, что ты задумал! Ты видал, говорит, этого, на КПП, гаврика? Ты же был на первом курсе? А то, соглашаюсь, как же я на третий попал! Помнишь себя на этих вот глухих КПП? Отчётливо! О чём мечтал, помнишь? Кроме еды? Кроме неё, да, нууууу, кроме неё о девушках, понятно же, но даже не помню чего тогда больше хотелось – есть или девушек. И вот ещё эта чернота ночи, да? Вот эти вот звёзды, шум моря и запахи? Помнишь? А то – как такое забудешь! И травил ты байки потом, что к тебе вломилась пьяная женщина прекрасной наружности и грубо тобой овладела? Не, ну чо ты начинаешь, а кто не травил? Так вот и я о чём! А давай этому, зелёному, купим прости…меня, женщину и пусть она им овладеет! О, бля, Витёк, говорю, это ты ничосе мечты исполняешь! Но. Где мы возьмём эту женщину? Мы же курсанты и нас они любят так, ради прекрасного, а вовсе не за деньги! Ну не знаю, говорит, Витёк, пошли на Северную, там в ларьках и спросим, чо, ларёчники-то всё знают. Ну да, говорю, за спрос-то не бьют. Идём на Северную, покупаем там себе, чтоб компенсировать то, что выветрилось пока шли и пытаем ларёчников где взять проститутку, а они нам не верят, мол откуда у вас деньги на проституток, вы же курсанты, ну там до да сё, находим, в итоге, контакт, звоним Свете. Так мол и так, говорим, простите, если не по адресу, но Пётр из ларька сигаретного сказал, что вы продаёте любовь за деньги. Нет, отвечает, Света, за деньги - только секс, а любовь моя не продаётся потому, как она бесценна! Ну ладно, соглашаемся, так уж и быть, хотя бы секс, но да? Да, говорит, но это стоит столько-то. Не вопрос, соглашаемся, но есть один нюанс! Ой, испугали, не сдаётся пока ещё Света, можно и нюанс, только дороже выйдет. Объясняем ей план и она, в принципе, не против, но говорит идти до Галоши лень, а мы ей такси повезёт и в обе стороны, а она – да и такси ну их, проводите туда и обратно тогда, да? Пфффф, да мы, Светочка, только об этом и мечтали же, что на дорожку взять? Нет, коньяк у нас есть, может шоколадку? Гулять, так гулять! Поддай, Антоха, чот пар ушёл, нет? О, эвкалиптик пошёл, хорошо!

Толик помолчал, вспомнил как шли они с Витей и Светой от Северной до Голландии по каким-то тёмным тропам и пили коньяк из горла и закусывали шоколадками, а над ними сияли звёзды и жизнь текла неспешно тогда и казалось бесконечной и, пожалуй, даже прекрасной.

- Ну чо там далшьше-то?

- Ну чо. Привели Свету до КПП, объяснили ей план действий, а сами пошли на теннисный корт ждать её - обратно же обещали проводить. Лежим с Витей на лавочках, море плещется у ног, наверху белые звёзды в чёрном небе, тополя шумят, жара ушла, такая благодать и Витя говорит, ну, чувствуешь теперь? Ага, говорю, чувствую. Вот она там ему сейчас сосёт и всё остальное, а мы с тобой такие, природой наслаждаемся и он же не узнает никогда, кто его феи, да? А это мы и вот нам хорошо от того, что у него сейчас жизнь налаживается минут на десять, да? Да, говорит, Витёк, жаль только, что ему никто не поверит. А ведь и правда, соглашаюсь, кто ему поверит-то, что все это рассказывают и ни у кого не было, а он рассказывает – и у него было. Прям дух захватывает, да? Да, ну пошли, Толик, Свету обратно поведём. А Света уже ждёт нас за воротами, курит и слёзы вытирает. Курсантик этот ошалевший на стуле лежит и как рыба на берегу воздух хватает и глаза такие же, как у рыбы – красота. Чего, говорим, Света, плачешь? Обидел, может, так мы ему сейчас! Нет, говорит, Света, от того я плачу, что такие вы Атосы, что хоть лилию на плече коли, чтоб вы меня наказали!

- Наказали?

- Ну. И нас потом с утра наказали за то, что мы из увольнения опоздали потому, что Свету всю ночь наказывали. Круговорот наказаний в природе получился.

- И курсантика того вы тоже наказали.

- Это как?

- Ну вот так. Смотри, ему тридцатник уже скоро и он нет-нет, да рассказывает эту историю, так ведь? Ну такое в себе не удержать? И до сих пор ему никто не верит и говорят, Вася, да хватит заливать уже, ёпта, ну что ты, взрослый мужик, а байки всё курсантские травишь! А он-то знает, что у него-то было! Вот у них у всех точно нет, а у него – точно да, но, получается, что, раз ему никто не верит, то и у него, как бы и нет. И сколько ему будет, сорок? Пятьдесят? Когда он смирится и подумает, ну да, наверняка же и не было, что за память у меня – подсовывает всякое!

- А мы об этом-то и не подумали тогда!

- Ну а так прикольно, да. Мне бы так кто, да в восемнадцать лет!

- И мне бы!

- Ну долго вы там? – в дверь заглянул представитель второй партии, - мы замёрзли уже, давайте быстрее, да за стол уже сядем!

Даже несмотря на полуденный зной, идти по несжатому полю было приятно. Толик раскинул руки и тонкие усики пшеницыщекотно гладили ладони, а тяжёлые колосья покачивались потом за Толиком сзади, как кильватерный след за кораблём и марево жары колыхало воздухи искажало, сминало волнами чёрный лес впереди и на глаз было видно, что там, в лесу, прохладно и вкусно пахнет хвоей. Можно будет прилечь на опушке и смотреть сквозь пики сосен, которые втыкаются в синее небо и чуть не цепляют белые облачка, бегущие куда-то, наверноетуда, где не так жарко. А и хорошо, что жарко: если расслабиться и не обращать внимания на струйки пота, бегущие по спине, то в этом зное можно купаться, - подставлять ему лицо, щуриться на солнце и дышать неглубоко, наслаждаясь и чувствуя, как внутри тает весь тот лёд, который так долго копился на Севере. Лёгкий хмель, гуляющий у Толика в голове и тот был здесь хорош: больше уже было бы тяжело, а этот вот, как от бокала шампанского и трёх стопок коньяка сверху, не давил на мозг, но только расслаблял его и разрешал спокойно глупо улыбаться и не стесняться этого. Отчего-то казалось, что скоро будет гроза, хотя воздух был сух и неподвижен.

От леса в сторону Толик двигались селянки, жали пшеницу серпами и вязали в снопы и как они ловко, подумал Толик, делают эту перевязь из пучка колосьев, не выпуская из рук серпа, скручивая их в тугой жгут. Отчего они серпами-то жнут, удивился было Толик, неужели не всё ещё комбайнами убирают и тут остался вот такой вот ручной труд? Но думать об этом не хотелось, да и как он, городской житель, мог об этом рассуждать?

Селянки заметили Толика издалека и одна из них, разогнувшись посмотрела на него, прикрыв глаза от солнца ладонью, а потом что-то сказала остальным и те засмеялись: эхо их смеха Толик хорошо слышал и почувствовал, как краснеет, но и это не было неудобно, - просто слегка волновало.

Высоко в небе, чуть в стороне от солнца висела какая-то птица и отсюда казалось, что она абсолютно неподвижна, будто подвешена на верёвочке. Наверное, это коршун, подумал Толик, мышей высматривает, или зайцев, но в птицах, так же, как и в сельском труде разбирался он плохо и, даже если бы эта птица опустилась и села у его ног, попросив закурить, отличить коршуна от сокола или от ястреба он бы точно не смог.

Жницы были уже совсем близко, они бросили своё занятие и вовсю рассматривали Толика, улыбаясь ему искренне и задорно. И именно поэтому, а ещё потому, что это было поле пшеницы, а не городская улица Толика ничуть не смущали их взгляды – здесь это выходило естественно и у них и у него: сам он тоже вовсю пялился на этих разномастных женщин и искренне рад был их видеть.

- А кто это такой видный наше жито топчет? – заговорила та, которая увидела его первой.

- Я Анатолий, в отпуск приехал к другу.

- А издалеча ли?

- С Севера, я моряк – видите? – и Толик показал на РБ, в котором он гулял по полю и даже усмехнулся – надо же, видят, что я в РБ и не знают, что это значит, вот это глушь, вот это я понимаю!

- Моряяяяк? – кто-то из женщин даже присвистнул, - Ну надо же, бабоньки, вот это делаааа! Моряков-то в наши края отродясь и не заносило! Всё олени да трактористы кругом!

Восхищаются – это хорошо, подумал Толик. Нет, ну и смеются, конечно, но это тоже хорошо потому, что и восхищаются тоже. А чего я в РБ-то в поле попёрся? И зачем я вообще с собой в отпуск его брал?

- Попить бы, - улыбнулся Толик всеми своими двадцатью четырьмя зубами – водички не найдётся у вас?

- Да что водички? Даже переночевать где найдём! – все опять дружно прыснули смехом.

- Пошли! - та, что первая, сняла косынку с головы и, широко размахнувшись, закинула её себе на плечо, - У нас в лесу припасы, чтоб не спеклись. Напою тебя, морячок!

- Ишь ты, Зойка, глянь, коза, уже и морячка себе подобрала!

- А потому, что одна я у вас холостая! Оттого право и имею! – и Зойка показала товаркам язык, на что они опять дружно рассмеялись. - Смотри, морячок, об Зойку глаза-то не намозоль!

- Да ладно, глаза, кабы чего другого не намозолил! И опять дружный хохот, - Зойка шла чуть впереди Толика и не обращала на это внимания, так оно, значит и надо чтоб было, - Толик старался на Зойку не пялиться во все глаза, но рассматривал исподтишка: бабой Зойка была дородной – Толик никогда не употреблял этого слова, но тут оно легло прямо как на своё место. Рослая, почти с Толика ростом, в теле, что видно было даже в просторных одеждах, но, не грузная - шла мягко, плавно, будто плыла. В лесу и правда было прохладно, - только вступили в него, так тут же и пахнуло свежестью и звуки сразу стали другими: звонкими и сочными, хотя было почти так же тихо, как и в поле, разве что где-то вдруг застучит дятел или сосны зашепчутся меж собой кронами. - Вон там у нас провиант, - показала Зойка на стайку берёзок у края небольшой полянки, - а Вы надолго к нам?

