Аджимушкай

Не хватает воздуха, дышать тяжело, кажется, что подземная мгла поглощает всё твоё существо… Читать записки поисковиков тяжело и просто иногда невозможно: перевожу дух и снова вчитываюсь в эти строки, опалённые трагедией. Они попали ко мне из Центра ветеранов боевых действий, где накапливаются исторические доказательства ушедших войн и разных конфликтов.

Трагедию Аджимушкая надо прожить, пропустить через свою душу. Надо стать её частью, чтобы, возможно, со временем наконец понять, что там произошло. Оборона каменоломен длилась около полугода. Известняковые карьеры стали естественным препятствием на пути немецких войск к Керченскому проливу. Общая площадь выработок составляет примерно 170 га.

Здесь, в пяти километрах от Керчи, в середине мая 1942 года укрылось более 13 000 военнослужащих и гражданских лиц, сумевших организовать оборону, которую немцы не смогли сломить длительное время. Лишённые возможности пополнять запасы воды и продовольствия, защитники подземного гарнизона сложили здесь свои головы, но нескольким полкам 11-ой армии вермахта под командованием Эриха Манштейна не сдались: только 48 защитников, по официальной версии, после 170 дней остались в живых. А некоторые говорят, что живых защитников осталось только семь человек. Хотя есть данные о 136 защитниках, которых удалось собрать после войны. Но они остались.

На немецких исторических форумах упоминается о двух знаковых крепостях — это Брестская крепость и крепость Аджимушкая (горький или седой камень в переводе с тюркского языка).

Мало кто знает, но каменоломни были разделены на две части — центральную и малую, которые не были связаны друг с другом. В центральной части разместился основной гарнизон под командованием полковника Егунова. В малой части — их глубина до 30 метров, они двухъярусные, протяжённостью до 15 километров — разместился гарнизон под командованием лейтенанта Поважного. Под землёй удалось наладить работу полевых кухонь, провести электрическое освещение: ток вырабатывался от трактора, который сейчас хранится в подземном музее.

Нацисты использовали большое количество взрывчатых веществ против советских солдат и даже использовали отравляющий газ. Немцы сожгли всё вокруг, дважды обнесли зону колючей проволокой. Привязывали к бомбам людей и опускали вниз в каменоломни и кричали, что так будет со всеми.

Из акта комиссии отдельной Приморской армии, 16 февраля 1944 года: «Во всех направлениях каменоломен валяется большое количество заржавленных касок, винтовочных и пулемётных патронов, снаряды, противогазы, сгнившее обмундирование, обнаружены трупы, скелеты людей, как видно из одежды, бывших военнослужащих. У многих — противогазы в положении «наготове». Позы трупов, положения конечностей свидетельствуют, что смерть наступила при сильном психологическом переживании, при конвульсиях, агонии. В этих же штольнях, недалеко от местонахождения трупов, было обнаружено пять братских могил, в которых похоронено в общей сложности около трёх тысяч человек».

Михаил Петрович Радченко. Запомните его. Подросток. Он остался жив, и свой век доживал в посёлке Аджимушкай. Под землю не спускался: даже спустя годы он чувствовал еле уловимый запах газов.

Первая газовая атака имела самые страшные последствия, многие не сразу разобрались, что происходит: в коридорах каменоломен и так гуляли дым и смрад. От удушья погибло в этот день около 800 человек. Потом немцы чуть ли не каждый день, с 10 часов утра, в течение 6-8 часов, запускали газы. Но регулярные газовые атаки не дали результата. Красноармейцы научились противостоять им: носили противогазы и строили в дальних тупиковых штольнях газовые убежища, куда газ практически не проникал.

Только один художественный фильм, «Сошедшие с небес», рассказывает обо всех ужасах и страданиях, которые испытали люди. Мучила жажда. Чтобы пробраться к двум колодцам, нужно было заплатить несколько человеческих жизней. В фильме есть эпизод про медсестру, которая без оружия выходит за водой. В действительности сёстры несколько раз выходили за водой, немцы им позволяли набрать её, но потом открыли огонь.

Колодец со сладкой водой (привкус такой был) немцы забросали трупами советских солдат, есть версия, что сбрасывали их туда живьём: так как они были попарно скручены колючей проволокой. А вот колодец с солёной водой был забросан разным строительным хламом.

