Я жду людей. А прилетают птицы
I: http://pikabu.ru/story/_2089080
II: http://pikabu.ru/story/_2093904
III: http://pikabu.ru/story/_2096862
IV: http://pikabu.ru/story/_2098670
V: http://pikabu.ru/story/_2102856
VI: http://pikabu.ru/story/_2105471
VII: http://pikabu.ru/story/_2112248
VIII: http://pikabu.ru/story/_2114024
IX: http://pikabu.ru/story/_2119294
X: http://pikabu.ru/story/_2123672
_______________
XI
В глазах снова потемнело, стоило только встать с колен после того, как она попрощалась со Степкой. Мальчик был невероятно серьезен. Он свое уже отпротестовал, выслушав миллиард придуманных историй о том, как папе будет трудно без нее, и почему ей обязательно нужно его оставить, а самой… Самой было невероятно больно от собственного эгоизма. Она знала, что бросает ребенка, что может не вернуться, но не могла иначе. Знала, что оба варианта ее разорвут на части, но знала, что если Витя снова не вернется, она этого не переживет. И сердце билось так больно, что невозможно было дышать. Поцеловала мальчика, резко распрямляясь, бледнея, делая шаг назад и пошатнувшись. Яша, который тоже прощался с друзьями и Степкой, поймал за локоть, оттаскивая в сторону, пока Лена, не видя ничего перед собой, ласково улыбалась и махала уходящим рукой.
– Лена, ты спятила? Лена, уходи, прошу тебя. Если этот… – он махнул рукой в сторону примерной дислокации Виктора, – не видит, что тебе плохо, это не значит, что не вижу я. Лена, прошу тебя, уходи.
– Все хорошо, Яш… У меня просто немного кружится голова, пройдет, – она улыбнулась, протянув руку к меди его волос. Потрепала рыжину, отворачиваясь, уходя в дом, чтобы посмотреть на него в последний раз и аккуратно сложить вещи Виктора, который скинул все в рюкзак комком. И зашить его куртку, да, обязательно. А то карман ему явно понадобится.
Оказавшись за дверью, привалилась к ней спиной, закрывая глаза и кладя руку на живот. Степка в первые месяцы о себе куда меньше напоминал.
– Ничего, ничего… – прошептала, гладя живот. Взяла со стола нитки и иголку, и, стащив с соседнего стула брошенную куртку (опять без нее убежал, заболеет же), стала пришивать почти полностью за то время, пока она не успевала это сделать, оторвавшийся карман.
Ведь карман Вите явно понадобится.
*
– Дура.
– Все бабы одинаковые.
– Да она совсем свихнулась из-за Осипова.
– Пора бы ему научиться свою бабу воспитывать. Пусть варит борщи и сына воспитывает, нет, поперлась воевать.
– Лен, ты понимаешь, что Витька… Да из-за тебя все… Прахом пойдет.
Она молчала. Делала вид, что не слышала ни единого слова. Поднимала подбородок, сжимая губы и кулаки. Многие из них что-то потеряли, а многие просто боялись. Слишком многие помнили, что происходило десять лет назад. Она не бегала следом за Виктором, не старалась обнимать, не лезла лишний раз в его палатку, никогда не приходила за ним в штаб, не звала. Напросилась в отряд Костика, трижды поругавшись с девочками, понимая, что Витя на нее обязательно обернется, и однажды, однажды, это может стоить ему жизни. Ела со всеми, молча, стараясь быть как можно дальше, чтобы не сдаться чертовому желанию сжать его пальцы, положить голову на плечо. Он приходил поздно, ложился рядом. Целовала плечо, но молчала. Знала, что еще немного – и край, не выдержит, скажет, что ей здесь не место.