- Не знаю ещё, не решил, как пойдёт, вчера только приехал, а давай на ты, может, чего мы выкать будем?

- Давай. А сколько у вас моряков, отпуска, по месяцу, небось?

- Да не, что ты, больше – три.

- Три?

- Ага.

- Три месяца?

- Да.

- Надо же, вот это диво, конечно, мы тут про такие отпуска и не слыхали. А за что это вам так?

- Ну за вредность. Север же.

- Холодно?

- Не то слово. Зимой солнца нет ещё и края дикие – безлюдные. Ещё месяц добавляют на санаторное лечение.

- И что ж ты не в санатории?

- А наши санатории летом кем-то вечно заняты, только с ноября по апрель туда и можно попасть, да и скучно там, нечего делать.

- А тут?

- Тут не знаю ещё, чем вы тут занимаетесь вообще?

- Мы-то? Работаем, в основном, да по хозяйству.

- А развлекаетесь как?

- Ну танцы бывают. Кино, иногда, в клуб привозят.Пришли.

Зойка плюхнулась в траву и дёрнула шнурок на кофте – кофта распахнула ворот и Толик увидел капельки пота меж пухлых зойкиных грудей и подумал вот лизнуть бы, а подумав покраснел, словно Зойка могла читать его мысли. А она прыснула, будто и прочитала, подмигнула Толику и протянула кувшин:

- Пей, морячок!

А и лизну ведь, наверняка, подумал Толик, чего: раз она холостая и я теперь тоже не при делах…

Мерзко и нагло затрещал телефон над головой. Толик вылупил глаза и вскочил: сон отпускать не хотелось, а хотелось схватить его за хвост и удержать, но как, если телефон продолжал трезвонить, а маленькая лампочка в секретере отражалась в зеркале и не очень чётко, но привычно рисовала очертания его крошечной каютки на корабле?

- Тьфу ты, чёрт! – чертыхнулся Толик и взял трубку, - Алло.

- Толян?

- Ну.

- Тебя командир в центральный вызывает.

- Прямо сейчас?

- Нет, завтра после обеда. Бегом давай.

Толик сунул ноги в тапочки, наскоро сполоснул лицо и, накинув куртку от РБ, побрёл в центральный. На лодке было тихо и безлюдно, только привычные звуки пустого, но живого корабля: ночь, что ли, не понял Толик, так чего бы ночью командиру меня вызывать, больно я важная птица. В центральном командир сидел в своём кресле: шинель расстёгнута, каракулевая шапка, ещё мокрая от снега лежит на столе. Рядом со столом переминается зам – этот не раздевался и шинели не расстёгивал, только сдвинул шапку со лба, чтоб не так жарко было. Дежурный в ватнике и рядом подсменный верхний с гюйсом, ага, значит скоро подъём флага, ну ладно, хоть во времени сориентировались. - Анатолий?

- Тащ командир, по Вашему приказанию!

- Чего мятый-то такой, будто жевал тебя кто?

- Спал, тащ командир!

- Только бы спать вам…

- Так ночь же, тащ командир, ночью же все…ну…люди…

- Люди. Так то люди! А с чего ты на корабле спал-то?

- Гидравлику вчера грузили чуть не до полночи, куда уже было домой идти?

- Допустим. А почему не брит? Пугаешь тут погоду рожей своей щетинистой и оскорбляешь моё чувство прекрасного!

- Тащ командир, так я же, ну…с дежурства вчера только сменился и сразу гидравлика…когда мне было…

- Да? А вот пить тебе было когда, чувствую по амбре! Почему пил на боевом корабле?

- Я?

- Ну не я же!

Отпираться было бессмысленно, да и не красиво – не лейтенант же уже давно, чтоб суетится.

- Да мы и не пили-то, считай, как гидравлику погрузили, так, для расслабления мышц…по пять капель.

- Блядь, когда вы напрягаться-то успеваете так, как пьёте? А? С кем пил?

- Один, тащ командир!

- Ага. Выгораживает ещё, нет, зам, ты видел, да? А чего тогда во множественном числе говоришь?

- Так это я с зеркалом чокался, не алкаш же, в одно лицо дудонить…

- Не алкаш, угу, заместителю командира дивизии почему дерзил вчера?

- Да я не дерзил, тащ командир!

- А он говорит, что дерзил. Вот с утра прямо отловил меня в штабе и ну мордой моей по паркету своему возить! Из-за тебя всё!

- Нет, так а что из-за меня? Ну катим мы бочку по трапу, так как я ему дам пройти? Двести кило на плечи и взлечу?

- Нет. Но мог бы сказать, что виноват?

- Был бы виноват, а так в чём я виноват? Что бербаза гидравлику вовремя привезти не может? А куда мы её на пирсе бросим – мороз же! Она потом вязкая и в горловины не льётся. Ну что я, для себя?

- На всё у тебя отговорки, Толик! Вот нормальный ты офицер, вроде, а?

- Не знаю. Вам виднее.

- Документация почему твоя на проверке штабом всплыла? Ну тяжело было даты сверить?Ведь знал же, что внезапная проверка будет, я же предупреждал! Совсем уже растаяли в толиковом мозгу поле с пшеницей и птица та, неизвестная, в вышине и Зойка, с сожалением пожав плечами, уходила туда, откуда взялась – в небытие и опять кругом железо, железо, железо…и документация вот всплыла. - Тащ командир, я не успел просто. Я объяснял флагманскому, что холодилку мы делали, ну в море раз идти, то где продукты хранить – в документации? Я говорил ему, что день и я ему принесу в штаб, предъявлю всё, а он…

- А он что? Не пошёл у тебя на поводу? Вот же гад, ну ты подумай! Сам-то ты, небось, как флагманский станешь, что родной отец будешь этим, на кораблях которые?

- Я, тащ командир, не планирую.

- Да ты вообще что планируешь? Ты нормальный же офицер мог бы быть, если бы не твоё это всё…витаешь где-то, хуй тебя знает, соберись! Волю в кулак, что там, нервы в узду! Пошёл служить, так служи, а не нигилизм мне разводи вот этот вот на боевом корабле! Ишь ты, фифа, заместитель командира дивизии посмел ему замечание сделать! Ну надо же, нахал какой! Вот ты себе думаешь, что так это всё… Командир завёлся. Толик молчал. Командир, он знал, немного погорячится, да забудет и не со зла же, а явно потому, что мудак этот нажаловался с утра. Конечно, обидели флотоводца! Ну и ладно, эх, ну что бы на минут десять позже меня не разбудить, а? Ну хоть бы на пять: во сне, да через пять минут, я уже Зойку под берёзами тискал бы, а тут меня и без берёз. Это надо же, даже во сне и по полю в РБ ходил, нет – ну нормально это вообще? -….и не говори потом, что я тебя не предупреждал! Понял?

- Так точно!

- Так точно. Вот так вчера и надо было с начальством разговаривать! Так точно и никак нет, чего в бутылку-то лезть?

- ...

- Молчишь? А сам, небось, гадости думаешь! Стоишь и внутри себя дерзко со мной не соглашаешься, нахал!

- Никак нет!

- Вооот! Видишь! Умеешь же, когда захочешь! Ладно, ступай, завёл меня с утра, фуууух, прям злой на тебя был, ну отпустило, вроде, ладно, прощён.

- Товарищ командир! – зам прокашлялся, покосился на Толика и зашептал что-то командиру на ухо.

- Погоди! – командир жестом остановил Толика, - Блин, точно. Слушай, а чего ты меня сразу не остановил? Я бы потом его…ну завтра, чего, куда он денется с подводной лодки, а так как-то неловко вышло, нет? Да? Им не привыкать, это точно…ну да, слушай, не в институте же имени Гнесиных, ну. Так крепче нервы будут, ты прав! Давай, доставай, что там у тебя. Анатолий! Командир встал и повернулся к Толику. Зам зашуршал в портфеле и достал оттуда газету, плюхнул её на командирский стол, и рядом поставил портфель, но закрывать его не стал. Интригует, подумал Толик.

- Я, тащ командир!

- Я чего тебя вызывал вообще, у тебя ж День рождения сегодня, да?

- Да.

- Ну дык и вот, - командир развернул газету и достал из неё грамоту, - вот тебе от меня грамота, за хорошую службу и, по традиции (зам достал из портфеля вязанку сушек) от нас тебе. Командир повесил сушки Толику на шею.

- Теперь ступай. На подъём флага можешь не выходить, скажи я тебе увольнительную на сегодня дал, до восьми пятнадцати. Как раз успеешь зубы почистить, умыться нормально и в бой потому, что покой нам что?

- Только снится! – бодро доложил зам.

- Верно, товарищ замполит! Эх, знали бы вы, что мне сейчас снилось, покой ваш, бой, всё вот это вот…тьфу и Толик облизнулся по пути в каюту и будто даже почувствовал привкус чужого пота во рту – вспомнилась Зойка из сна.

Механик не очень удивился, когда Толик пришёл к нему уже после отбоя тревоги переотпрашиваться на завтра. Чего только не сделают, сказал он, дети рабочих окраин, чтоб не ходить в библиотеки: друзей себе выдумают, диваны какие-то, а то возьмут, да и вовсе заболеют, но, впрочем, кончил он тем, что ему вообще всё равно, так как завтра на борту его не будет, по причине общего сбора механиков в штабе флотилии, так что анархия, которая начнётся в его боевой части, при его отсутствии, неизбежна и уйдёт Толик с борта раньше или не уйдёт, ни на что уже не повлияет. Нелегко Вам, посочувствовал в ответ Толик, на таких хрупких плечах и всё держать неусыпно, на что механик посоветовал ему идти нахуй и подъёбывать кого помоложе. На том и порешили.

