Жизнь трусов⁠⁠

Кто-то человек. Кто-то - кошка, а кто-то - яблоко. А я - трусы. Обычные синие мужские трусы. Люди думают, что только они думают. Но, как говорит мой человек, "кабы не хуй". Что - кошка не думает? И яблоко думает, и даже трусы. Не мозгом, конечно, у нас его нет. Мы думаем энергией, электронами и кварками, и это даёт возможность не только думать, но и слышать все происходящее в непосредственной близи, общаться с другими предметами, вот только человек не слышит предметы, потому что его мозг буквально орёт энергетически на всю ивановскую своими эмоциями. Сами-то мы эмоции испытывать не умеем. Но всё слышим и понимаем.

Прямо сейчас я чувствую, что вещи, с которыми мы общались в последние часы, замолкают, исчезают. Я знаю, чтó там, но мне немного страшно (если я правильно понимаю эту эмоцию), машинально вспоминаю всю свою жизнь.

Я помню какие-то обрывки прошлых жизней, скорее всего мы были бабмуком или хлопком или чем-то таким - помню ощущение солнечного тепла на стебле, но это, наверное, единственное воспоминание до реинкарнации. А в этой жизни первое воспоминание - это пожелание чистоплотной задницы от швейной машины, которая нас сшила. Потом мы лежали, аккуратно сложенные, в одном пакетике с другими трусами - такими же, только чёрными. Лежали долго, было темно. Потом нас куда-то везли и мы опять лежали. А потом нас вместе с соседом забрал человек, увёз домой и положил в ящик. Там лежало много других трусов и ещё много носков. Носки - это тоже такая одежда. Интересно, что они все появляются парами и человек их берет только по два, но каждый из них говорит о себе в единственном числе: "Я - носок". А я тогда почему "трусы", я же один, вот он я! И как мне говорить тогда - я или мы? Так и не разобрался. А ещё носки очень быстро расстаются, и потом их носят, комбинируя как угодно, иногда кого-то из пары выбрасывают, как говорит мой человек, "к хуям". И это странно, потому что, по моим наблюдениям, хуй только один, и, вроде бы, он является частью человека. Есть даже предположение, что моё основное назначение - это прятать хуй, но это не точно. И носки, и другие трусы в ящике были разные - были и молодые, и старые, с дырками. Старые жаловались на стиральную машину, говорят, что она наносит травмы - небольшие, но каждый раз. Зато хвалили человека за то, что он очень чистый, о говне только легенды ходят от прошлых поколений пра-пра-трусов, вживую говно никто и не видел. В ящике пришлось лежать долго, несколько месяцев. Других он забирал, потом возвращал снова чистыми, иногда чуть влажными - они и рассказывали про стиралку. А нас человек засунул в дальний угол, и каждый день как-то не дотягивался до нас. До сегодняшнего дня. Честно говоря, не было никакого желания закончить день в стиралке, но я знал, что такова судьба. Человек весь день куда-то ходил, что-то пил и ел, снимал нас пару раз, а потом надевал, и задница его была после этого слегка влажной, но очень чистой. Потом он очень долго сидел и трясся, думал, что едет домой, говорил кому-то, что едет на машине и не может говорить. Странно, конечно - сам говорит, а говорит, что не может, бессмыслица какая-то. Потом он перестал трястись, встал, где-то поковырялся, очень расстроился, опять кому-то звонил, спрашивал, не забыл ли он ключи от квариры. Тоже странно: если он сам про них говорит, значит он про них помнит, так ведь? Как можно говорить про вещь, про которую не помнишь? Еще сказал, что опять куда-то поедет, но уже на электричке. Не знаю, что это такое. Потом он долго шел, долго стоял, а потом подумал "Наконец электричка, как же хорошо, что там теперь есть сортиры, как же я хочу срать". Сначала он просто сидел, кого-то мысленно ругал, ждал, когда же кто-то откуда-то выйдет. Потом очень обрадовался, встал и пошел куда-то быстро, кричал про себя "Ура" (что значит это слово?). Потом ругал про себя замок, не мог понять, закрыт он или нет, а потом наконец спустил нас до колен и долго и шумно радовался, кряхтел и, видимо, там что-то было связано с говном. Потом он подумал про бумагу, шепотом назвал кого-то суками, но потом обрадовался своей мысли о воде. А потом - мы запомнили фразу наизусть - он тихо, но очень по-злому сказал вслух: "Вот ёбаные, блять, гондоны, нахуй! Ни бумаги, блять, ни воды, блять, что вы за пидорасы такие, ебать вас в рот, и главное, сука, что мне, блять, теперь делать, у меня же нихуяшеньки нет, кроме паспорта?" Потом он подумал, что про паспорт он, конечно, пошутил, и опять чему-то про себя обрадовался, но уже как-то не особо искренне обрадовался. Мы почувствовали, как он снял джинсы, а потом он и нас снял. А потом мне показалось, что мы научились испытывать самые настоящие эмоции. Чудовищные, отвратительные эмоции! И одновременно с этим мы резко осознали, что такое говно. Он вытирал его нами. Долго вытирал, чистюля, блять. А потом бросил нас в большой пакет. В пакете кроме нас лежали какие-то бумажки, тряпки, два носка - один маленький белый, другой очень большой красный и трое очень разных трусов. Объединяло нас одно: все мы были в говне, причем тоже очень разном.

Лежали мы до вечера, какая-то тряпка говорила, что вечером нас сожгут. Все мы с ней не согласились, но спорить не стали. Потом нас куда-то увезли, бросили на какую-то движущуюся поверхность, в конце которой - яркий свет и очень сильный жар, который прямо сейчас все ближе и ближе. Может, тряпка была права? Да нет, ерунда. Я уверен, это и есть стиральная машина, после которой все возвращаются в свой бельевой ящик - немного помятыми, но чистыми.