*
Она смотрела в сторону поселения, из которого они не так давно ушли. Смотрела – и боялась, что превратиться в каменный столп. Смотрела, и боялась отвести взгляд. Там, во дворе, на зеленой траве, Степка учился ходить. Там Ясик, подорвавший первую собачью будку прятал глаза и горел, казалось, становясь от этого еще более рыжим. Там… Туда вернулся Витька. Самолет летел низко, над ними, медленно, груженый смертью, а ноги отказывались слушаться, она просто не могла отвернуться, все смотря на деревья, что закрыли родной дом, пошевелиться. И только рука Вити вернула к реальности. Сжала его пальцы и, впервые за несколько дней, при всех прижалась к нему, уткнувшись лицом в грудь.
*
– Лен, я того… Ну, в кусты… Надо, – Ясик разве что не прыгал на месте, приплясывал и приседал. Пока шли – ему никто не разрешил смыться, мол тыл надо охранять. А теперь трое стояли, смотря в разные стороны, сжимая примерзшими, кажется, ладонями, винтовки. Тихо засмеялся кто-то – у воды, казалось, все не так опасно, Лена спустилась к ручью, села на корточки, умываясь ледяной водой. Улыбнулась, зачерпывая горсть побольше, и отправляя ее в воздух, целясь в хмурую женщину, которая спускалась к воде. Только вместо звонкого вскрика та упала лицом вперед, окрашивая воду в алый. И только потом услышала выстрел.
Вдохнуть оказалось непросто, но стоило второму выстрелу громыхнуть, сбросить снег с одного из деревьев, как Лена припала к земле, снимая с плеча винтовку.
Шакалов было много, они хрипло смеялись, пихая ногами тела убитых, насмехаясь над тем, какое у них плохое оружие, и что они хотят этими пукалками добиться от Коалиции. Лена рвалась из одних рук, стараясь дотянуться до других, что держали ее винтовку, ударить ногой, но все напрасно. Руки вывернули сильнее, так, что стало невероятно больно.
– Девочка, вы ничто против Коалиции. Не рыпайся и, может быть, я тебя пристрелю, – поднимая ее подбородок, скалился в лицо. Она плюнула в ответ, попадая разбавленной слюной кровью из разбитой губы в лицо, заставляя отшатнуться, не дышать на нее этим зловонием. А дальше… было больно.
*
Ясик превратился в собачку. Не отходил без надобности, обещал вернуться, возвращался. Почти ничего не ел, а потом один раз сказал:
– Лен, у тебя был выкидыш… Ты… знала? – он был бледным, смотрел ей прямо в глаза, но жутко боялся боли, которую там может увидеть. Но не увидел ничего – женщина закрыла глаза, прикусывая губу.
– Нет, – хрипло, на выдохе. Одна ложь цеплялась к другой, и остановиться было невозможно. Но своей боли она не желала никому.
– Прости меня, пожалуйста, я не должен был отходить… Я… Я не успел, Лена, прости, я во всем виноват.
– Мальчик мой, – обнимала его голову, целовала волосы, поднимаясь, сквозь боль, что ослепила, на подобии постели, – от одного тебя мало бы что изменилось, а я не замерзла там, когда бы нас хватились. Ты меня спас, – успокаивала, стараясь вернуть в реальность из ненависти к самому себе, а сама… Сама себя ненавидела. За то, что Витя теперь узнал.
Дышать было трудно, больно от сломанных ребер, ходить – тоже нелегко, а руки… Руки не слушались, не держали винтовки (трудно жать на курок, когда указательный палец примотан к среднему, и оба не гнуться, примотанные к самодельной шине). Она ни разу не пожаловалась, протестовала, когда Яша, а иногда Матвей, пытались забрать ее вещи и нести их вместо нее. Рычала, не отдавая винтовку, хотя даже выстрелить не могла. Вставали лагерем, ходила тенью, помогала то там, то сям, порезать, пришить, забинтовать – и плевать, что левой рукой шить почти не получается – без дела она сидеть не собиралась, избегая Осипова.