В посёлок возвращались пешком – транспорта не было совсем, а тропу в сопках хоть уже и пробили, но утрамбовать ещё не успели и шли долго, то вязли в снегу, то скользили на камнях и с горок: в общем было бы довольно весело, если бы не было так грустно. Едва заскочив домой переодеться, Толик побежал в условленное место, где его уже ждал Саша, с детскими санками на плече. От Саши они двинули к минёру, где кричали под его окнами: «А Витя выйдет? А мячик нам сбросите?», пока не выглянула минёрская жена и не сказала, что Витя уже ушёл к Антону со строгим наказом от неё быть дома к девяти вечера и зачем вам мячик, клоуны, зима же на дворе, тьфу на неё и чтоб она была неладна и смотрите, чтоб мужа мне отпустили вовремя, а не как всегда, а то знаю я вас. Клятвенно пообещав минёрской жене, что в этот раз всё будет пучком, а не как обычно, пошли к Антону.

Соседом Антона оказался какой-то капраз из другой дивизии и по всему видать было, что приготовился уже к переезду и надеялся, что навсегда: по всей квартире стояли упакованные коробки с вещами, просто вещи лежали кучами, а из мебели остались только табуретка на кухне, телевизор на полу и мягкий уголок.

- Мать моя! – восхитился Антон уголком, - Да это же Журавинка собственной персоной!

Так точно, подтвердил капраз, с трудом достали этот набор в военторге ещё в те времена и вот даже знак качества приклеен на задней спинке дивана, - видите? То-то же, а как раскладывается смотрите: хоп и разложен; хоп – и сложен. Механизм работает как часы! И кресла считай новые! Да ебу я сколько хочу за него денег – сколько хотите, столько и давайте.

- Сча, спустимся и я вам историю расскажу про Журавинку эту, - пыхтел по лестнице Антон, когда сносили диван вниз, - как увидел её, так сразу и вспомнил!

На улице диван уложили на саночки, кое-как привязали и потащили: Саша с Толиком за верёвку, а Антон с Витей с боков диван придерживали и подталкивали. Прохожие понятливо отпрыгивали в сугробы, чтоб не мешать – кто ж тут не таскал мебели на саночках?

- Году в восемьдесят восьмом случай был, - начал Антон, - к концу первого курса женился однокашник мой, Валера, ну вы его не знаете, не важно, в общем. Женился и что: надо же где-то вить гнездо, а из семьи он был порядошной – папа в торгпредстве, мама при нём же там чем-то занималась и Валера жил уже, в столь юном возрасте, в своей собственной квартире, но родители в этом были не виноваты, ему случайно досталось – от тётки какой-то и сестра Валерина жила тоже в своей, но двухкомнатной, а от кого ей досталось – того я не знаю, да и как зовут её, сестру эту тоже не помню, но пусть будет, допустим, Оля. И вот решили они на семейном совете, что раз Валера женился, то скоро у него пойдут дети и в однокомнатной квартире им станет тесно – детей-то будет не меньше двух, а как же иначе и вообще тогда зачем? Сестра работала не то в Эрмитаже, не то в Русском художественном и уже заразилось видимо этим чем-то, музейным, так как замуж категорически не собиралась, а, тем более не собиралась рожать детей – а то как же тогда высокое искусство без неё жить станет? Валера даже говорил, что родители её убеждали, что как-то же жило оно до неё и после неё, очевидно, тоже будет и дети – это наше всё, но та – наотрез. Если только, говорит, муж мой какой-то будущий сам их не родит, а, пока наука до этого дойдёт, чтоб мужики сами рожали, то тогда на земле уже будет полный коммунизм и квартиры всем за просто так раздавать станут, а до тех пор ей и однушки за глаза. Решили, в общем, поменяться они квартирами: Валера в её двушку, а она в его однушку, а дальше там уже видно будет. А, раз меняться, значит что – правильно, значит возить мебель же надо! Заказали две машины для перевозки, чтоб в один день и осуществить задуманное, а для погрузки-выгрузки вспомнили для чего бог создавал друзей: Валера нас позвал, а Оля кого-то там из своих – музейных. В очерченное время, прибываем к Валере в квартиру, а там, мать моя, живёт же номенклатура – полный фарш: стенка румынская, в стенке сервиз гэдээровский «Мадонна», хрусталь богемский в виде стопок, бокалов и стаканов, ладья ещё какая-то кило на пять, не то салатница, не то конфетница, рыбы дутые из стекла, полные собрания сочинений Пришвина, Куприна и ещё там кого-то; трельяж – польский, стол-книжка, ковры: на полу красный с петухами, на стене синий с оленями, телевизор «Рубин Ц-266» - вот такенный гроб, люстра «Каскад», магнитола «Радиотехника МЛ-6201» и вот мягкий уголок такой же, «Журавинка». Ну и так всякого по мелочи, не считая посуды и кастрюль. А довольно удобно, говорим мы Валере, устроились вы на шее трудового народа! Да не мы же это, а тётка – в «Берёзке» всю жизнь проработала, пока не померла, так чего же вы хотели: приходилось соответствовать! Ну по пять капель, отвечаем, можно было бы, для дезинфекции внутренностей от мещанского быта. Молодая Валерина жена, эх красивая девка была, но бросила его потом, чот не срослось у них, впрочем, не суть, смотрит на нас подозрительно, мол как вы носить-то потом будете, но ничего, Валера её успокоил, это говорит мои надёжные товарищи не раз испытанные в бою – каком, в жопу, бою?- и носить будут, как боги, всё сделают по высшему разряду. Хлопнули по рюмахе, начали помогать паковать вещи. Люстра эта, бля ребята, помните эти висюльки пластмассовые? На них пыли было – больше чем той пластмассы: чуть кишки все не вычихали, пока сняли её и в коробку аккуратно уложили. А дом старый, лифт узкий, только мелочёвку всякую и возили на нём, а основное всё на горбах по лестнице, хорошо, что этаж не восьмой, а четвёртый всего. Начали носить, приехал зилок бортовой, номер белой краской на кузове нарисован, водила ну такой, знаете, наш, классический с пузом, в мятых, но брюках, в рубахе, давайте, говорит, попробуем это всё утрамбовать. Закинули – не угадали, выкинули и закинули снова, раза с третьего, в общем поставили всё и сбоку кадку с фикусом. Выдохнули. Объяснили водиле куда ехать, там мол встретят и что, говорим, Валера, давай, чтоб доехал? Да подождите, счас, говорит, от сеструхи машина прийти должна. Как, удивляемся мы, музейные работники могли так быстро справится? А у них лифт там грузовой есть, отвечает Валера и в сторонку так отходит, ну вы же понимаете, ребята, мы, поэтому и здесь, мы же что, а они – что? Обидно, конечно, но, в общем, логично.

- Так, - перебил Саша, - перекурим давайте, а то руки затекли.

Закурили. Постояли молча пару минут, отдышались и Антон продолжил:

- И правда: минут десять прошло, как въезжает во двор зелёный зилок с белым номером на борту и машет нам фикусом из кузова. Я тогда ещё подумал, странно, водила заблудился, что ли? А водила выскочил и вижу не, - не тот компот: похож, но рубашка джинсовая, а у того белая была. Вы, спрашивает, тут грузчики, что ли? Сам ты дурак – мы курсанты военно-медицинской академии так-то! А мебель кто носит, ну мы носим, ну дык и чо вы тогда? Так и ничего - из принципа. Ну и вот. Откидываем борта и смотрим: мебели дохрена, чуть уложена в кузов, что-то кольнуло меня сомнением каким-то, но смутным, пока мебель выгружать не стали.

- Ну что, последний рывок! – хлопнул в ладоши Саша, - Поменяемся, может: вы – за верёвку, а мы – толкать?

- Не, ну а как я рассказывать тогда буду? – резонно парировал Антон, - да и не последний рывок: ещё за креслами же ехать. Так что давайте, жеребцы, - впрягайтесь.

- А как стали выгружать мебель, - вступил Антон, когда двинулись, - так я и смотрю…погодите-ка! Вот стенка румынская, вот трельяж польский, вот он - стол-книжка, сервиз гэдээровский в коробке, ладья эта хрустальная, рыбы дутые, люстра «Каскад», телевизор «Рубин», ковра два, магнитола «Рига», набор мягкой мебели «Журавинка» и кастрюли с тарелками! Ребята, говорю я ребятам, а вы ничего не замечаете? Ну да, говорят ребята носить-то нам теперь вверх, а не вниз, а мебели так же слишком много! А мебель-то, говорю, мебель-то какая не видите что ли? Смотрят, переворачивают, ковыряются, хмыкают – точно! Один в один набор, хоть по описи проверяй, разве что магнитола другая! Даже обезьянка вот эта вот железная с солонкой и перечницей под мышками и то будто отсюда! Ебать, а где Валера? А Валера нам из окна своей квартиры бывшей машет и кричит полы мол помыли, давай ребята, заноси сестринское имущество! Ну что: взяли диван, вот такой же, как этот, один в один и прём его наверх. Куда, спрашиваем, ставить? А вот, говорит Валерина жена, как же её звали-то, ёб, Оля, что ли?

- Ты же говорил, что сестру Валерину звали Оля, - напомнил Витя.

- Ну это я так говорил, предположительно, а жену-то как…да, чёрт, пусть тоже Олей будет, жалко вам, что ли? Чот не идут другие имена в голову!

- Ну пусть тоже, - согласился Саша, - тпррру! Пришли. Что, пошли сначала мой, разломанный на помойку вынесем, а потом этот занесём?

- Не, давай посидим пару минут, отдышимся, да я историю дорасскажу! – Антон распутал верёвки. Диван скинули с санок в снег и дружно на него уселись.

- Так вот, жена эта Валерина, которая, например, с вашего позволения, тоже Оля, говорит вот сюда вот и ставьте, видите на паркете след тёмный от валериного дивана? Видим. Вот на него и ставьте Олин диван. Поставили. Заносим трельяж – куда? А вот след от трельяжа. Ага. Стенку – на след от стенки и всё встаёт, как родное, ну а как иначе, если оно, считай, то же самое! Только вот магнитола не та, да пыль на люстре по - другому пахнет.

