Эй, толстый! Четвертый глаз. 43 серия
Эй, толстый! 1 сезон в HD качестве
На самом краю детского пляжа, на небольшом бугре, у зарослей дикой ежевики, по соседству с табличкой «Курить строго запрещено. Штраф – 500 рублей» располагался навес. Под навесом стоял стул – шезлонг из парусины и алюминиевых трубок. В шезлонге, одетая в строгий сплошной купальник, в очень крутых темных очках, положив одну длинную и стройную ногу на другую такую же, сидела спасатель Катя.
На ее прекрасные ноги таращились подростки из средних по возрасту отрядов. Раньше Кате были приятны осторожные взгляды взволнованных маленьких дрочеров. Но сейчас ей было насрать. Потому что откуда не ждали, под самый конец сезона, в жизни пляжного спасателя Катерины возникли большие проблемы.
Начальница лагеря Татьяна Николаевна сегодня утром заявила, вся такая серьезная, что зачет по педагогической практике вот лично ей, спасателю Кате, проставлен не будет. За отвратительное поведение, типа того. И потому что летнюю педагогическую практику Катерина не прошла. Стыдно признаться, но это была правда. Катя практиковалась в педагогических навыках с детьми четыре дня. А потом она попалась на очень серьезном проступке, и ее отстранили от работы.
Проступок был катастрофически серьезен. Особенно для девушки. Катя попалась на пьянке. Понятно, что девушки – тоже люди, и им тоже иногда свойственно напиваться. Но Катя до поросячьего визга, до позорных соплей напилась с детьми. С пионерами из собственного отряда. И попалась.
Что Катя могла бы сказать в свое оправдание? Наверное, то, что ее отряд был самым старшим. Что мужская его половина состояла из громил и дылд. А девочки были уже вполне сформировавшимися кобылками. Парни из отряда с первых дней образовали что-то вроде банды. Их было много, они могли отпиздить кого угодно. И дети из старшего отряда клали хуй вообще на всех взрослых.
Почему? Потому что заправлял этой бандой Вовасий – любимый сыночек Татьяны Николаевны, начальницы лагеря. Это был двадцатилетний жлоб, которого мамочка отмазала от армии. Да он и был-то всего на год моложе Кати! А с ним были еще Толяха и Кастет – отвратительные мажоры, дети больших столичных начальников. Дети, естественно, великовозрастные. Толяхе было девятнадцать. Кастет являлся младшим членом этого ублюдочного триумвирата. Он только что перешагнул порог полной уголовной ответственности, которая в России наступает в восемнадцать лет.
Московских долбоебов Толяху и Кастета родители по блату отправляли в ссылку на море, лишь бы дома не мозолили глаза старшему поколению. А вот Вовасий наводил свои порядки при полном покровительстве мамаши. Ублюдочного триумвирата боялись даже взрослые. А вожатые не пытались воспитывать этих бандитов. Миссия старших была проста – потакать авторитетам первого отряда всеми возможными способами.
Напарник Кати – однокурсник Федор – быстро прорубил ситуацию и не стал ломать сложившийся порядок вещей. Он потакал банде настолько, что сам влился в нее. И не на первых ролях. А Катя своих воспитанников просто боялась. Она прекрасно понимала, что в одиночку ничего с ними не сделает. Оставалось только мечтать, чтобы эти опасные дети ее хотя бы не трогали.
Но даже мечтать об этом не стоило. Дети смотрели на нее. Катя ловила на себе опасные сальные взгляды триумвиров. Они обращались к ней, естественно, на «ты», пошлили, намекали понятно, на что, гнусно и прыщаво ржали в ее присутствии.
Вечером четвертого дня Катя отчего-то взбесилась и решила расставить точки над «и», отправившись прямо в логово к своим мучителям. В одну из пацанских палат.
Та была оборудована по-зоновски. Трое паханов обитали за занавесками, на блатных местах у окон. Катя решительно прошла за занавески, и заранее отрепетированная гневная речь застряла у нее в горле колючим комком. Хулиганы жарили шашлык на небольшом мангале и пили вино.
– Оба-це, кто к нам пришел! – опасно загнусавил Вовасий, когда увидел Катю.
– Какие люди, нахуй!
– Не матерись, – неубедительно сказала Катя.
– А то что? – прогундосил Вовасий. – Ты пойми, что нам запрещать ничего не надо, поэла? Мы сами тут кому надо, что надо запрещаем.
– Бгы-гы-гы! – заржали Толяха и Кастет.