Тогда военные инженеры сделали практически невозможное: в течение двух суток, рассчитав, прямо из пещер пробили горизонтальный ход, ведущий к солёному колодцу. Вода! Вода! Они напивались и запасались впрок, понимая, что немцы могут обнаружить этот подкоп. Так и произошло.

Но защитники подземного гарнизона прорыли три колодца. Один из них, расположенный на территории второго батальона центральной части каменоломен, уцелел и до сих является частью музейной экспозиции. Долбили колодцы в течение одного месяца при помощи кирки, обычной сапёрной лопатки и лома. Глубина колодца в монолите камня — 15 метров. Своды над колодцем укреплялись, а сам он охранялся. Доступ к воде имел только узкий круг людей. Каждый литр воды строго учитывался. И, хотя фашистам удалось обвалить грунт на одном из трёх колодцев, двух оставшихся хватало, чтобы обеспечить редеющий день ото дня гарнизон.

Немцы бурили на поверхности шурфы, закладывали туда авиабомбы (от 250 до 1000 килограммов) и взрывали их, вызывая обрушение громадных глыб. Тонны породы рушились, убивая людей.

— После этих взрывов земля вспучивалась, ударная волна убивала очень много людей, — рассказал Михаил Петрович Радченко.

Солдаты и тут придумали свою особую команду слухачей, которая обязана была вовремя выявлять места, где немцы ведут бурильные работы. Чтобы заранее увести людей из-под обвалов. Сегодня здесь можно увидеть гигантский подрыв высотой примерно 20 метров.

Уже много лет легендарный ростовский поисковик Владимир Щербанов — не только журналист, но и участник военно-поисковой системы, которая несёт вахты памяти. Итак, публикую записки Щербанова.

Кисточка в руках едва заметно дрожит, сбрасывая с тёмных останков каменные опилки. От напряжения начинают ныть мышцы, режет в глазах. Работаем уже второй час. Время от времени прошу:

— Светите сюда. Дайте больше света.

И опять звенящая тишина. Не слышно ребят, не слышно даже собственного дыхания, только изредка — шуршание песка в соседней галерее.

Останки бойца лежали недалеко от стены под 20-сантиметровым слоем камней и пыли. Руки аккуратно сложены на груди. Мелькнула мысль: «Не погиб здесь, а похоронен, значит, документов не будет — их должны были забрать в госпитале». И всё же что-то смущает, что-то не так.

Сзади кто-то легонько подтолкнул. Оглядываюсь. За спиной стоит Семиноженко — глаза глубокие, тёмные, сильнее впали щёки, резче выделились скулы. Почти не разжимая губ, произносит:

— Почему в сапогах?

Теперь я понял, что именно смущало. Солдата похоронили ещё в новых яловых сапогах. А ведь тогда, в 1942 году, в подземельях существовал приказ: перед захоронением мёртвых товарищей забирать оружие, документы, боеприпасы, тёплую одежду, обувь. Живые должны были жить и бороться — за себя и за них, ушедших.

Осторожно обследуем места наградных карманов. У левого пальцы замирают — под сгнившей материей какие-то бумаги. На серых листах вмятины от некогда золотистых букв. Теперь уже сомнений нет — документы есть.

Спрессованные временем и камнем комсомольский билет и красноармейская книжка. Солдат носил их на груди, ближе к сердцу, до последнего дня, и даже когда товарищи скрестили ему руки, документы остались там.

Фотография выцвела. Страницы склеились.

Находка бережно переходит из рук в руки, и я вижу, как дрожат натруженные за день ладони ребят и девчонок, читаю в их глазах одни и те же вопросы: «Кто ты, солдат, где тебя ждали и ждут? Где тебя до сих пор помнят красивым, высоким, двадцатилетним? Может быть, новейшие средства экспертизы помогут тебе, одному из немногих, лечь в братскую могилу под своим собственным именем!»

Такая находка — редкость. Такая находка — событие в экспедиции. Конечно, всех её участников находка взбудоражила. Но разговоров, обсуждений, гипотез поначалу было немного. Пожалуй, каждому надо было побыть наедине с нахлынувшими мыслями.

