Я.Черт 11⁠⁠

Начало

Пытаюсь подняться, но мягкие корни подо мной разьезжаются, ноги снова проваливаются глубже и я сажусь на что-то смачно жмякнувшее. Шарю руками. Ткань? Пуговица? Шарю дальше. Руки в чем-то липком прикасаются к мягкому. Губы, нос? Отдергиваю руку. Шарю с другой стороны. Пальцы? Рука... Вскаиваю, пытаюсь вырвать ногу, карабкаюсь. Кроссовок остается внизу, видимо, среди рук и ног, принятых мною за корни. Стою на чем-то продавливающемся. Живот? Голова? Шарю ногой впереди, пытаясь наступить на твердое. Никак. Все ненадежно, расползается или проседает, наступать на такое опасно. Лучше стоять там где стою и подумать. Какая же вонища! Это трупное зловонье плотной взвесью обволакивает все вокруг. Всасываю воздух мелкими порциями через рот, чтобы не вывернуло наизнанку. Надо мной ни одной звезды, рассвета ждать не стоит.

Значит, мне нужно победить себя? Может быть, свои страхи? Но я никогда не боялся трупов, это просто пустые оболочки. Никогда не боялся быть погребенным заживо или оказаться в братской могиле. Нужен свет. Нужен фонарь. Пуговица - значит одежда. Карманы. Опускаюсь на корточки, шарю под ногами. Пуговица, еще одна. Ремень, карман. В кармане пусто. Во втором тоже. Опускаюсь на колени и пытаюсь медленно передвигаться. Волосы. Переношу вес на эту голову под рукой, она проворачивается и отъезжает в сторону. Нащупываю плечо, грудь. Переношу вес туда. Плоть немного продавливается, но выдерживает. Аккуратно продвигаюсь, второй рукой нащупываю ткань. Куртка? Ищу карманы. Там снова пусто. Еще немного продвигаюсь на четвереньках. Где-то внизу раздается утробный рык, среди звенящей тишины взорвавшийся зловещим громом. Пытаюсь встать, поскальзываюсь, падаю. Под руками сплетение рук, ног, голов. Еще один рык с другой стороны. Приближающийся шум, будто раздвигаются ветки или мешки. Зажмуриваюсь.

Все неправда, все у меня в голове. Значит, этим можно управлять.

Это мой мир! У меня за спиной мой верный меч! Шарю за спиной - пусто. Не так.

Это мой мир! Выхватываю свой верный меч из-за спины. Яркое сияние пламени праведного гнева освещает пространство вокруг. Отвратительная морда трупоеда, стремительно несущегося в мою сторону по огромному кургану из трупов. Трупоед замирает, его безобразное, покрытое струпьями и язвами тело дрожит, то ли от нетерпения, то ли от страха. Морда как у гигантской летучей мыши ощерилась двумя рядами острых клыков. Он издает еще один утробный рык и, пятясь, отступает. Осматриваюсь, не теряя монстра из виду. В глаза бросается камуфляж. Голова вдвшника пялится на меня неподвижными зрачками на посиневшем лице, тело в позе зародыша наполовину скрыто другими телами. Я его угомонил буквально вчера. Еще одно изуродованное гримасой боли знакомое лицо, этого выловил позавчера. Все лица здесь мне знакомы. Это мое личное кладбище. Как же их много! Искромсанные, окровавленые, покрытые кровью, грязью и гноем тела свалены горой, подножие которой теряется в зеленоватом тумане.

Пламя меча начинает отрывисто мигать, как будто это светодиодная лампа, срок службы которой подходит к концу. Это мой мир! Не помогает, пламя мигает и медленно тускнеет. Я - настоящий герой, уничтоживший тысячи адских тварей. Это мой личный склад трофеев, я хочу рассмотреть их получше! Пламя вспыхивает с новой силой. Так-то лучше. Делаю уверенный шаг вперед, тело под ногой неподвижно, идти легко. Нужно дойти до края этой горы трупов и найти выход. Сбоку торчит песья голова. О, трофеи из цеха. Вспоминаю то сладкое чувство невероятной силы. Хорошая была охота. Иду дальше по плотной тропе из тел, которые будто специально выложены так, чтобы мне было удобно. Слева что-то белое. Крыло! Измазанные кровью перья среди груды тел. Ангел тоже это заслужил? Пламя резко гаснет, будто его задули. Непроглядная тьма. Торжествующее рычание слева, справа и снизу. Трусливые падальщики! Откуда в вас столько смелости, чтобы нападать на меня? Вы же жрете трупы!