*
– Витя, – вышла навстречу, когда вернулись, желая убедиться, что с ним ничего не случилось, но вместо обычного ледяного взгляда, на нее, почти в упор, смотрело дуло.
– Знаю, – шепотом, соглашаясь на мгновение, но после – глянула в глаза, и не нашла там ничего знакомого, не нашла угольков, которые разгорались в пожар на самой глубине его черных глаз. Ей на миг показалось, что из него вынули душу.
– Витя? – тихо, делая еще шаг, кладя кончики пальцев на дуло, чтобы его опустить, но он отшатнулся, замахиваясь, зарычал что-то про чертовых анархистов и то, что он их ненавидит, назвал анархистской дрянью и уже замахнулся, да только Ясик толкнул, сбивая удар, что прошелся по касательной, по скуле, сдирая кожу.
Рядом оказался Сашка, Матвей, кто-то еще, они в мгновение скрутили Виктора, прижимая к земле, отбирая оружие.
– Беда, братцы, ему таки мозги промыли, – промычал Сашка, которому влетело локтем от буйно сопротивляющегося Виктора.
– Саш, ты же меня вытащил, Саш. Ты можешь что-нибудь сделать? – она молила, ни шагу не отступив от того места, у которого замерла после удара.
– Лен, тут другое. Но будем думать, что, – он пожал плечами, поднимаясь с Виктора. Тому уже связали руки и теперь поднимали. Но Осипов все пытался кого-то ударить и рычал про то, что они – выродки, которые не достойны жизни.
– Мож его того…? – Матвей не мог смотреть на Виктора, и жестами показывал, что если стукнуть по башке, то он хотя бы успокоится. Его держали трое, но он умудрился вырваться, и снова оказался на земле под весом нескольких человек. Откуда-то прибежал один из местных «хирургов», вкалывая ему успокоительное. Он долго дергался, а потом осел. Его поднимали, тащили к Сашке, а он смотрел на них с той ненавистью, которой Лена не видела даже тогда, когда только очнулась.
______________
Продолжение в коментариях
II: http://pikabu.ru/story/_2093904
III: http://pikabu.ru/story/_2096862
IV: http://pikabu.ru/story/_2098670
V: http://pikabu.ru/story/_2102856
VI: http://pikabu.ru/story/_2105471
VII: http://pikabu.ru/story/_2112248
VIII: http://pikabu.ru/story/_2114024
IX: http://pikabu.ru/story/_2119294
X: http://pikabu.ru/story/_2123672
_______________
XI
В глазах снова потемнело, стоило только встать с колен после того, как она попрощалась со Степкой. Мальчик был невероятно серьезен. Он свое уже отпротестовал, выслушав миллиард придуманных историй о том, как папе будет трудно без нее, и почему ей обязательно нужно его оставить, а самой… Самой было невероятно больно от собственного эгоизма. Она знала, что бросает ребенка, что может не вернуться, но не могла иначе. Знала, что оба варианта ее разорвут на части, но знала, что если Витя снова не вернется, она этого не переживет. И сердце билось так больно, что невозможно было дышать. Поцеловала мальчика, резко распрямляясь, бледнея, делая шаг назад и пошатнувшись. Яша, который тоже прощался с друзьями и Степкой, поймал за локоть, оттаскивая в сторону, пока Лена, не видя ничего перед собой, ласково улыбалась и махала уходящим рукой.
– Лена, ты спятила? Лена, уходи, прошу тебя. Если этот… – он махнул рукой в сторону примерной дислокации Виктора, – не видит, что тебе плохо, это не значит, что не вижу я. Лена, прошу тебя, уходи.
– Все хорошо, Яш… У меня просто немного кружится голова, пройдет, – она улыбнулась, протянув руку к меди его волос. Потрепала рыжину, отворачиваясь, уходя в дом, чтобы посмотреть на него в последний раз и аккуратно сложить вещи Виктора, который скинул все в рюкзак комком. И зашить его куртку, да, обязательно. А то карман ему явно понадобится.