Комсомольский билет в нашем сознании — не просто корочка, подтверждающая принадлежность к союзу молодёжи, даже не просто символ, объединяющий комсомольцев разных поколений, это, кроме всего прочего — высокий принцип.

Мы обязательно узнаем, всё обязательно узнаем о нём: в какой семье он вырос, как он жил, как живут его потомки, наши современники».

Недавно возникла идея провести в феврале короткую зимнюю экспедицию. Причём необычную — все 7-10 дней жить прямо в катакомбах, там, где жили и боролись солдаты подземного гарнизона. Не ищите в этом страсти к оригинальности или к сомнительным экспериментам. Сейчас, читая дневники летней экспедиции, легко понять, откуда взялась эта идея.

Тот, кто ощутил на себе взгляд из катакомб, кто, рассматривая надпись на стене, перенёсся мыслями и сердцем в 1942 год, может быть уверен: эти минуты бесследно не пройдут. И когда спустя несколько месяцев понимаешь их значение в твоей жизни, тогда и тянет снова туда, где можно глубже понять и почувствовать их, обыкновенных солдат, выстоявших и оставшихся в нашей памяти героями.

«До окончания экспедиции остаётся два дня и две ночи. Пора сворачивать лагерь и тушить фонари, а ребята и устать, как следует, не успели. Теряюсь в догадках: чем это можно объяснить? Была бы возможность, все остались бы ещё на недельку.

В последние дни, если возникнет хоть призрачная надежда на находку, ребята работают лихорадочно, со страстью, словно в последний раз».

И хотя официально оборона каменоломен продолжалась в течение пяти месяцев, отдельные очаги сопротивления, как следует из донесения немецкого командования, продолжали тлеть ещё долгие дни.

Автор: Полина Ефимова

Сообщество: "Чтобы помнили" на Пикабу: http://pikabu.ru/community/pobeda

Вырос я в Керчи, рядом с Керчью есть огромные подземные выработки вот вам немного пищи для раздумий

в мае 1942 года, тысячи наших бойцов и командиров ушли в Аджимушкайские каменоломни. «Не пожелавшие сдаться в плен», как доносили фашисты в ставку Гитлера, превратили каменоломни в сильные гнезда сопротивления. Ни голод, ни жажда, ни газовые атаки не сломили стойкости подземного гарнизона. Они держали оборону 170 дней и дрались до последнего своего часа...
Май — июль 1942 г.

НАДПИСИ НА СТЕНАХ
Смерть, но не плен! Да здравствует Красная Армия! Выстоим, товарищи! Лучше смерть, чем плен.
22—VI—42. Ровно 1 год войны... Немецкие фашисты напали на нашу Родину. Проклятье фашистам! Прощайте!