Неужели и я?

Неужели этот ужасный запах разлагающегося мертвеца - от меня?

Не чувствую рук. В кромешной тьме кажется, что их у меня нет. Сгнили и отвалились. Пытаюсь кричать, но изо рта вырывается только хрип, бульканье и несколько зубов. Падаю на колени, потом на живот. Не могу пошевелиться. Над ухом чувствую дыхание монстра, слышу его довольное сопение в предвкушении трапезы. Она напала первая! Не помогает. Я могу попытаться обмануть настоятеля, но зачем обманывать себя? Я убил ее, чтобы получить лишнюю душу на счет и быстрее закрыть долг. Меня приподнимает и немного разворачивает. Падальщик отрывает кусок от моего бесчувственного тела.

Вижу твой взгляд.

Кровь ангела на моих руках?

Да плевать!

Я залью кипящей лавой и райский сад, и райский лес, и райский мегаполис вместе с его рафинированными обитателями, если это поможет вернуть тебя! Боль в руке, могу пошевелиться.

Мне не за что каяться!

Это мой мир! Рисую знак лечения, рисую знак огненной стены, рисую знак левитации. Взмываю вверх над горящей горой трупов и визжащими трупоедами. Руки и ноги на месте, боли нет. Огненное море подо мной волнуется и потрескивает. Где-то там, среди языков пламени, остался мой погасший меч. Огонь зеленеет и понемногу начинает спадать. Его языки переплетаются и сливаются в один. Зеленая прозрачность пламени густеет, становится плотной. Подо мной зеленая сплошная поверхность. Проглядывает трава, можно заметить маленькие цветочки. Левитация заканчивается и я медленно опускаюсь на залитый солнцем луг. Невдалеке опушка соснового леса, слышно журчание речки. Иду к лесу. Какие огромные сосны! Между стволов вижу пологий берег реки и какие-то фигуры в белом. Подхожу ближе. Это барская дочка с няней вышли на прогулку. Ей 9. Как и мне. Если отец узнает, что я опять сбежал, быть беде. Но я не могу ничего с собой поделать - каждый раз удираю с поля и подглядываю тайком, когда Софьюшка с няней выходят на прогулку. Она похожа на фарфоровую куклу - белая кожа, черные волосы, аккуратное платье в рюшечках. Нет, рыжие волосы. Или русые? Софьюшка оборачивается, будто что-то услышала и я любуюсь ее милым личиком. Карие глаза. Голубые глаза. Зеленые глаза. Какие у нее глаза? На берегу сидит, обернувшись на меня, керамическая фигурка размером с ребенка. На месте лица белая блестящая поверхность. Как я мог забыть? Карие глаза. На блестящей глазури будто бы неумелый художник блеклой акварелью выводит несуразные овалы глаз. Курносый нос? Нос с горбинкой? Широкий нос? Нелепые изображения лица, как с конкурса рисунка для старшей группы детского сада, сменяют одно другое. Все не то.

-Опять здесь?! Ирод!

Оборачиваюсь, но не успеваю увернуться от увесистого кулака бати. Мир взрывается болью в виске, валюсь с ног, темнеет в глазах. Детский крик, ругань няни. Отцовский голос, он путанно извиняется, что-то пытается объяснить. Сгребает меня за шиворот и волочет куда-то. Темнота.

Полупустой амбар. Я лежу на полу, надо мной нависла огромная темная фигура. Вокруг светло, но я не могу разобрать ни черт лица, ни одежды. Будто человек передо мной в сплошном слепом пятне, однако как я ни кручу головой, он не становится виден лучше. Только здоровенная рука с качергой, занесенная надо мной. И голос:

-Не понимаешь ты по-хорошему, да? Ешь, пьешь, а толку с тебя шиш! Ну я-то тебя научу уму разуму.

Рука с кочергой стремительно опускается. Боль в ноге, кричу не своим голосом. Скорее, верещу, как раненый хряк.

-Я-то тебя отучу от работы бегать.

Рука с кочергой опускается во второй раз. Кричать уже не могу, только сиплю. Да я тебя сам поучу! Рисую лечение. Рисую молнию. Рисую огонь. Ничего не происходит.

-Что ты мне машешь?! Не понял значит отцовского наставления?!