– Ты сиди на жопе ровно, – продолжал Вовасий. – Главное, не пизди и ноги раздвигай, когда попросят.
– Что? – вспыхнула Катя. – Что ты там сказал?!
– Ебаться будем? – нахально спросил Вовасий.
– С тобой?
– А чо, я всего-то на год тебя младше.
– У меня вообще-то жених есть.
– Слушай, короче, – по-блатному гундел Вовасий. – Ты же москвичка? И я тоже. И пацаны, короче. Мы твоему жениху, если что, по рогам надаем, и наступят мир-дружба-жувачка, поэла?
От такой наглости Катя зависла, как перегревшаяся игровая приставка.
– Ты пойми, что мы своего всегда добиваемся, – продолжал Вовасий.
– Не ссы! – с поганым смешочком поддержал товарища Толяха.
Уезжая на педагогическую практику, Катя думала, что будет водить с малышами хороводы, а не вести переговоры с бандой криминальных отморозков.
– А ты знаешь, как ты попала на наш отряд? – спросил Вовасий.
– Как-как? Назначили! – ответила Катя.
– Ха-ха! – покатились со смеху гопники. – А кто тебя назначил?
– Ну, Татьяна Николаевна! – сказала Катя, все уже поняв.
– Бинго, блядь! А кто помог ей сделать выбор? Почему из всех кобыл выбрали именно тебя? А? Потому что я ей сказал. И вот ты с нами.
Палата закружилась перед Катиными глазами. Вот, значит, как? Значит, трое этих ублюдков устроили кастинг? Значит, вот кому Катя обязана своими проблемами.
– Да ладно, – с фальшивым участием сказал Вовасий. – Вижу, загрузил я тебя. Дал пищу для размышлений. Ты, чувиха, короче, держись меня, и все будет чики-пики. Матушка тебе такую характеристику напишет, что весь твой университет от восторга кончит, отвечаю. Тебе, типа, повезло, детка. Осознай это!
«Вот, значит, как?!» – думала Катя.
– Но ты не парься, – продолжал Вовасий. – До конца смены еще долго. Сегодня, может быть, у нас любви с тобой и не будет. Но до конца смены мы с тобой найдем общий язык, ага. Винища будешь?
– Ага, – сказала Катя.
Это, конечно же, была ее ошибка. Да, она пережила стресс. Но соглашаться с предложением выпить все-таки не стоило. В оправдание можно сказать, что молодая вожатая переволновалась. А кто бы не испытал сходных чувств?
– За взаимопонимание, – провозгласил Вовасий. – Можем же, если хотим. И вот сейчас, чувиха, мы видим с твоей стороны первые шаги доброй воли. Давай, до дна!
Вино было неплохим, сладеньким и крепким. Когда Катя допила до дна (у нее получилось), по всему телу разлилось тепло, а страх исчез. Ведь сказал же Вовасий, что любовь у них будет не сегодня? Потом Катя разберется. Главное, что сегодня можно спать спокойно.
Конечно, это был неоправданный, глупый оптимизм. Но Катя выпила еще один стакан. Ею овладело неестественное веселье. Гопники допытывались про Сережу, а Катя рассказывала. Привирала, хотела, чтобы гопники испугались. Но те лишь качали головами, переглядывались.
– Нет у тебя никакого Сережи! – вдруг сказал Вовасий.
– То есть, как это нет? – возмутилась Катя.
– А так это. Ты выдумала его.
– Я?! Ты гонишь, что ли? Стану я выдумывать!
– Он у тебя слишком правильный, слишком богатый, слишком крутой, – заявил Вовасий. – Такие чудо-женихи водятся только в прелестных головках милых созданий. А в реальной жизни таких вот принцев не бывает!
– А вот и бывает! – возмутилась Катя.
– Ты не ори, пионеров разбудишь, – сказал Кастет.
– Ладно, давайте не ссориться! – сказал Вовасий. – Предлагаю раскурить трубку мира.
– Я не курю! – сказала Катя.
– Трубку мира курить надо, – жестко возразил Вовасий. – Потому что тогда получится, что ты не за мир, а за войну. Понимаешь? И тогда нам придется с тобой воевать.
– Ладно! – согласилась Катя. – Давайте вашу трубку! Никакой трубки, впрочем, и не было.
Кастет достал длинную папиросу, Толяха раскрыл окно, а Вовасий сказал:
– Начинай ты, тяни вместе с воздухом, дым удерживай. Иначе будет несчитово.