ИЗ ДНЕВНИКА МЛАДШЕГО ЛЕЙТЕНАНТА А. И. ТРОФИМЕНКО
16 мая. Немцы окружили со всех сторон наши катакомбы. В церкви огневая точка, пулеметы, автоматы. Большая часть домов в Аджимушкае захвачена немцами, и почти в каждом расположились автоматчики. Становится затруднительно движение на дворе. Трудно добираться за водой.
Однако жизнь идет своим чередом. Утро действительно было самое хорошее, восточный ветерок еле колыхал воздух, но канонада не утихала. Воздух наполнен сплошным дымом...
17 мая. К атаке все уже было подготовлено. В последний раз про
хожу, проверяю своих орлов. Моральное состояние хорошее. Проверяю боеприпасы. Все есть. Сто человек поручило
командование вести в атаку. Сто орлов обращают
внимание на то, кто будет вести их в бой за Родину. Последний раз продумываю план. Разбиваю на группы, по двадцать человек. Выделяю старших групп. Задача всем ясна, ждем общего сигнала.
Встретился с Верхутиным, который будет давать сигнал для общей атаки. Вылезаю на поверхность, рассматриваю. Оказалось — метрах в ста, возле сладкого колодца, стоят два танка.
Приказываю противотанковому расчету уничтожить. Пять-шесть выстрелов, и танк загорелся, а другой обратился в бегство. Путь свободен.
Слышу сигнал.
— В атаку!
Сжимаю покрепче автомат, встаю во весь рост.
— За мной, товарищи, за Родину! Вперед!
Грянули выстрелы. Дымом закрыло небо. Вперед! Враг дрогнул, в беспорядке начал отступать.
Вижу, из-за памятника два автоматчика стоя ведут огонь по нашим. Падаю на землю. Даю две очереди. Хорошо, ей-богу, хорошо! Один свалился в сторону, другой остался на своем месте. Славно стреляет автомат — грозное русское оружие.
А ребята с правого фланга давно уже пробрались вперед, с криком «ура!» громят врага...
20 мая. Насчет воды дело ухудшилось совершенно. Гражданское население находится от нас недалеко. Мы разделены недавно сделанной стеной, но я все-таки проведываю их и часто интересуюсь настроением. Плохо дело. Вот воды хотя бы по сто граммов, жить бы еще можно, но дети, бедные, плачут, не дают покоя. Да и сами тоже не можем: во рту пересохло, кушать без воды не сготовишь. Кто чем мог, тем и делился. Детей поили с фляг по глотку, давали свои пайки сухарей...
24 мая. Грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум... Быстро схватился, но было уже поздно.
Человечество всего земного шара, люди всяких национальностей! Видели ли вы такую зверскую расправу, какой владеют германские фашисты. Нет...
Я заявляю ответственно: история нигде не рассказывает нам об этих извергах. Они дошли до крайности! Они начали давить людей газами!
Катакомбы полны отравляющим дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих матерей. Но, увы, они лежали мертвыми на земле с разорванными на груди рубахами, кровь лилась изо рта.
— Помогите!
— Спасите!
— Покажите, где выход! Умираем!
Но за дымом ничего нельзя было разобрать.
Я и Коля тоже были без противогазов. Мы вытащили четырех ребят к выходу, но напрасно. Они умерли на наших руках.
Чувствую, что я уже задыхаюсь, теряю сознание, падаю на землю. Кто-то поднял и потащил к выходу. Пришел в себя. Мне дали противогаз. Теперь быстро к делу, спасать раненых, что были в госпиталях.
Ох, нет, не в силах описать эту картину. Пусть вам расскажут толстые каменные стены катакомб, они были свидетелями этой ужасной сцены...
Вопли, раздирающие стоны. Кто может, идет, кто не может — ползет. Кто упал с кровати и только стонет: «Помогите!», «Милые друзья, умираю, спасите!»
Белокурая женщина лет 24-х лежала вверх лицом на полу. Я приподнял ее, но безуспешно. Через пять минут она скончалась. Это врач госпиталя. До последнего своего дыхания она спасала больных, и теперь она, этот дорогой человек, удушен.
Мир земной! Родина!
Мы не забудем зверств, людоедства. Живы будем — отомстим за жизнь удушенных газами!
Требуется вода, чтобы полить марлю и через волглую дышать, но воды нет ни одной капли. Таскать людей к отверстию нет смысла, потому что везде бросают шашки и гранаты. Выходит, один выход — умирать на месте в противогазе. Она, может быть, и есть, но теперь уже поздно искать ее.
Гады, душители. За нас отомстят другие!
Несколько человек вытащили ближе к выходу, но тут то же самое, а порой еще больше газов...
Колю потерял, не знаю, где Володя. В госпитале не нашел, хотя бы в последний раз взглянуть на них. Пробираюсь на центральный выход. Думаю, что там меньше газов, но это только предположение. Теперь я верю в то, что утопающий хватается за соломинку. Наоборот, здесь больше отверстия, а поэтому здесь больше пущено газа.
Почти у каждого отверстия 10—20 немцев, которые беспрерывно пускают ядовитые газы-дым.
Прошло восемь часов, а они все душат и душат. Теперь противогазы уже пропускают дым, почему-то не задерживают хлор.
Я не буду описывать, что делалось в госпитале на центральной. Такая же картина, как и у нас. Ужасы были по всем ходам, много трупов валялось, по которым еще полуживые метались то в одну, то в другую сторону. Все это, конечно, безнадежно. Смерть грозила всем, и она была так близка, что ее чувствовал каждый.
Чу! Слышится песнь «Интернационал». Я поспешил туда. Перед моими глазами стояло четверо молодых лейтенантов. Обвязавшись, они в последний раз пропели пролетарский гимн.
— За Родину!
Выстрел.
— За нашу любимую партию Ленина!
Выстрел.
— За нашу победу!
Выстрел.
Еще прозвучало три выстрела, четыре трупа лежало неподвижно. Какой-то полусумасшедший схватил за рукоятку «максим» и начал стрелять куда попало. Это предсмертная судорога.
Каждый пытался сохранить свою жизнь, но увы! Труды напрасны. Умирали сотни людей за Родину.
Изверг, гитлеровская мразь, посмотри на умирающих детишек, матерей, бойцов, командиров! Они не просят от вас пощады, не станут на колени перед бандитами, издевавшимися над мирными людьми. Гордо умирают за свою любимую священную Родину...
3 июля. Целый день 2 июля ходил как тень. Порой имел желание хотя бы закончить такую муку смертью, но подумал о доме, хочется еще раз увидеть свою любимую жену, обнять и поцеловать своих любимых крошек деток, а после и жить вместе с ними.
Болезнь увеличивается. Силы падают. Температура до 40°. Зато следующий день принес большую радость: вечером к нам в штаб пришел воентехник I ранга тов. Трубилин. Он долго говорил с капитаном, после чего мне было слышно, что он сказал:
— Да ей-богу, будет же вода.
Смысла я не понял, что за вода и откуда. Оказывается, что этот Трубилин взялся за день дорыть подземный ход к наружному колодцу и достать воду. Хотя это и стоило большой напряженной работы, но молодой энергичный товарищ взялся по-большевистски за работу. Вновь застучали кирки, заработали лопаты. Но верить в то, что уже будет вода, никто не верил.
Что же получилось с колодцем? Фрицы его сначала забросали досками, колесами с повозок, а сверху большими камнями и песком. В глубине он был свободен и можно было брать воду.