Рука с кочергой опускается в третий раз. Что-то хрустит, боль взрывается фейрверком и заполоняет сознание.

Красная темнота.

-Ах, Гришка, какая скука! Каждый божий день как день минувший! Чахну я здесь, умираю…

Софьюшка идет вдоль речки, ссутулив плечи. Ей 14, как и мне. Легкое голубое платье развевается на ветру, темные густые волосы собраны в аккуратную косу. Золотистые волосы? Русые волосы? Я не успеваю за ней,  рукой подталкиваю бедро, чтобы шустрее перекидывать ногу вперед, но получается несуразно и все равно медленно. Кое-как ковыляю вслед, пытаясь не упустить ни слова. А она уходит все дальше, не оборачиваясь. Громко говорю, надеясь, что она задержится, чтобы послушать:

-Ну что вы, барыня, вам жить и жить! Такое имение, за день из конца в конец не обойдешь! В столице бывали, в такие дома вхожи!

Она замирает, но не оборачивается:

-Вот и нянечка говорит, что нужно радоваться тому, что даровано господом. А я не хочу!

Она топает ногой:

-Не хочу!

Оханье где-то сбогу:

-Вот ты где дитятко! А я уж обыскалась, избегалась. Побереги старушку, Софьюшка!

Запыхиваясь и путаясь в листве сквозь густой лес торопится нянечка. А с ней конюх Федот и камердинер Арсений. Федот бежит ко мне:

-Тебе что барин велел?! Слов не понял, так я тебе делом поясню! Не приближайся к ней!
Огромный кулак молниеносно врезается в переносицу. Падаю в холодную речную воду. Софья даже не оборачивается. О чем-то препирается с нянечкой. Заволакивает красная тьма.

Мы сидим рядышком на холме, перед нами бескрайний лес. Солнце идет к закату. Легкий ветер обдувает лицо. Я так близко к ней, что дух захватывает. Мое плечо почти касается ее плеча. Ей 16, как и мне. Никого прекраснее я не видел в жизни! Сижу в оцепенении, боясь повернуть голову. Жадно вдыхаю запах ее цветочных духов.

-Клянусь, я наложу на себя руки! Мне теперь не мил белый свет! Вот прямо сейчас пойду и выпью мышьяка столько, чтобы тут же отдать богу душу!

Мое лицо пылает. По щеке катится слеза. Мне нечего ответить, кроме того, что если она это сделает, я последую за ней. Но ей до меня вряд ли есть дело, поэтому молчу. Ее сосватали старому генералу Рябцеву, до свадьбы всего две недели. Она теперь все время сравнивает себя с птицей, которую запрут в золотой клетке. Это невыносимо!

Она тихо плачет, закрыв лицо руками. Встает и, обхватив руками плечи, понуро идет в сторону усадьбы. Я поднимаюсь и ковыляю ей вслед. Она махает рукой:

-Ой, да оставь же меня. Привязался! Без тебя тошно.

Не смею возражать, чтобы не огорчать Софью иду в противоположную сторону. Слезы так и катятся по щекам, у меня нет сил их даже стереть с лица. Ковыляю в нашу деревенскую церквушку, чтобы хоть немного успокоится. Она чуть больше нашей семейной избы, только сверху высится украшенная крестом маковка. Зато внутри запах ладана и свечей умиротворяет и приводит в порядок мысли. У алтаря несколько небольших икон, бережно хранимых отцом Никоном. Среди них самая главная: из резного позолоченного оклада будто из окошка Божья матерь с младенцем печально смотрит на всех, приносящих свои боли и страхи. Она точно меня поймет! Она обязательно попросит у Бога за несчастную Софьюшку! Становлюсь на колени перед иконой, долго и путанно произношу все известные мне молитвы вперемешку с просьбами смилостивиться и спасти невинную душу. От мысли о том, что старый и толстый солдафон имеет право прикоснуться к чистой, невинной девушке у меня темнеет в глазах. Слова молитвы перемешиваются и звучат невпопад. Божья матерь все также печально смотрит на меня. Слышит? Не слышит?

-Ну хватит уже колени протирать, Гришенька. День деньской маешься. Богу молиться - это дело правильное, да только меру тоже нужно знать-мягкий голос отца Никона за спиной, -Знаю я твою беду. Тут уж ничего не попишешь. У самого сердце болит за девчушку, да делать нечего. Господь учит смирению.