Из подъезда выскочил мужчина, на секунду притормозил и открыл было рот, но потом молча побежал по своим делам – ну сидят люди на диване в снегу, ну так что такого?

- Валера, зову я Валеру, а иди-ка сюда, где ты там? А он с кухни кричит, да я тут полянку небольшую, ребята, салатики, бутербродики, горячительные напитки – за переезд! Но, тем не менее, кричу ему, выйди-ка к нам в общую комнату, есть вопрос! Выходит – рукава подвёрнуты, в фартуке, на плече полотенчик, руки в майонезе, хозяин, одним словом, радушный ни дать, ни взять. Что такое, спрашивает, парни, какие вы молодцы, что мы так быстро управились! Ага, Валера, говорю ему строго, посмотри вокруг – ничего не замечаешь? Валера старательно смотрит, даже трогает какие-то вещи, в окно выглядывает, да что такое, говорит, в чём дело-то, прям интригуете меня до умопомрачения чувств! Валера, скот ты этакий, ты не видишь, что мебель та же у твоей сестры, что и у тебя? Нет? Даже ковры только оттенками отличаются. Да? Ну, как бы да, мнётся Валера, но, на самом деле нет же! Это – её мебель, а то была – моя, чувствуете разницу? Неееет, дружно отвечаем, но чувствуем, что если бы ты взял магнитолу свою, сел на трамвай, поехал к сестре, там бы свою магнитолу поставил, а её взял и привёз сюда, то никто подвоха и не заметил бы! Не так? Ну неееет ребята, отнекивается Валера, ну что вы такое говорите, а что мы такое говорим? У меня такого чувства дежавю никогда в жизни ещё не было и тогда оно у меня диагностировалось отчётливее, чем перелом! Вот так-то. Журавинка, не думал, что опять с тобой судьба сведёт! Антон похлопал по дивану.

- Ну что, пошли ломьё твоё выносить? Минёру домой уже скоро пора, не то его мама заругает, а зачем мы без него кресла таскать станем?

Это тоже знатная традиция в подводном флоте. Конечно, вас может удивить, что мол, не девятнадцатый же век и всё такое, средства защиты и уклонения развиты до невозможности, но есть одно "но". Всё это с успехом разбивается об алчность, отчаянность и наплевательское отношения к строгим предупреждениям рыбаков.

То ли у рыбаков есть такое негласное соревнование кто больше словит подводных лодок в свои сети, то ли, по их какому-то рыбацкому поверью, если траулер будет утащен в морскую пучину подводной лодкой, то весь экипаж попадает автоматом в рыбацкую Вальхаллу, где много сёмги, водки и женщин (зачем им там женщины я не знаю, правда. Может чтобы сёмгу чистить?), но все предупреждения о том, что в районе работает "единица" (подводная лодка) ими упорно игнорируются и они, с упорством Сизифов, всё время пытаются нас словить.

-Тащ командир, рыбак!

Все эти истории обычно начинаются с такого доклада акустика.

- Да ну на!!! Опять?! Где он?

- На траверсе, но активно движется в нос на пересечение курса!

- Активно можешь работать?

- Никак нет, Сталворт (корабль разведки НАТО) в районе работает!

- Бля. Штурман! Можем покидать квадрат?

- Никак нет, тащ командир. Полтора часа ещё в нём находиться.

- Ну ебжешь! Записать в вахтенный журнал: обнаружено рыболовецкое судно, начинаю манёвр уклонения, хода и курсы переменные! Ну как так-то? Ну блядь, так хорошо всё шло!

- Сан Сеич, - шепчет зам, - система записи включена, а вы матом ругаетесь, что потомки подумают?

- Это не мат! - наклоняется командир к микрофону, - это грубый военно-морской юмор!!! Так потомкам и передайте!

- Кодив три, ДУК к стрельбе изготовить, Антоныч, дров там каких напихайте, масла налейте, хуй знает, может поможет!

- Внимание в отсеках! - командует командир в Лиственницу, - начинаю манёвр уклонения от рыбака!

И девятиэтажный дом длиной в два футбольных поля начинает маневрировать на глубине шестьдесят метров обоими турбинами, обоими САУ и обоими рулями, пытаясь не походить на эхолокаторе на косяк трески и уклониться от утлого ржавого кораблика размером с три спичечных корабка. Не знаю, если честно, как выглядит на эхолокатаре косяк трески и как он там маневрирует, но нам ни разу не удалось обмануть рыбаков. Они всё время были уверены, что мы и есть тот самый заветный косяк рыбы.

- У него сейчас дизеля лопнут, похоже, - докладывает акустик, - не отстаёт и пытается пересечь курс!

- Да йобанный же папуас! ДУК, Пли!!!

Трюмные жахают на поверхность пятно из досок и масла, а рыбаки, видимо, в это время радостно кричат на борту своего Боливара:

- Шпроты!!! Ребзя!! Ату их ату!!!

Ну а иначе я не могу объяснить, как можно не понять пузырь из масла на поверхности в полигоне, в котором, по переданным им данным, находится подводная лодка?

- Скорость по лагу не соответствует оборотам турбин! - штурман

- Лодку ведёт вправо по курсу! - боцман

- Центральный! Растёт температура ГУП правого борта, обороты турбины самопроизвольно снижаются! - пульт ГЭУ

- Да йобаный жешь ты нахуй!!!! Акустик, где эти пидоры унылые?

- Правый борт, расходимся!

- Боцман! Пятнадцать градусов на всплытие!!! Товсь дуть среднюю!!

- По местам стоять к всплытию! - объявляет механик по громкоговорящей связи и лодка, припадая на правый борт ползёт на перископную глубину.

На тридцати метрах командир уже кричит с перископной площадки:

- Поднять перископ!!!

На тридцати метрах поднимать его строго запрещено, поэтому тяну два-три метра и поднимаю.

- Осмотрен горизонт и воздух! Горизонт и воздух чист! Продуть среднюю!

В это время, я так понимаю, рыбаки уже отрубили свой трал, подозревая, что что-то пошло не так. А тут из воды, на их изумлённых глазах, выскакивает Моби Дик только чёрный.

- Ебаааать! - кричат, видимо, в это время на рыбаке, - ребзя, бегим!!!

-Стоп турбины! - командует командир и бежит наверх.

В обычном режиме, сначала выравнивают давление, перед тем, как открыть рубочный люк, но сейчас, судя по отсутствию свиста и удару по ушам, командир посчитал это лишним и открыл люк сразу.

- Што! Штобля!!! Штобля вы делаете, бакланы!!! - орёт командир, свесившись с мостика по пояс, в сторону ржавой коробочки, которая старательно отварачивается от нас и пытается удрать.

- Аркадий! - командует командир помошнику, - ну-ка, блядь, раздвижной упор пусть кто-нибудь вынесет на мостик!

С раздвижным упором на мостик бежит Борисыч, командир седьмого отсека.

- Борисыч! Ну-ка Борисыч, сделай вид, что это ПЗРК и прицелься в этих корсаров!!! Хоть обосруться может, казлы!!

И, наверное, сильно издалека, он вполне себе похож на ПЗРК. Борисыч вскидывает упор на плечо, наводит его на рыбака и орёт дурным голосом:

- Тащ командир!!! К стрельбе готов!!! Цель на мушке!!!

"ну что за клоуны", - думают чайки, которые в это время пытаются присесть на ракетную палубу.

Я фиг его знает, какая там у рыбака крейсерская скорость, но улепётывал он от нас тогда знатно. Аж труба красная была. А на винт мы намотали, да. Знатная борода тогда на правом винте болталась. Два дня потом в базе сматывали её.

Пока суть да дело, Борисыч, решил на мостике перекурить.

- Тащ командир, - докладывает в это время помощник, - Орион!

- Ну а как же? - даже не удивляется командир, - Ну а как же, блядь, по - другому то !?

Орион (разведывательный самолёт НАТО) уже видят все даже невооружёнными глазами. На низкой скорости, над самой водой, он заходит на нас, - сейчас будет рисовать акустический портрет.

- Центральный, акустический портет искажайте - командир уже устал и ничего не хочет.

Мы начинаем запускать насосы, помпы и прочие механизмы, по заранее отработанной схеме.

- Тащ командир!!! К стрельбе готов!!! Цель на мушке!!! - это Борисыч от избытка воинской доблести вскинул раздвижной упор на плечо и целиться им в Орион, распугав своей неожиданной отвагой весь ходовой мостик.

- Борисыч, - командир уже спокоен и расслаблен, - что ты делаешь?

- Пугану его, тащ командир!!!

- Борисыч, у него минимум две ядерные торпеды на борту, если он тебя сейчас в ответ пуганёт, то ты даже усраться не успеешь. Вот же трюмная простота.

- Не, всё норм, тащ командир, - докладывает старпом, который следит за Орионом в бинокль, - лётчики ржут и хлопают Борисычу в ладоши.

И все начинают на мостике тоже ржать, в основном, над Борисычем.

- Сами дураки, - бубнит Борисыч, - спуская много килограмм своего железа в люк, - Хуй я вам больше упор свой понесу! Пусть люксы ваши любимые вам упоры носят свои!!!

А в базу передали: "Намотал на винт, ограничен в маневрировании. Прошу дальнейших указаний". Нас завернули в базу, само собой, куда мы ковыляли на одной турбине долго-предолго. А в базе оказалось, что ПДСС (боевые водолазы, осматривали нам корпуса и проводили работы всякие под водой) чем-то занят и смотать трос нам надо самим и срочнобля!!!

И мы: искали плотик, плавали на этом плотике в акватории губы Нерпичья, вызывая дружный хохот всех экипажей, спускали с него своих водолазов и два дня сматывали этот трал со своего винта.

На дворе лето, на море солнце и гладь. Чайки все в посёлке по помойкам тусуются, поэтому ещё и тишина. Пятница, семь часов вечера. До отработки вахты ещё целый час и поэтому мы с дежурным по ГЭУ Толиком (он же командир дивизиона движения, который отвечает за реакторы, турбины и тому подобные вещи) сидим на рубке без верхнего белья, пьём кофе и загораем. Солнце так шпарит, что даже лень разговаривать. Поэтому мы просто вздыхаем: Толик вздыхает о ускользающем летнем отпуске в Крыму, а я о новом видеомагнитофоне, который вот-вот смогу позволить себе купить.