Оказавшись за дверью, привалилась к ней спиной, закрывая глаза и кладя руку на живот. Степка в первые месяцы о себе куда меньше напоминал.
– Ничего, ничего… – прошептала, гладя живот. Взяла со стола нитки и иголку, и, стащив с соседнего стула брошенную куртку (опять без нее убежал, заболеет же), стала пришивать почти полностью за то время, пока она не успевала это сделать, оторвавшийся карман.
Ведь карман Вите явно понадобится.
*
– Дура.
– Все бабы одинаковые.
– Да она совсем свихнулась из-за Осипова.
– Пора бы ему научиться свою бабу воспитывать. Пусть варит борщи и сына воспитывает, нет, поперлась воевать.
– Лен, ты понимаешь, что Витька… Да из-за тебя все… Прахом пойдет.
Она молчала. Делала вид, что не слышала ни единого слова. Поднимала подбородок, сжимая губы и кулаки. Многие из них что-то потеряли, а многие просто боялись. Слишком многие помнили, что происходило десять лет назад. Она не бегала следом за Виктором, не старалась обнимать, не лезла лишний раз в его палатку, никогда не приходила за ним в штаб, не звала. Напросилась в отряд Костика, трижды поругавшись с девочками, понимая, что Витя на нее обязательно обернется, и однажды, однажды, это может стоить ему жизни. Ела со всеми, молча, стараясь быть как можно дальше, чтобы не сдаться чертовому желанию сжать его пальцы, положить голову на плечо. Он приходил поздно, ложился рядом. Целовала плечо, но молчала. Знала, что еще немного – и край, не выдержит, скажет, что ей здесь не место.
*
Она смотрела в сторону поселения, из которого они не так давно ушли. Смотрела – и боялась, что превратиться в каменный столп. Смотрела, и боялась отвести взгляд. Там, во дворе, на зеленой траве, Степка учился ходить. Там Ясик, подорвавший первую собачью будку прятал глаза и горел, казалось, становясь от этого еще более рыжим. Там… Туда вернулся Витька. Самолет летел низко, над ними, медленно, груженый смертью, а ноги отказывались слушаться, она просто не могла отвернуться, все смотря на деревья, что закрыли родной дом, пошевелиться. И только рука Вити вернула к реальности. Сжала его пальцы и, впервые за несколько дней, при всех прижалась к нему, уткнувшись лицом в грудь.
*
– Лен, я того… Ну, в кусты… Надо, – Ясик разве что не прыгал на месте, приплясывал и приседал. Пока шли – ему никто не разрешил смыться, мол тыл надо охранять. А теперь трое стояли, смотря в разные стороны, сжимая примерзшими, кажется, ладонями, винтовки. Тихо засмеялся кто-то – у воды, казалось, все не так опасно, Лена спустилась к ручью, села на корточки, умываясь ледяной водой. Улыбнулась, зачерпывая горсть побольше, и отправляя ее в воздух, целясь в хмурую женщину, которая спускалась к воде. Только вместо звонкого вскрика та упала лицом вперед, окрашивая воду в алый. И только потом услышала выстрел.
Вдохнуть оказалось непросто, но стоило второму выстрелу громыхнуть, сбросить снег с одного из деревьев, как Лена припала к земле, снимая с плеча винтовку.
Шакалов было много, они хрипло смеялись, пихая ногами тела убитых, насмехаясь над тем, какое у них плохое оружие, и что они хотят этими пукалками добиться от Коалиции. Лена рвалась из одних рук, стараясь дотянуться до других, что держали ее винтовку, ударить ногой, но все напрасно. Руки вывернули сильнее, так, что стало невероятно больно.
– Девочка, вы ничто против Коалиции. Не рыпайся и, может быть, я тебя пристрелю, – поднимая ее подбородок, скалился в лицо. Она плюнула в ответ, попадая разбавленной слюной кровью из разбитой губы в лицо, заставляя отшатнуться, не дышать на нее этим зловонием. А дальше… было больно.