Хочется закрыть уши руками, чтобы не слышать этот бубнеж про “на все то воля божья” и “неисповедимы пути”. Каждый день одно и то же. Сначала Никон радовался, что я так много времени провожу в церкви, но в последнее время стал прозладнее. Скоро, поди, прогонять начнет. Слезы застилают глаза, будто через мутное стекло вижу печальный и проницательный взгляд с иконы. Она так смотрит на всех! Хоть про неурожай жалуйся, хоть на дырку в рубахе, хоть на то, что мир рушится. Смотрит и ничего не делает! Бог учит смирению? Ну нет, не на того напали. Встаю с колен, произношу:
-Раз бог учит сидеть и ничего не делать, когда похоть жрет невинных, так пшел он к черту, такой бог.

Смачно плюю в икону. Оборачиваюсь к отцу Никону, он секунду не понимает, что произошло, а потом с ревом бросает на меня. Но что мне дряхлый старик? Легко отталкиваю его в сторону и под крики и проклятия ковыляю наружу. Здесь мне больше жизни нет. Мне вообще больше жизни нет. Нужно выкрасть коня, взять топор и расправится с негодяем Рябцевым. Его поместье недалеко, если действовать без задержек, то все получится. Иду в сторону конюшни, за спиной слышу крики. Отец Никон вышел из церкви и оглашает всю округу самыми отборными проклятиями. Время дневное, все в поле. Надеюсь, никто из мужиков его не услышит. А бабы… Ну что мне бабы? Нужно торопиться! Стараюсь ковылять как можно быстрее, я неплохо наловчился это делать в последнее время, стараясь поспеть за легкими ножками моей ненаглядной. Навстречу по пыльной дороге идет незнакомая бабка, сгорбленная, в коричневом балахоне. Мы странно идем навстречу друг другу - я хромая и подволакивая ногу, она кряхтя и опираясь на длинный посох. Из-под капюшона видна только нижняя половина лица, которую я различаю все лучше.  Подбородок покрыт короткой щетиной. Бабка или дед? Грубый мужской голос произносит:

-Значит, к черту такого бога?

Рву себя из немощного, хромого тела. Слишком больно это все вспоминать!  Темнота. Неужели все было так? В какие закоулки памяти я запрятал вот это все, оставив только теплоту ощущений в дымке забытья? Твой взгляд! Его я так и не вспомнил отчетливо, только грубо нарисованные каракули на фарфоровой голове. Но он же был! И это то, то я точно никогда не забуду! Или он тоже - только игра воображения? Тоже дорисован фантазией?

Я во фраке стою у стены бального зала, зубы скрипят от злости. София в пышном платье, выписанном из Парижа, кружится в танце с каким-то корнетом. Элегантно завитые золотистые локоны рассыпаны по плечам. Каштановые локоны? Русые локоны? Обдумываю колкость, которая приведет к дуэли с этим наглым мальчишкой. Ловлю взгляд любимой. Вот он! Это он? Смесь раздражения, насмешки и брезгливости. Как больно! Рву себя из тела. Темнота.

Неужели я столько лет себе врал? Это была любовь или просто крепостной крестьянин так и не смог стать чем-то большим, так и остался вечно ищущим одобрительного взгляда своей госпожи? Принявший презрение как вызов, вечно мечтающий доказать, что достоин… Я давно тебя лишился и уже никогда не найду. Демона прошлого нельзя победить, только отпустить.

Мне больше нечего терять!

И не за что каяться!

Все трясется. Что-то падает, кто-то кричит. Нет, не все трясется. Это меня трясут за плечо:

-Ну же, просыпайся!-взволнованный голос Димона. С трудом разлепляю глаза. Кровь на потолке. Кровь на стенах. Компьютерный стол перевернут, в углу привалился к стене вредный бородач, на его груди расплывается четыре красных пятна, стена за ним в дырках от пуль. На другой стене священник болтается на вогнанном в стену коротком мече. Петр Александрович рывком извлекает меч из стены и священник кулем валится на землю. У входа распластался обезглавленный паладин. Его головы нигде нет. Видимо, куда-то закатилась…

Петр Александрович улыбается:

-Очнулся! Ну все, валим.

Он делает изящный пасс рукой и в стене возникает мерцающий провал телепорта, на той стороне что-то темно-красное, какие-то фигуры. Конкретнее не разобрать. Димон прыгает первым. Я соскакиваю с гладкого камня, хочу взять лежащего рядом Геннадия, но Петр мотает головой:

-Нет, нельзя. Он всё. Выдадим тебе нового, пошли.