- Слышь, Эдик, - прерывает мои мысли об "Akai 120 EDG" Толик, - глянь, а это не командир там бредёт?

Глянул. Точно - он самый. Походка понурая и обречённая, как у самца богомола перед спариванием. Это плохо. Выплёскиваем кофе за борт и кто куда: Толик вниз, а я к трапу. Командир как туча, выслушал доклад молча. Идём вниз: он сопит, я волнуюсь. В центральном нас ждёт улыбающийся Толик и трюмный мичман на вахтенном журнале. Командир садится в кресло, вздыхает, мы готовимся внимать.

- Эдуард, кто дежурный по ГЭУ? - спрашивает командир, глядя в стол.

- Я, тащ командир, - Толик, видимо, зря улыбался - командир его даже не заметил.

- Это хорошо, что ты - вздыхает командир, - начинай ввод ГЭУ обоих бортов. (это значит завести ядерные реакторы)

- Фактически?! - сказать, что Толик сейчас удивлён, это как сказать, что Чехов просто писатель.

Командир наконец отрывает глаза от стола и смотрит на Толика:

- Хуически, Толик! - командир начинает краснеть, - а как ещё ты можешь ввести ГЭУ, Толик, - условно?! У меня, по-твоему, настолько хуево с личной жизнью, что я, вечером в пятницу пришёл на корабль, чтоб просто подъебнуть тебя?

Ого, как много материться. Командир у нас матерился редко, старпом тот был мастер, конечно, а командир - только в очень сильно расстроенных чувствах.

- Всё понял, Сан Сеич, - отрапортовал Толик и куда-то пошёл.

Куда он пошёл? Как он собирается вводить ГЭУ один на двух бортах? И главная-то интрига - зачем??? Если бы война, так сирены бы выли, все бы бегали и суетились, спасаясь от ядерных ударов, а ведь тишина кругом.

- Эдуард.

Так, моя очередь подошла. Ну я думаю себе: "я из дивизиона живучести - ну что мне там: дифферентовку посчитать, да балласт принять. Как два пальца об асфальт."

- Где книга оповещения? - дело начинает принимать неожиданный оборот

- Вот она, - говорю, тащ командир - лежит жива и здорова.

Книга оповещения это такой журнал, где записаны домашние адреса и телефоны всех членов. Экипажа, естественно.

- Одень на себя что-нибудь, бери книгу и дуй в дивизию. Там тебя ждут два КАМАЗа. Едь в посёлок и собирай всех в любом состоянии и вези на борт. Чё стоишь?

- Тащ командир, - говорю, - так я же дежурный по кораблю, мне же запрещено покидать корабль - кто тогда дежурным будет?

- Йааа!!! - командир вскакивает с кресла, - я буду, блядь, стоять дежурным по кораблю!!! Мне можно Вас сменить, Эдуард Анатольевич?!

- Можно,-говорю, - Сан Сергеевич, только оружие бы надо переписать.

- Ну что вы за люди, - воет командир, но знает, что я прав. Поэтому берёт журнал выдачи оружия и пишет в нём:

"Выдачу пистолета ПМ № 1342 и шестнадцати патронов к нему капитану 1 ранга ...... разрешаю." И подписывает:

"Капитан 1 ранга ......"

- Давай пистолет и вали уже, крючкотвор.

- А что случилось-то, тащ командир? - в центральный возвращается Толик с журналами ГЭУ. На атомных подводных лодках цепная реакция деления ядер урана не запускается без письменного разрешения командира.

Командир оглядывает нас с Толиком (трюмный мичман давно уже прячется в девятнадцатом отсеке) и понимает, что мы-то ни в чём не виноваты. Мягчеет. Садится в своё кресло:

- Да, блядь, прилетает завтра в Североморск министр иностранных дел Козырев. И какой-то ушлёпок рассказал ему, что там же рядом стоят самые большие подводные лодки в мире. Он выразил желание на них посмотреть. Но! На всём. Ебучем. Краснознамённом Северном флоте не могут наскрести керосина на один ебучий вертолёт на ебучих сто километров!!! А на машине, блять, его привезти не могут, - это ж целых семьдесят четыре километра ехать надо!!! И поэтому мы, блядь, вводим в действия два ядерных реактора по 190 мегаватт каждый, две паротурбинные установки в сто тысяч лошадиных сил и пиздуем к Козыреву своим ходом - будто это мы, педерасты тусклые, хотим на него посмотреть, а не он на нас!! Эдуард, вот ты хочешь посмотреть на Козырева?!

- Нет, - говорю, - Сан Сеич, совсем не хочу. Вот если бы, например, Кайли Миноуг (в то время мне казалось, что она очень красивая и сексуальная), то я бы тогда хоть бы и вёслами грёб до Североморска. А на Козыреве чего я не видел? Ни тебе сисек таланта ни тебе удовольствия.

- Но это ещё не всё, - командир завис на секунду, - мне командующий флотилией сказал, что лодка у нас слишком серая, чтоб её министру иностранных дел предъявлять, а не чёрная и блестящая, как в его представлении о подводных лодках....

- И поэтому мы никуда не пойдём, - нелогично предположил Толик

- А вот хуй тебе Толик во всё твоё широко разинутое хлебало, нам выделяют четыре машины с чернью (чёрная жидкая краска) и мы, блять, единственный боевой экипаж в дивизии, будем нашу лодку, что делать Эдуард?

- Красить? - предположил я, имея в виду "да ну нах"

- Так точно, Эдуард, - обрадовался командир моей сообразительности, - мы её сейчас ещё будем и красить, поэтому не стой тут бесполезный, как хуй на свадьбе, а пиздуй бегом в дивизию и едь в посёлок собирать экипаж. Вези всех - в любом состоянии.

Ну это я и так уже понял. Не понял только как мы лодку длиной 180, шириной 24 и высотой 15 (в надводной части) метров будем красить. Ну как-то же будем, наверняка.

Весь проникшийся ответственность по самые брови, прибегаю в дивизию. КАМАЗы - стоят, водителей в них нет. Ну на одном КАМАЗе я бы ещё как-то смог в посёлок уехать и, вероятно, даже никого при этом не задавить, но на двух? Даже не смотря на то, что я офицер военно-морского флота, я очень слабо себе представлял, как такое возможно. Бегу за разъяснениями к дежурному по дивизии (командир соседнего корпуса).

- АААА, - говорит, - здоров, бедолага. Тут сейчас весь штаб собирается, будут вас баграми от пирса отталкивать, чтоб вы быстрей свалили .

- Это, - отвечаю, - очень приятно слышать, что к нам такое повышенное внимание, но где, простите, водители КАМАЗов, они мне сейчас очень нужны потому, что, не смотря на наш высочайший профессионализм, вряд ли мы сможем экипажем из пятнадцати человек догрести до Североморска.

- Как где? Я ж им сказал в кабинах сидеть и ждать тебя с прогретыми моторами!

- Нету, ни одного из двух возможных вариантов.

- Ах, бакланы тухлые!

Дежурный по дивизии долго не думает, объявляет тревогу, ставит под ружьё роту охраны и велит им доставить сюда этих сраных шофёров с береговой базы живыми или мёртвыми, но главное, чтоб с целыми руками и ногами. Рота охраны рада стараться в войнушку поиграть, - нашли их в близлежащих сопках: те сидели и на море любовались. Ну попинали их, для порядка, конечно, усадили в кабины и мы на всех парах рванули в город Заозёрск.

На секундочку отвлечёмся и посмотрим на город Заозёрск. Город Заозёрск носит гордое звание столицы атомного подводного флота Заполярья. Периодически в борьбу за звание вступает краснопузое Гаджиево, но - безуспешно. От Заозёрска до цивилизации восемьдесят километров (Мурманск) и до хорошей жизни сорок пять (Норвегия). Население его - от 9 до 11 тысяч человек. Из культурных мест в городе дом офицеров, где раз в год показывают концерт самодеятельности и гостиница для приезжих. Вот угадайте, чем там занимаются подводники в свои законные выходные? Если вы думаете, что пьют водку, то вы глубоко ошибаетесь: они ходят друг к другу в гости и там пьют водку, а это две большие разницы.

Ещё по дороге в город, я составил план, как мне эффективнее произвести оповещение имеющимися в моём распоряжении силами. То есть мной. Первым на очереди стоит мой дом, в соседнем подъезде на пятом этаже живёт мой друг и наставник Борисыч (командир тюмной группы). Подъезжаем, залажу на крышу какого-то магазина и ору зычным голосом:

- Барисыыыыч!

Из окна выглядывет его жена, Лариса:

- О, Эдик, заходи, чего ты там орёшь? У нас гости как раз!

- А кто в гостях-то?

- Да Валя (управленец правого борта), Дима (начхим), Олег (турбинист левого борта) с жёнами - весело!

Вот это удачно я заехал.

- Зови, -говорю, - их всех!

Выглядывают. Довольные, раззадоренные предстоящим весельем. Видят меня на крыше магазина, видят два КАМАЗа. Борисыч, на всякий случай, уточняет:

- А ты же дежурным по кораблю сегодня стоишь?

- Дыа!!! - радостно улыбаюсь я.

- Сча идём.

Спускаются. Из всех карманов водка торчит, в пакете оливье, на подносе - курица. Залязят в КАМАЗ.

- Там это, - говорю, - ввод ГЭУ уже Толик начал, так что вы с водкой того. Сами знаете.

- Да ладно?! (так бы они песни строевые дружно пели, как удивляются) А что случилось-то?

- Да в Североморск,- говорю,- идём. Там приезжает кто-то. Не то Сабрина, не то Саманта Фокс, не помню точно.

- Погружаться будем? - уточняет начхим

- В Саманту Фокс?

- В море!

- Ну сегодня точно не будем.

- Значит мне можно. - резюмирует начхим и они с Борисычем откупоривают бутылку. Валя и Олег грустно едят курицу на сухую.