Прошло восемь часов, а они все душат и душат. Теперь противогазы уже пропускают дым, почему-то не задерживают хлор.
Я не буду описывать, что делалось в госпитале на центральной. Такая же картина, как и у нас. Ужасы были по всем ходам, много трупов валялось, по которым еще полуживые метались то в одну, то в другую сторону. Все это, конечно, безнадежно. Смерть грозила всем, и она была так близка, что ее чувствовал каждый.
Чу! Слышится песнь «Интернационал». Я поспешил туда. Перед моими глазами стояло четверо молодых лейтенантов. Обвязавшись, они в последний раз пропели пролетарский гимн.
— За Родину!
Выстрел.
— За нашу любимую партию Ленина!
Выстрел.
— За нашу победу!
Выстрел.
Еще прозвучало три выстрела, четыре трупа лежало неподвижно. Какой-то полусумасшедший схватил за рукоятку «максим» и начал стрелять куда попало. Это предсмертная судорога.
Каждый пытался сохранить свою жизнь, но увы! Труды напрасны. Умирали сотни людей за Родину.
Изверг, гитлеровская мразь, посмотри на умирающих детишек, матерей, бойцов, командиров! Они не просят от вас пощады, не станут на колени перед бандитами, издевавшимися над мирными людьми. Гордо умирают за свою любимую священную Родину...
3 июля. Целый день 2 июля ходил как тень. Порой имел желание хотя бы закончить такую муку смертью, но подумал о доме, хочется еще раз увидеть свою любимую жену, обнять и поцеловать своих любимых крошек деток, а после и жить вместе с ними.
Болезнь увеличивается. Силы падают. Температура до 40°. Зато следующий день принес большую радость: вечером к нам в штаб пришел воентехник I ранга тов. Трубилин. Он долго говорил с капитаном, после чего мне было слышно, что он сказал:
— Да ей-богу, будет же вода.
Смысла я не понял, что за вода и откуда. Оказывается, что этот Трубилин взялся за день дорыть подземный ход к наружному колодцу и достать воду. Хотя это и стоило большой напряженной работы, но молодой энергичный товарищ взялся по-большевистски за работу. Вновь застучали кирки, заработали лопаты. Но верить в то, что уже будет вода, никто не верил.
Что же получилось с колодцем? Фрицы его сначала забросали досками, колесами с повозок, а сверху большими камнями и песком. В глубине он был свободен и можно было брать воду. Трубилин уверенно дошел до колодца подземным ходом в течение 36 часов своей упорной работы, пробил дырку в колодце, обнаружил, что воду