Ложбинки на клинке Геннадия углубились и стали трещинами. Он, действительно, все. Если возьму за рукоять, лезвие так и останется лежать на камне, рассыпавшись на осколки. Прыгаю в портал вслед за Димоном и оказываюсь в широком красном зале, полном демонов в черных доспехах, с пылающими бордовым огнем мечами. Меня подхватывает один из них, краснолицый с аккуратными рожками, и мягко отводит в сторону, расплывшись в одобрительной улыбке. Из портала выпрыгивает Петр и идет ко мне, а в портал тем временем плотным строем начинает заходить отряд демонов в черных доспехах и с пылающими красным мечами. Такого количества я еще никогда не видел. Один за другим они все идут и идут, пропадая в подрагивающем овале телепорта.

Оглядываюсь. Пол выложен бордовой плиткой, стены драпированы рубиновым бархатом, потолок расписан фресками. Смутно знакомые библейские сюжеты, только все они касаются адских мук. Вот в огненное озеро бесы бросают грешников. Вот черви грызут человеческие тела. Вот крылатые демоны гонятся за испуганными полуголыми людьми. Изображения пугающе детализировано, на лицах читается боль и страдание. Если бы Микеланджело взяли на работу сатанисты, он, наверно, примерно так бы расписывал их сатанинские храмы.

Петр Александрович панибратски кладет мне руку на плечо и хлопает по груди:
-Молодец! Игорек, молодец! Сколько лет мы искали райскую кузню, а в итоге они сами нас туда привели!

Димон ухмыляется и показывает большой палец.

Петр продолжает:

-Я уже доложил вниз, там такой переполох. Обещали, что нас пригласит кто-нибудь из руководства.

Петр Александрович с азартом потирает руки, Димон о чем-то задумался с мечтательной улыбкой. Строй демонов наконец заканчивается. Их зашло не меньше сотни!

Помещение, в котором мы находимся, напоминает какой-нибудь зал Эрмитажа, я так и вижу здесь очкастого экскурсовода, гнусавым голосом произносящего “Мы перемещаемся в рубиновый зал дворца Люцифера, здесь богатые вельможи преподносили связанных девственниц его превосходительству. А по праздникам в этом зале, выполненном в готическом стиле, устраивали сатанинские оргии. Кровавые жертвоприношения, межвидовые сношения, хруст костей и стоны рабов. Ах, какое было время! Какое время!” Открываются массивные двери и с другого конца зала к нам идет падший в деловом костюме, за ним следуют несколько демонов в доспехах и бесы, тоже соблюдающие новый адский дресс-код. Петр Александрович подталкивает меня в спину:

-Пошли, пошли. Это к нам.

Мы встречаемся в центре зала, здороваемся. Ладонь у падшего горячая, рукопожатие крепкое. Демоны безучастно смотрят, бесы лезут здороваться, но падший тихо гортанно рычит и они нелепо разбегаются и прячутся за спинами демонов. У падшего суровое, строгое лицо и абсолютная тьма в глазах, к которой я, наверно, никогда не привыкну. Кажется, стоит тебе задержать взгляд и ты утонешь в этой бездонной мрачной пустоте. Он с улыбкой произносит низким голосом с небольшой хрипотцой:

-Велено доставить к главному как можно быстрее. Проходите.

С этими словами он открывает очередной портал. В этот раз на другой стороне ничего не видно, только фиолетовое и красное мерцание. Падший предупреждающе машет рукой своей свите и один заходит в портал. Мы по одному заходим за ним и оказываемся на небольшом полукруге остывшей лавы. Невыносимо жарко, душно, воняет серой. Из-за копоти и черного дыма видно метров на пять вокруг. По сторонам пузырится и течет желто-оранжевый поток жидкого огня, перед нами белеет огромный позвоночник какого-то великана. Падший идет вперед и поднимается по позвоночным дискам, как по лестнице. Мы следуем за ним. Довольно скользко, я пару раз почти оступаюсь, но Петр каждый раз в последний момент удерживает меня.