В общем собирали мы всех часа два, наверное: кого в сопках на пикнике ловили, кого по друзьям-знакомым. Некоторые экземпляры уже и ходить-то, в общем, не могли.

Вообще погрузка в КАМАЗы, если коротко, выглядела вот так:

Наскребли человек восемьдесят, наверное. Механиков почти всех собрали, двоих штурманов удалось отловить, связиста, ну и так всяких ракетчиков с радиотехническими. Кто в чём одет, естественно, когда на пирсе выгружались - ну точно военнопленных румынов на принудительные работы привезли. Командир ходит по пирсу - встречает.

- Стройся,- говорит. Потом посмотрел и уточнил: - в кучу, в смысле, соберитесь в одну.

Собрались.

Командир рассказал известную вам историю и подытожил:

- Механики - на ввод ГЭУ и приготовление к бою и походу, кто пьян как скот - в тяпки отсыпаться, даю четыре часа, остальные переодеваемся в лохмотья и поднимаемся на ракетную палубу. Сейчас вам кисточки привезут. Айвазовские.

На борту уже штаб дивизии во главе с комдивом. Сидят в журналах и пишут, что на готовность к выходу в море нас проверили и выход разрешают. Кого они тут проверили? Как, сука, не страшно подписи свои ставить? Отчаянные люди.

- Прибыли две машины с краской! - бодро докладывает верхний вахтенный

- Как две? - удивляется командир, - четыре же должно быть.

- Может они их нагрузили побольше? - надеется комдив. И вдвоём с командиром (контр-адмирал и капитан 1 ранга) бегут считать бидоны с краской. Возвращаются злые. Начинают звонить по всем телефонам и называть всех пидорами и прочими ругательными словами. Бесполезно - краски больше не будет. Думают. Уходят в штурманскую рубку - чокаются. Опять думают.

- Саша, - говорит комдив, - делаем так. Я сейчас звоню дежурному по Североморской базе, узнаю куда вас будут швартовать и каким бортом. Тот борт и покрасите. Ну ракетную палубу и пол рубки ещё, само-собой.

- Как это?

- Такэта ёпт. Что ты предлагаешь - может гуталину тебе с береговых складов доставить и ты им корпус захуяришь?

- Не, - командир такого кощунства, как гуталин, над своей лодкой стерпеть не может, - звоните.

Звонит. Семнадцатый пирс, говорят, правым бортом. Точно? Точнее не бывает, место под вас зарезервировано.

Представляете себе, как это - красить подводную лодку на плаву? А такую подводную лодку:

В общем навязали жердей из нарубленных деревьев, поприматывали к ним валики и началось. Сначала старались аккуратно: опрокидывали бидончик и валиками раскатывали, потом стало скучно, начали танцы на льду на краске устраивать (ну пока старпом не увидел). В общем, докрашивали уже в Мотовском заливе, на ходу. Под утро причухали в Североморск. Запрашиваем проводку.

Дают проводку: говорят "семнадцатый пирс, левым бортом". Командир удивлённо моргает невыспавшимися глазами и просит повторить. Повторяют "левым бортом". Командир смотрит на старпома, старпом на командира.

- Ну а что, Сан Сеич, - говорит старпом, - как по другому-то могло быть.

И оба начинают ржать. Ржут заразительно, а мы не спим уже сутки, некоторые с похмелья, устали все и воняем чернью. Начинаем, в общем, ржать всем центральным постом. До слёз вот прямо. Ладно, командир вытирает слёзы и просит связистов связать его со штабом флота.

- Это бортовой номер такой-то, говорит командир, - прошу швартовку правым бортом

- Отставить, отвечает ему Северный флот в лице дежурного по нему, - левым бортом, правым бортом к семнадцатому пришвартовали бортовой номер такой-то (связисты посмотрели по таблицам, говорят эсминец "Отчаянный")

- Не имею возможности швартаваться левым бортом, прошу разрешения убыть в пункт базирования.

По голосу Северного флота было слышно, что он вскочил:

- Отставить пункт базирования! Назовите причину невозможности швартовки левым бортом!

Ох уж эти манерности в официальных флотских радиопереговорах.

- У меня только правый борт покрашен.

Северный флот на секундочку замолчал. Ну он-то всё понимает, не с Луны же свалился.

- Есть, принял. Швартовка семнадцатый пирс правый борт.

Командир говорит связистам:

- Вы там послушайте, что сейчас в эфире твориться будет, расскажите потом.

Прибегает связист минут через пять рассказывает диалог ("Д"- дежурный, "К" - командующий надводной эскадрой (или флотилией, я уже не помню):

Д: " Бортовой номер такой-то. Перешвартовка 17 пирс левый борт"

К: "Вы издеваетесь, мы только привязались!"

Д:"Повторяю. Перешвартовка 17 пирс левый борт"

К: "Да у меня солярки в обрез, я потом от пирса хер знает когда на своё место отойду!"

Д: "На вёслах погребёте. На правый борт встаёт подводная лодка"

(чтоб вы понимали - эсминец и подводная лодка это классовые враги. Эсминцы предназначены как раз для поиска и уничтожения подводных лодок"

К: "Чтобля? Я из-за какой-то мухобойки буду тут эсминцем целым маневрировать?!"

Д: "Приказ командующего флотом" - дежурный явно врал, но, видимо, устал спорить.

Выруливаем из-за угла на рейд, чухаем к семнадцатому пирсу. Эсминец уже почти закончил перешвартовку и всем своим экипажем толпится на корме и, открыв рты, таращится на нас. Эсминец - очень красивый корабль: он худой, поджарый и выглядит стремительным даже когда стоит на месте.

Но, так уж получилось, что он меньше нас размером оказался. Ниже и худее тоже. И эти, гордые своим предназначением, моряки, забыв про свою тяжёлую и нелегкую профессию охотников, стоят и, тыча пальцами, смотрят на нашего чёрно-серого кабана.

Командир их эскадры бегает по кромке пирса и орёт в нашу сторону:

- Кто командир?!

Командир поднимает руку.

- Друг, прости, я тут погорячился в вашу сторону немного, но теперь вижу, что рамсы попутал!

- Да мы привыкли уже, - кричит в ответ командир, - что все охуевают, когда нас первый раз видят. Пришвартуете?

- Говно вопрос!

На пирсе построилась швартовая команда эсминца. Вот за что люблю надводников - всегда они, бляха, красивые издалека: стоят в бескозырочках, в бушлатах, в жилетах оранжевых строем и ждут команды, задрав головы на наших. А наши, раклы, грязные, в штанах с пузырями на коленях, в ватниках у кого зелёные, у кого чёрные, жилеты эти рыжие тоже чёрные - слоняются по верхней палубе, нагло курят и цыкают зубом на своих менее удачливых собратьев.

Пришвартовались. Первый к нам прибежал командир надводников:

- Ребята, вы же под Козыпева пришли?

- Под него самого, а вы чего тут?

- А мне, блядь, говорят бакланы эти тухлые: "А вы станьте рядышком, придёт Козырев на подводную лодку, а мы ему скажем: а ещё у нас эсминцы есть - вон как раз один, случайно, рядышком стоит"! Мы всю ночь большую приборку проводили - драили всё. На всякий случай. Но вам, я вижу, больше досталось, судя по оригинальной окраске.

Издевается, сучье вымя.

- Нам татарам, - говорит командир, - не привыкать: что водка, что пулемёт, лишь бы с ног валила.

- А можно моим на экскурсию к вам потом?

- Только потом, а то затопчите всё - чернь-то ещё не высохла.

Тревогу не снимаем - сидим все на боевых постах и ждём. Дело к обеду движется, а мы ещё и не ужинали. Естественно, продуктов у нас с собой нет, в город сбегать за лапшой не разрешают, поэтому занимаемся лечебным голоданием. Командир спит в центральном, прямо в своём кресле. Спускается какой-то капитан 2 ранга. По роже сразу видно - замполит.

- Здравствуйте! - радостно он улыбается в наши хмурые затылки, - а где у вас командир?

Я показываю пальцем себе за спину. По штатному расписанию, мой боевой пост справа от командира и я управляю общекорабельными системами с пульта "Молибден".

- Здравствуйте, тащ командир (командир в тулупе и поэтому погонов на нём не видно)

Командир что-то бормочет во сне.

- Я - заместитель начальника политотдела Северного флота, капитан второго ранга Иванов! - гордо представляется замполит.

Командир открывает один глаз:

- А я. Командир. Ракетного подводного крейсера стратегического назначения. Капитан первого ранга такой-то!

- Товарищ капитан первого ранга! Мы вот тут с товарищами в штабе подумали (в этом месте командир открывает оба глаза), что вот эта ваша рабочая одежда (это он РБ нашу так называет, недоучка) не очень красивая и вам стоит переодеться в нормальную военную форму, чтобы встречать министра!

Командир открыл рот. Закрыл. Опять открыл, набрал воздуха. Опять закрыл. Выдохнул.

- Нам не положено, - говорит

- Что не положено? - удивляется замполит своими голубыми глазками

- В нормальной военной форме на атомной подводной лодке находиться. Запрещено нам.

- Кем запрещено?

- НРБ ПЛ (это наставление по радиационной безопасности)

- Ну это заместитель командующего Северным флотом по воспитательной работе приказал!

- А НРБ ПЛ Главком ВМФ утвердил.

- А где ваш замполит?

- Хуй его знает, спит где-то. Вахтенный - проводи товарища к замполиту.

И так целый день "То олень позвонит, то тюлень". Злые сидим, голодные, спать хочется. Ближе к вечеру уже телефонограмма "Едет. Готовность пять минут".

Ну приехал. Привели его в центральный.

- А что это у вас, - говорит, - липкая какая-то лодка?

И подозрительно смотрит на дорогие подошвы своих дорогих туфель.

- А это специальное покрытие такое. Гидроакустические помехи гасит, - отвечает ему старпом полным бредом. Но тому нравится - звучит-то красиво.

- Ой, а вы в тапочках на лодке ходите?

Ну а в чём нам на ней ходить? В валенках?

- А мне в ботинках-то можно?

Нет, блядь, разувайся и в носках пиздуй. Казззёл.

- Конечно- конечно, с превиликим нашим удовольствием - отвечает ему какой-то офицер из штаба флота.