*
Ясик превратился в собачку. Не отходил без надобности, обещал вернуться, возвращался. Почти ничего не ел, а потом один раз сказал:
– Лен, у тебя был выкидыш… Ты… знала? – он был бледным, смотрел ей прямо в глаза, но жутко боялся боли, которую там может увидеть. Но не увидел ничего – женщина закрыла глаза, прикусывая губу.
– Нет, – хрипло, на выдохе. Одна ложь цеплялась к другой, и остановиться было невозможно. Но своей боли она не желала никому.
– Прости меня, пожалуйста, я не должен был отходить… Я… Я не успел, Лена, прости, я во всем виноват.
– Мальчик мой, – обнимала его голову, целовала волосы, поднимаясь, сквозь боль, что ослепила, на подобии постели, – от одного тебя мало бы что изменилось, а я не замерзла там, когда бы нас хватились. Ты меня спас, – успокаивала, стараясь вернуть в реальность из ненависти к самому себе, а сама… Сама себя ненавидела. За то, что Витя теперь узнал.
Дышать было трудно, больно от сломанных ребер, ходить – тоже нелегко, а руки… Руки не слушались, не держали винтовки (трудно жать на курок, когда указательный палец примотан к среднему, и оба не гнуться, примотанные к самодельной шине). Она ни разу не пожаловалась, протестовала, когда Яша, а иногда Матвей, пытались забрать ее вещи и нести их вместо нее. Рычала, не отдавая винтовку, хотя даже выстрелить не могла. Вставали лагерем, ходила тенью, помогала то там, то сям, порезать, пришить, забинтовать – и плевать, что левой рукой шить почти не получается – без дела она сидеть не собиралась, избегая Осипова.
*
– Витя, – вышла навстречу, когда вернулись, желая убедиться, что с ним ничего не случилось, но вместо обычного ледяного взгляда, на нее, почти в упор, смотрело дуло.
– Знаю, – шепотом, соглашаясь на мгновение, но после – глянула в глаза, и не нашла там ничего знакомого, не нашла угольков, которые разгорались в пожар на самой глубине его черных глаз. Ей на миг показалось, что из него вынули душу.
– Витя? – тихо, делая еще шаг, кладя кончики пальцев на дуло, чтобы его опустить, но он отшатнулся, замахиваясь, зарычал что-то про чертовых анархистов и то, что он их ненавидит, назвал анархистской дрянью и уже замахнулся, да только Ясик толкнул, сбивая удар, что прошелся по касательной, по скуле, сдирая кожу.
Рядом оказался Сашка, Матвей, кто-то еще, они в мгновение скрутили Виктора, прижимая к земле, отбирая оружие.
– Беда, братцы, ему таки мозги промыли, – промычал Сашка, которому влетело локтем от буйно сопротивляющегося Виктора.
– Саш, ты же меня вытащил, Саш. Ты можешь что-нибудь сделать? – она молила, ни шагу не отступив от того места, у которого замерла после удара.
– Лен, тут другое. Но будем думать, что, – он пожал плечами, поднимаясь с Виктора. Тому уже связали руки и теперь поднимали. Но Осипов все пытался кого-то ударить и рычал про то, что они – выродки, которые не достойны жизни.
– Мож его того…? – Матвей не мог смотреть на Виктора, и жестами показывал, что если стукнуть по башке, то он хотя бы успокоится. Его держали трое, но он умудрился вырваться, и снова оказался на земле под весом нескольких человек. Откуда-то прибежал один из местных «хирургов», вкалывая ему успокоительное. Он долго дергался, а потом осел. Его поднимали, тащили к Сашке, а он смотрел на них с той ненавистью, которой Лена не видела даже тогда, когда только очнулась.
______________
Продолжение в коментариях