Падший двигается намного быстрее и пропадает из поля зрения, мы оказываемся в вонючей черной дымке на лестнице-позвоночнике, по сторонам в темноту уходят исполинские ребра. Но вот они сменяются лопатками, потом ключицами, а мы все идем и идем вверх. Начинается шея, которая упирается в висящую в воздухе черную платформу. Я ступаю на нее и одновременно выхожу из вонючего серного облака. Здесь гораздо больше простора! Повсюду, насколько хватает взгляда, высятся красные скалы. В бордовом небе изящно кружатся падшие, демоны и другие крылатые твари. Посреди круглой каменной платформы на возвышении из черепов стоит трон, сложенный из костей и украшенный ошметками кожи и плоти. На троне гордо восседает кто-то в ослепительно белой тунике, у его ног полулежат соблазнительные демоницы. Встретивший нас падший обернулся и в полупоклоне приглашает нас подойти. Петр слегка подталкивает меня в спину и с Димоном идет вслед за мной. Чем ближе я подхожу, тем сложнее делать следующий шаг. Чем ближе я подхожу, тем отчетливей понимаю, кто сидит на троне. Аккуратная каштановая борода, волнистые волосы до плеч, всеведущий взгляд проницательных глаз. Это лицо я видел на сотнях икон. Всегда разное, всегда одно. Я вдруг понимаю, что больше не могу идти. Ноги трясуться, я их больше не контролирую. Спаситель встает с трона и степенно спускается по черепам, демоницы с полными вожделения стонами оглаживают его голые ступни и с тоской смотрят ему вслед. Он распахивает объятья, дрожь в ногах вдруг пропадает и я бросаюсь к нему.

-Спасибо, сынок,-от ободряющего бархатного баритона я наполняюсь счастьем до краев.

Его объятья похожи на возвращение домой после очень долгого путешествия. А сам он - найденный наконец отец, с которым разлучили в далеком детстве. Двести лет одиночества кончились, мне больше не нужно искать давно забытую любовь, не нужно переживать об ошибках. Я здесь, я с ним. Там, где всегда и должен был быть! Все врут, никому нельзя доверять! Только он не врет, только ему - можно.

Неужели может быть так хорошо? Неужели может быть так просто? Неужели меня могут любить. Ценить. Благодарить.

“Мы зло, Григорий. Абсолютно зло и гордимся этим.” фраза распорядителя внезапной иголкой колет в висок. “А своего Генку просто закопайте в ближайшем лесу…”

Образ священника, висящего на коротком мече Петра Александровича. Если он куратор, то почему его праведник с ним? Освобождаюсь из обволакивающих, теплых объятий. Смотрю в полные благодарности и одобрения глаза. Слова Прометея: “Он цвета любви. Цвета печали.” В этих глазах можно увидеть все что угодно, но не печаль. Ну что ж, если ты и правда Люцифер, то у меня есть для тебя подарок! Вырываю руку и рисую полосу, дьявол вскидывает руки, пытаясь мне помешать, но я держу его второй рукой и, чтобы успеть завершить знак Х, бью лбом в нос. Нет объема, меня обнимает рисунок на гладкой стене, в которую я с размаху влетаю головой. Пространство рвется как бумага и я проваливаюсь в пустоту.

Мне не за что каяться.

Мне нечего терять.

Мне не во что верить.

Я сижу на белой траве, по небу плывут белые облака, с белых берез легкий ветерок срывает белые листья и несет их к  высокой золотой ограде, украшенной помпезными вензелями. В воздухе разлиты звуки арфы, хотя никто не играет. Все прошедшее было странным сном, таким реалистичным минуту назад и таким нелогичным сейчас. А происходящее в эту минуту - тоже сон? Видимо, я все-таки еще двигаюсь к слиянию с Геннадием. Как понять, на каком этапе я сейчас?

Откуда-то сбоку доносятся звуки битвы: звон клинков, крики боли, взрывы. Встаю и иду в ту сторону, поднимаюсь на небольшой белый холм. Передо мной раскинулось огромное поле битвы. Белая земля оканчивается золотыми воротами, створки которых напоминают по форме арфу, а за ними простирается изрытая воронками, перелопаченная земля. Перед воротами десяток ангелов сражается с полчищами демонов. И две бескрылые фигуры  у самых ворот - высокая и маленькая - спина к спине рубят мечами подступающую орду отвратительных тварей. В них летят огненные шары, но растворяются, столкнувшись с мерцающим куполом, накрывающем небольшой отряд верхних. Рисую первый пришедший на ум знак, молнию, но ничего не происходит. Это мой мир! Выхватываю из-за спины Геннадия, пылающего праведным гневом. Моя рука пуста, так тоже не работает.

Продолжение