- Что бы Вы хотели посмотреть? - спрашивает его командир, - может быть реакторный отсек, или ракетный комплекс?

- Знаете, а мне ребята в штабе флота в Москве (Ребята. В штабе военно-морского флота России. А Элен там у вас не было, случайно?) рассказывали, что у вас даже сауна с бассейном есть, - врали, наверное?

- Отнюдь, - говорит командир, мрачнея лицом, - есть и то и другое. А ещё спортзал, солярий и зона отдыха.

- Вот, а можно это тогда посмотреть? А какой это отсек, где мы с вами сейчас находимся?

- Восемнадцатый, - говорит командир, - прошу Вас проследовать в переборочный люк.

- В девятнадцатый? - гордо хвастается своими знаниями математики министр иностранных дел.

- В него, да.

Идут дальше в восьмой.

- А это двадцатый?

- Нет это восьмой.

- А девятнадцатый последний, чтоли?

- Нет, на этом борту последний шестнадцатый.

- А на другом - семнадцатый? - пытается давить логикой министр.

- Нет, на другом - пятнадцатый. А семнадцатый у нас в носу, между первым и вторым.

- Как вы тут не путаетесь? - удивляется министр.

А ещё у нас есть реакторы, турбины, испарители, дизель-генераторы, компрессоры, системы воздуха высокого, среднего и низкого давлений (три вида управления на каждую), система гидравлики (два вида управления), погружения-всплытия (три вида управления), различные системы пожаротушения, система управления ракетным комплексом, радио-техническое вооружение и торпедный комплекс и куча других. А ещё у нас есть специальный насос, который качает тёплую воду с камбуза на омывание поплавка в выдвижном устройств РКП, чтобы этот поплавок не замёрз и мы не утонули, когда пополням запасы воздуха компрессорами в почти подводном положении. И крейцкопф. Ещё у нас есть крейцкопф. Целых шесть штук. Конечно, как же тут можно не запутаться в нумерации отсеков?

В общем был он у нас на борту, наверное, пол часа. Ушёл довольный, как слон. На эсминец даже не обратил внимания.

В базу мы вернулись в воскресенье. Пока вывод ГЭУ то да сё, решили домой уже не ходить - через несколько часов обратно на службу. Да. Вы не поверите, но пили водку и спирт прямо на атомной подводной лодке (в базе мы себе это иногда позволяли).

С тех пор, я всегда сочувствую проституткам - представляю, что у них на душе творится.

Белые сполохи молний полоскали воздух от края до края моря. Грома сначала не было слышно вовсе, но ночь была такой чёрной, а море таким бесконечным, что видно было далеко, казалось, что до самого горизонта и ещё чуточку дальше и вот только что чёрное шумит внизу и чуть светлее – воздух сверху, а потом слева, будто от самой луны (вернее того места, где она сейчас должна бы висеть) и до каждого гребня волны на много кабельтовых вперёд, как яркая серия вспышек огромного фотоаппарата: на миг, потом снова, уже правее, ещё – уже прямо по курсу и уходит вправо, совсем пропадая. Но ненадолго. И повторяется снова и, когда повторяется, кажется, что будто даже дышать тяжелее и не только воздух вдыхаешь, но и вот этот свет – сухой и холодный. А потом пришёл и гром: сначала тихим недовольным ворчанием издалека, но, чем ближе к грозе, тем громче, настойчивее и ниже, пока не начал кататься огромными валунами прямо над головами.

- Прямо ух, да? – сверил свои ощущения с остальными вахтенный штурман на мостике.

Говорить не хотелось. Тут такое вокруг, что, как ты ни строй из себя героя, а, всё равно, выглядеть будешь не страшнее комарика. И даже без фонарика.

- Ну норм так, – откашлялся старпом, - хотя бывало и поухтее, конечно.

- Прямо в грозу идём? – крикнул снизу рулевой.

- Прямее не бывает, - подтвердил штурман, - аккурат в самый её центр!

Молнии уже стали различимы и не сполохами, а ломаными линиями молочного цвета втыкались в море и будто плясали на нём и уже не слева-направо а сразу везде спереди, куда хватало глаз.

- Того бы…- как бы подумал вслух рулевой, - нырнуть бы, что ли, нет?

Издалека уже шумел дождь. По звуку, пока ещё было непонятно лил ли он сплошным потоком или моросил бесконечной мелочью.

- Да что вам нырнуть бы только, а? – старпом вздохнул, - как кроты, чесслово, лишь бы в норку забиться.

- А чотаковата? – не понял рулевой.

- Да ничо! Моряки же мы, или где? Давайте же вон, как настоящие, девятый вал, всё вот это вот! Хлебанём!

- А так игрушечные будем, если нырнём? – не унимался рулевой.

- Тем более и командир добро давал, если что, - поддержал рулевого штурман.

Говорить всё время уже не получалось – приходилось делать паузы на гром потому, что за громом не было слышно не то, что слов, но и собственных мыслей. Усилился ветер – он задул прямо из грозы холодом и сыростью.

- Угу. Проголосуйте ещё, ну. И на вид мне поставьте.

Старпом наклонился к переговорному:

- КП один-пять, мостику.

- Есть кп один-пять.

- Антоныч, что там с запасом ВВД?

- Молотим изо всех сил. Восемьдесят процентов.

- Сколько компрессоров?

- Два больших и два маленьких.

- А ещё два больших запустить можем?

- Если родина прикажет, то да, а так – не очень желательно.

- Часа два до полного запаса?

- Не меньше. А что случилось?

- Ну поднимись на минутку.

- Есть, бегу!

Дождь было уже понятно, что льёт, как из ведра – и слышно и видно, когда молнии, по крупным взрывам с которыми капли падали в море. Ещё сильнее похолодало.

- Ух ты, ничего себе тут у вас! Красота-то какая! Ребята, - вахтенный инженер-механик закурил, - да вы же как настоящие моряки прямо тут! Не то, что мы там, ну! Прошу разрешения закурить!

- Воооот! – старпом назидательно поднял палец, - Видите! Слушайтесь старших, всегда вам говорю! Ноют, Антоныч, про погрузиться, трусишки зайки серенькие!

- Ну, при восьмидесяти процентах можно, что. Командирская группа полная. Так что смотрите сами, но я бы нееееет, что вы – это же ух у вас тут! А у нас там что? Сухо, тепло, светло и уютно: тьфу, а не боевой корабль! А тут-то вон оно: красота и буйство во всей своей силе, я такое только в телевизоре и видел! А вам везёт, да. Не то, что нам. Ну так я пошёл, ладно, а то как там без меня крейсер, сами понимаете. Да и зябко у вас тут как-то.

- А где мой вахтенный офицер? Не видал там? А то я как послал его отсеки осмотреть, так он уже, до Гренландии дошёл, небось!

- Сейчас взбодрим его, не смейте сомневаться! Как штык будет!

- Антоныч! – крикнул уже в рубочный люк рулевой, - А это не опасно? Гроза же!

- Не ссы! Мы же резиновые!

Пока ещё не сильно, но уже заметно и настойчиво начало качать: лодка сначала зарывалась носом в волну, потом медленно взбиралась на неё и ухала снова вниз. Если бы не огромный размер корабля, то было бы уже весело и внутри его.

- А что у вас тут? – наверх выскочил вахтенный офицер, - Я же уходил нормально всё было!

- А ты ещё через два дня вернулся бы, так глядишь и к пирсу уже швартовались бы! Где был-то, а? С ужина пробу снимал?

- Да как? Когда бы? Все отсеки толком обойти не успел, ВИМ кричит потеряли вы меня! Так а что мы, погружаться будем?

- Ещё один!

- Мы уж как только не намекали, - вздохнул штурман, - но, видимо, нет!Будем как настоящие моряки!

По ракетной палубе забарабанило шумно и радостно, а потом миг – и накрыло мостик. Штурман что-то проорал, пока вахтенный офицер со старпомом кутались в капюшоны.

- Чего говоришь? – крикнул старпом.

Заряд грома промолчали – было не перекричать.

- Говорю, трюмных бы наших послать, - и штурман ткнул рукой в небо, - ничего себе там у них течь!

Молнии плясали уже вокруг корабля и тень его, огромная и чернее чёрного, неровным контуром металась по морю то слева, то справа по борту.

- Красота –то какая, - прошептал рулевой, но железную рукоятку руля, на всякий случай, отпустил.

- Иди вниз! – крикнул старпом штурману, - чего ты тут будешь? Толку с тебя, промокнешь только!

Штурман сделал вид, что не услышал. Вода, потоками падая с неба, не успевала уходить с мостика и металась, заливаясь в ботинки,а та, что не металась по рыбинам мостика, а летела сверху, порывами ветра задувалась под капюшоны, в рукава, в нос и глаза. Но в одном старпом оказался прав – было страшно красиво. Но только ничего не видно.

- Не кочегары мы, не плотники! – проорал снизу рулевой.

Килевая качка ощутимо усилилась. Нос уже не лениво, а довольно резво скакал по волне и внутри уже почувствовали, но, пока ещё не сильно: за тазиками никто не побежал, а так – только уютнее уселись в креслицах под мерное покачивание.

Дождь лил не как из ведра, а как из нормальной такой бездонной бочки – голов было не поднять. Старпом, вахтенный офицер и штурман вцепились кто во что мог, чтоб не повыбивать ненароком зубы от качки и смирились с тем, что всё на них: шапки, куртки, перчатки, штаны и ботинки стало мокрым насквозь и, пока ещё, держало тепло, но вот-вот уже начнёт и колотить от холода.

- Говорил вам, - крикнул старпом, - давайте под воду, так нет же, романтики им подавай, мореманы хреновы!

- Да, зря Вас не послушались, ага! – согласился штурман – Зато вон вокруг: девятый вал на девятом валу сидит и девятым валом погоняет – всё, как мы хотели!Крррррасотааааа!

- И мать её! – добавил вахтенный офицер.