Катя взяла в рот цилиндрик папиросы, Кастет клацнул зажигалкой «зиппо». Дым оказался сладким и странно ароматным, не как бывает от сигарет. Катя втянула его слишком сильно. Возникло ощущение, что она проглотила колючий, прокаленный на солнце кактус. Тот кололся и драл горло. Катя не выдержала и закашлялась. Она кашляла и кашляла, спазмы выворачивали ее наизнанку. Начала странно кружится голова, и в какой-то момент Кате показалось, что она кашляет в каком-то ритме. И этому ритму подчиняется все вокруг.
– Во закашлялась, – слышала Катя слова гопников. Те были каким-то образом одновременно далеко и близко. – Ебать ее сейчас попрет.
Потом Катя поплыла. Все мироздание вокруг нее разбилось на кусочки паззла, разлетелось смешными бусинками по комнате – не собрать. Мироздание гудело какими-то голосами, но и они не сливались во что-то осмысленное.
Катя вдруг поняла, что усилием мысли может собрать из веселых клочков мироздания любую картину. И она стала собирать.
Прошло, наверное, много времени, паззл не складывался. А в какой-то момент вдруг собрался. Цветные точки соединились и образовали встревоженную и брезгливую физиономию Татьяны Николаевны – начальницы лагеря.
– Нет, – сказала Катя. – Иди нахуй, тебя нам не надо!
Она стала пытаться разобрать эту физиономию обратно, но та – совсем не поддавалась такой деконструкции. Физиономия изрыгала какие-то слова, а Катя их, к своему ужасу, понимала все.
– Нет, это безобразие! – кричала начальница детского лагеря. – Вожатая! Пьет алкоголь с пионерами! Это неслыханно!
– Это я тебя придумала! – воскликнула Катя. – Сгинь!
Наутро Катя проснулась у себя в кровати, с пустой и гулкой, как колокол головой, с мечтами о холодном столовском компоте. Когда же она вышла в столовку, она узнала новости.
Ее уволили.
***
Впрочем, можно сказать, что Кате повезло. В этой смене совершенно пустовала вакансия спасателя. А тот был на пляже необходим по всем инструкциям. Катя плавала хорошо, практически все детство ходила в бассейн. Так она и стала спасателем, тихо надеясь, что практику ей все-таки проставят.
От детей ее отселили в одноэтажный корпус на холме – далеко от отрядов. И это тоже было благом. Нет, конечно, три гопника при встрече подкалывали ее, делали сальные намеки. Но это можно было пережить. Потому что Катя думала, что ее пронесло. А оказалось, что нет.
Вчера вечером перед корпусом объявился наглый Вовасий. Он стоял, опершись о перила веранды. Ждал он, как выяснилось, именно Катю.
– Должок за тобой, – сказал он.
– Какой еще должок? – оторопела бывшая вожатая.
– Ну, как. За спасение твоей практики.
– А ты-то тут при чем?
– Не, чувиха, ты вроде большая, старше меня, нахуй, на год, а не врубаешь совсем ничего!
– А что я должна врубать?
– Благодаря кому ты вообще в лагере осталась? А? Ты не поняла? Это я тебя от матушки отбил!
Она-то тебя выгнать хотела. А я сказал, что не надо, что ты классно плаваешь. Ты почему таких простых вещей не всасываешь?
Катя потрясенно молчала. В который раз жизнь демонстрировала ей всю свою сложность. Оказывается, даже в самых несложных и дурацких жизненных ситуациях бывает двойное дно.
– И чего ты хочешь?
– Ну, догадайся, нахуй.
– Нет, – сказала Катя.
– Точно нет? В ответе за базар?
– В ответе, – сказала Катя.
– Смотри, приползешь ко мне – поздно будет, – сказал Вовасий. – Но ты все равно приползай, я не против.
И ушел.
***
А наутро Татьяна Николаевна объявила, что практики Кате – не видать. И что теперь будет? Катя понимала, что ей придется идти к Вовасию. Придется на коленях умолять его о прощении, о милости. Других выходов просто не было. Спасатель Катерина понимала, что тонет в сложной жизненной ситуации.
– Помогите, человек тонет! – вдруг услышала Катя.
Крик доносился не из лагеря, а с соседнего общественного пляжа. Недалеко от берега, метрах в тридцати, кто-то навсегда погружался в воду. Наблюдалась какая-то возня, и продолжались крики. Катя бросилась в море. Отсюда она могла быстро доплыть до утопающего.
Ласковая вода приняла Катю, и девушка уверенным кролем быстро поплыла на помощь.
Продолжение следует…
