Зимневишневое
Думаю, все вы помните неповторимого, непревзойденного, советского Шерлока Холмса с Василием Ливановым и Виталием Соломиным в главных ролях. Эту нетленную, интеллигентнейшую приключенческую сагу создал никто иной как Игорь Масленников. Режиссёр, который в 1985-м, 1990-м и 1995-м годах поставит ещё одно, знаковое для нашей Родины кинотворение. Произведение, вобравшее в себя немалый и невероятно трагичный кусок истории усталой, брошенной на растерзание спекулянтам страны.
Трилогия «Зимняя вишня» по сюжету до ужаса тривиальна. Разведённая Оля любит Вадика, Вадик любит себя. Вадик любит себя в Оле, но женат Вадик на Ире. Не сомневаюсь, читая синопсис Валуцкого, на Ленфильме скептически покачивали головами или вовсе не сдерживались в приступе зевоты, быть может, даже уплывали в сон. Но сколь прост был расписанный на бумаге адюльтер, столь жизненно меток вышел экранный результат. Да что там, практически документален. Словно подвели итоги статистическим выкладкам, строго фиксирующим: через всё это прошла каждая вторая русская женщина, хлебнула один в один каждая третья российская семья.
В этой опоясанной документальностью простоте и кроется секрет большой зимневишневой популярности. Герои молниеносно ассоциируются зрителем с самим собой, или, как минимум, со знакомыми, соседями, родственниками. Смотришь и ловишь себя на мысли - да, так не просто могло быть, ровно так всё и было! Вот догорающие угли сталинских коммуналок, вот НИИ и сводящее с ума «работа-дом-работа», вот, не под завязку ещё пока, забитые «малиновыми девятками» и «шестёрками» парковки, вот нелепые плащи и пришибзднутые шапки. Вот одиночество в отсутствие интернета и мобильной связи. Вот тошнотворно мимолётное пьяное счастье, железные свистящие чайники на газовых плитах и приглушённый свет уютных кухонных вечеров. Вот она - покачнувшаяся, но ещё недобитая джинсами и кока-колой вера в любовь и настоящую семью, во взаимоуважение и преданность.
Первая, ещё более менее «союзная», часть во сто крат целостнее двух последующих. Но ощущения точности, тонкого отражения соответствующих второй и третьей частям временных отрезков это не только не отменяет, а усиливает. Мы видим на экране именно то качество постановки, ту жизнь, те образы, которые полностью соответствуют 1990-му и 1995-му годам. Все эти золотые, новые русские украшения и раритетные вещицы царской эпохи среди обшарпанных стен, полуразваленных, безжизненных монументов социализма. Всё это внезапно упавшее на плечи обычных трудяг суетливое поклонение законам бизнеса. Вся эта заполонившая пустоту вчерашней теплоты кухонь холодная и склизкая корысть.
Помимо очаровательной музыки, однозначно устлавшей Вишне путь в вечность, и удивительно реалистичной антологии времени, Масленникову удалось продемонстрировать анатомию русской души, её растворение в постсоветском пространстве. Но так ли абсолютна эта оценка?
Те, кто с выражением непостижимой глупости выпрыгнул из мерседеса Герберта в 1985-м году, с энтузиазмом сели в него из развалин Союза. Одни эмигрировали, другие остались, третьи, оставшись, оказались у разбитого корыта. То, что ещё вчера считалось пошлостью, предательством и свинством, сегодня вошло в моду. В Зимней вишне эта характерная для описываемого периода истории черта проиллюстрирована детально.
Лариса была бухгалтером на автобазе, а стала владелицей эскорт-такси. Вадик был респектабельным начальником отдела в крупном НИИ, а стал специалистом по просиживанию штанов в фирме по производству веников.
Метаморфоза главной героини не менее наглядна. Жёсткие принципы Оли, её твёрдая вера в настоящие чувства, полноценную семью, дают трещину. Так и не дождавшись Вадика, Оля выходит замуж за иностранца, которого не любит, уезжает за границу, воспитывает дочь Вадика с другим мужчиной, выменивает собственное женское счастье на безоблачное будущее своих детей. Казалось бы, не стоит дважды наступать на одни и те же грабли, тянуться к человеку, без веских на то оснований обрекшему тебя на столь продолжительные мучения. Но Оля, спустя годы, снова ищет Вадика, разводится и жаждет настоящей русской любви. С одной стороны - что-то близкое к подвигу, с другой - личина малодушия, глупости, безволия.
Тлетворность Зимней вишни не в бесхарактерности, безрассудстве героев, не в их слепом, легкомысленном следовании на поводу у эмоций, а в том, что здесь нет ни одного героя, изменившего этим качествам. А главное - в том, что авторы эти черты характера лелеют и ценят, одобрительно кивая в сторону широкой русской души. Посмотрите, ну все же мы такие! Да, мы не разбираемся в людях, да, мы изменяем и подставляем, лжём и изворачиваемся, приносим себя в жертву, но зато мы умеем прощать! И, черт возьми, любить!
Порядочности, взаимоуважению, чистоте нравов и здравому смыслу противопоставляется способность к самопожертвованию, вечная, пусть и юродивая, но любовь. Режиссёр видит соотечественников такими, и, судя по изменившейся эпохе, судя по положительным многомиллионным откликам, он скорее оказывается прав. Вопрос к нему лишь один - почему данная система координат принимается как должное, почему ни один из героев не задается вопросом - может быть, стоит относиться к жизни и людям вокруг как-то иначе?