Штормило-то, на самом деле и не то, чтобы уж до девятых валов, но подводная лодка, как ни крути – не надводный корабль и наверху не совсем блещет грацией в свободном движении. Нет, на спокойной воде-то да, но, при волнении, корпус, предназначенный для движения под водой, ведёт себя ровно как железная бочка. Видели когда-нибудь железную бочку на волне? Ну вот.

- БИП –мостику! Горизонт и воздух?

- Горизонт и воздух чист!

- Есть, БИП!

- Центральный мостику, записать в вахтенный журнал: видимость ноль, начал подачу туманных сигналов!

- Есть мостик. Записано в вахтенный журнал видимость ноль, начата подача туманных сигналов.

Казалось бы куда, но дождь полил ещё сильнее и теперь стала понятна фраза, почему он идёт, а не льёт или падает или ещё чего: он именно шёл – степенно, основательно, никуда не торопясь. Зато ветер почти затих и, хоть от этого никому не было легче, но всё-таки!

- …до трусов! – долетел обрывок фразы штурмана.

- Кто о чём, слышь, а он всё о бабах! – хохотнул старпом.

- Где бабы? – не понял штурман, - Я про свои трусы. Вот именно, говорю, что до них и промок!

- А, ты про свои. Ну про твои нам не больно-то и интересно.

Гром уже почти не прекращался и казалось, что раньше молний возникал, но нет – это ещё от прошлых прогрохотать не успел, а новый за ним уже в очереди стоит.

- Как они…ну…на деревянных-то, да? – крикнул старпом штурману, - Представляешь?

- Абсолютно! Абсолютно нет! И без гирокомпаса, без системы навигации, вот как сейчас определить где мы, если небо от моря не отличитьдаже, а? А где мы будем через пол часа? А через день?

- Ты меня не пугай!

- Да нет, мы-то определим, а вот они? Ну вот мы викинги, например, да?

- Да! – крикнул вахтенный офицер, - Гребём грабить Нортумбрию!

- А где она, эта самая Нортумбрия, даже толком и не знаем!Только наш ярл был там восемь лет назад, он дорогу помнит! Ебать, навигация! Ну вышли из своих фьордов, налево свернули и хуярим. По ложке оловянной сторону света определяем. По ложке!

- И по ярлу!

- Это непременно! Куда сворачивать, о наш господин? – спросил штурман у старпома.

Старпом важно надул щёки, расправил несуществующие усы и бороду и хмуро посмотрел вокруг.

- Туда! – ткнул он пальцем в горизонт, - Чую уже нортумбриянским духом пахнет!

- И вот, - продолжил штурман, - гребут, гребут, гребут, гребут, ярл всё чует и чует, последняя коза, или кто там у них, съедена, ложка север показывает и хуяк – земля, земля! А там индейцы на берегу стоят и такие, здрасьте, забор покрасьте.

- А викинги, ну то есть мы, привет, говорят, англичашки, а чот вы одеты так странно, карнавал у вас какой? Или нас опять рады видеть?

- А те им- да вы опять грибов объелись, штоле, наркоманы хреновы! Какие в жопу англичашки, если мы индейцы и нас вообще ещё не открыли даже? Тьфу на вас!

- Говорите громче, мне не слышно! – крикнул снизу рулевой, - Куда поворачивать-то, я не понял?

А дождь уже уходил на корму – отчаянная гроза, как и любая другая отчаянная вещь в человеческой жизни, оказалась хоть и сильной, но короткой.Только что она походила на конец света, а уже ушла за корму и сполохи молний плясали теперь там и гром приходил издалека, только не спереди, а сзади, а спереди, если не смотреть назад, только отсветы на море, которое чернее чёрного и волнуется, но уже меньше и воздух не обжигает белым светом, а сырой и свежий, будто вымытый. Старпом, штурман и вахтенный офицер, отжимали шапки, перчатки, шарфы и выливали воду из капюшонов. Рулевой, принялся насвистывать : скоро конец вахты и можно, заглотив пару бутербродов, укутаться в колючее одеялко на несколько часов – чем не романтика?

- А хорошо у вас, у подводников! – на следующей вахте в центральном старпом сидел в водолазном свитере и, заполняя вахтенный журнал, непрерывно сморкался.

- А я вам говорил вчера, - подтвердил вахтенный инженер-механик, - только скучно, да?

- Не знаю, не знаю, мне так очень весело сейчас. Штурман!

Из штурманской выглянул вахтенный штурман в водолазном свитере и с носовым платком в руках.

- Время занятия полигона?

- Через сорок две минуты на данном курсе!

- Отлично!

Скрипнула кремальера и в центральный, следом за бодро проскочившим командиром, заполз вахтенный офицер в водолазном свитере и с носовым платком в руке. Командир стоял сбоку и с интересом наблюдал как тот кряхтит, постанывает и булькает, а потом даже пожалел его потрёпанный вид и сказал, да что-ты, что-ты, проходи так, я сам переборку задраю. После обернулся, посмотрел на старпома со слезящимися глазами и красным носом, на штурмана с таким же понурым видом и хмыкнул. Уселся в кресло, взял суточный план, посмотрел в него.

- А что у нас тут происходит? День водолазных свитеров объявлен по плану? Карнавал?

- Ну…как бы нет, но вот, - доложил ему старпом, - чот мы приболели.

- Всей сменой?

- Кроме механиков! – доложил вахтенный инженер-механик, - Механики ответственные же и полностью в строю!

- Гад, - резюмировал старпом, - сам же и подзуживал!

- Так а что было-то? Расскажете?

- Гроза. – рассказал старпом.

- И вы…?

- Решили Вас не будить, тащ командир, дать Вам поспать, двое суток Вы же почти и нет совсем и вот мы в надводном, как настоящие моряки, перестояли!

- Молодцы какие! И как оно?

- Что оно?

- Настоящими моряками быть?

- Красиво, тащ командир, аж дух захватывает! Гроза, знаете, такая, как у классиков! Мощь природы во всей её невыносимой красоте!

- Угу. К доктору ходили?

- Ага. Посмеялся и доктор. Тоже, как механики, не понял нашего отторжения уюта внутри подводной лодки. А, зато, знаете, мы же, как викинги, почти: болтает, шатает, заливает, ни зги не видно, а плывём куда-то! Романтика!

- Как викинги?

- Как они, да. Чуть к индейцам не приплыли! Хорошо, что гроза быстро кончилась!

- Повезло, да.

- Нам?

- Индейцам. Интенданта мне вызовите, - сейчас лечить вас будем народными средствами!

- Чаем?

- Я бы шпицрутенами, конечно, но давайте начнём с чая, а там и посмотрим. Викинги, ёб вашу мать! Нет, ну нормально – всю смену мне обезглавили, считай!

- Да мы нормально, тащ командир, в строю!

- Как настоящие моряки?

- Как они самые, да! И всё нам нипочём!Несмотря на! Жди нас, тучная Нортумбрия!

- Да ладно? Вот до такой, прямо, степени?

- Я не при делах! – подал голос рулевой, - Они меня заставили!

- А ты чего, – проходя в штурманскую, командир пнул кресло вахтенного БИПа, - без свитера?

- А я, - вахтенный БИПа потянулся, - не настоящий моряк, я, знаете, с детства понял, что хочу быть подводником, вот вы в детстве кораблики пускали?

- А ты с кем разговариваешь? – уточнил старпом, - Командир-то в штурманской.

- Ну с вами, значит, со всеми остальными. Ну так? Пускали?

- Кого?

- Ну кораблики?

- А то как же у нас детство, по твоему прошло? Мимо нас, что ли?

- Ну так вот. И я тоже же пускал, но всегда сажал внутрь экипаж. Ну там жучков каких наловлю, или, на худой конец, из щепок настрогаю и заметил, что те, которые сверху, всегда мокрые, а некоторые и вовсе выглядят охуевшими, а те, которые в щелку какую забьются, тем всё нипочём.

- И что ты?

- И я сначала думал ну как так-то: и моряком мне быть охота, я же с детства сразу на пожарных или там космонавтов не разменивался, я сразу, как родился, так моряком и захотел стать, а вот таким вот мокрым и охуевшим быть как-то и не очень охота, а потом узнал про подводные лодки и вот же оно, понял, самое моё. Ты, вроде и моряк, но, вроде, и не всегда охуевший.

- Это на подводной-то лодке и не всегда охуевший?

- Согласен. Тут я не всё предусмотрел, но в детстве эти рассуждения казались мне логичными, поймите! Потом, конечно, амфора моей логики треснула и я узнал, что охуевшим можно быть не только от того, что мокрый и вообще мокрым быть не самое плохое, в отличии от охуевшего. Вот поэтому-то я и не в свитере, товарищ командир!

- А? – командир шёл из штурманской обратно, - Ты о чём?

- Ну про свитер водолазный Вы спрашивали.

- Я спрашивал?

- Ну да.

- Ну так надень! Что ты, как белая ворона, или механик? Видишь же, что люксы все в свитерах!

- Так я и не простывал же, тащ командир! Я наверх ни ногой же вчера, что Вы, гроза же!

- А мы всплываем через десять минут и, вдруг, тебе повезёт и опять гроза! Сможешь, так сказать, догнать своих-то!

- А Вы откуда знаете, что гроза? – вахтенному инженер-механику стало обидно, что разговаривают так долго и всё без него.

- А я чувствую, я же старый морской волк! Командир шутил: просто связисты, перед погружением позавчера, прогноз погоды на неделю получили. Но все знали, что он шутит: много самых разнообразных чувств можно чувствовать на подводной лодке, но вот уж погоду наверху – точно нет.

Можно чувствовать, например, усталость, голод, страх, неуверенность, сомненья выключил ли ты, уходя, утюг в квартире и рассуждать весь там Заозёрск от этого сгорел, или только половина его? А достаточно ли еды ты оставил коту? А, нет же кота, - ну вот и чудненько, хоть об этом можно не думать. Ещё можно чувствовать, например, любовь. Скучать тоже можно, даже тосковать не запрещается, но погоду наверху – вот уж увольте. Хоть бы там даже и Армагеддон, но, если ты на глубине более ста метров и, мало того, подо льдом, то и Армагеддон мало будет волновать твои чувства. Да, впрочем, и вопрос о том, настоящий ты моряк, или нет – тоже.