Я жду людей. А прилетают птицы
I: http://pikabu.ru/story/_2089080
II: http://pikabu.ru/story/_2093904
III: http://pikabu.ru/story/_2096862
IV: http://pikabu.ru/story/_2098670
V: http://pikabu.ru/story/_2102856
VII: http://pikabu.ru/story/_2105471
_________________________
VII
Они вернулись не все. Вернулись раненные, принося убитых. Яша давался в руки, хотя все больше молчал, разрывая сердце Лены. Но теперь он смотрел на Виктора скорее с восхищением, пока Лена бинтовала его пораненную руку, смотрел, как тот бинтует раны сам. Лена разрывалась, пытаясь броситься к Виктору, помочь, но тот качал головой, отстраняя руки. Она бы не отступилась, стерпела бы и удар, и крик, но забинтовала бы сама, если бы материнское сердце не билось болью и отчаянием, когда на пол капала кровь подрывника. Лена дула на рану, хотя та сильно отличалась от обычных Яшиных царапин, а тот ни разу не пискнул, только сжимал зубы, когда случайно тянула чуть сильнее бинт.
– Прости, дорогой, – шептала, снова поворачиваясь к ране, бинтуя мальчишку, которому слишком рано пришлось вырасти. Да только сама была младше, когда первый раз чуяла за спиной дыхание смерти, когда бинтовала те страшные раны, которые оставила на людях Коалиция. И Степка тогда еще толкался в животе, когда из рук падали бинты. Помнила, как ее просили уйти, но никак не могла оставить их, старалась сделать хоть что-то, но так часто темнело в глазах…
– Витя… – он вышел, оставляя ее с Яшей наедине. Тот побледнел, сжимая здоровую руку в кулак, как каждый раз бледнел, когда Лена рвалась, но останавливалась через шаг следом за ним.
– Лена?
– Не больно, Яш, совсем не больно, – отвечала свистящим шепотом, когда пришли они. Ропотом, тяжелыми шагами, предвещая беду. И первый возглас обвинения заставил броситься к дверям, но ладонь, сбитая винтовкой, остановила, заставляя остаться в доме. Он вышел сам, бледный, рыжий, вышел, чтобы заступиться, но молчал, готовый сразиться со всей толпой за того, кто спас его от рваной раны, что теперь была на другом боку.
Она стояла у окна, смотря на псов, что пришли за наживкой. На свору, что пришла растерзать единственного зайца. Прижимала сцепленные ладони к груди, когда каждое их слово било ровно в грудь.
Они ушли, ушли без крови, но смогут ли они, почуявшие кровь хищники, так просто отступить? Шагнула следом, но вернулся раскрасневшийся Степа, потребовавший еды. И осталась, готовя скромный обед, под пристальным, холодным взглядом Яши. Степа что-то болтал о том, что Катя вот уже скоро родит ребенка, и у него будет младший брат. О том, как ему хочется своего, о чем-то еще, чего не слышала женщина.
Бум-бум-бум – кулаком в деревянную дверь. Так, что она тряслась. Открыла дверь, встречая озверевший взгляд ледяным молчанием.
– Где Виктор?
– Не здесь, – прошипела, заставляя мужика отпрянуть, назвать ее ведьмой, и шагнуть в сторону. Они снова пришли, пришли за кровавой данью, требовать ответа за раненных и мертвых. И, словно на Голгофу, возвращался Осипов, капая кровью и водой на землю.
Они обернулись разом – скаля пасти. Шагнули, пропуская, чтобы сомкнуться в тесный круг вокруг того, кому были обязаны выжившими.
Они роптали, что нет места тем, кто пришел, что не вернулись слишком многие. Шипели, словно ядовитые змеи, капали ядом. Лена видела, как бледнеет Виктор, смотрела, как ходят под кожей желваки. И, пробираясь сквозь тесный круг, оказалась рядом, закрывая собой, прижимаясь к нему спиной.
– А что сделали вы? Вы все остались здесь, в домах, когда ваши дети шли туда, чтобы защитить вас. Рано или поздно Коалиция до нас доберется, и камня на камне не оставит. Убирайтесь к чертям, – зашипела, ловя за спиной пальцы Виктора, сжимая их своими ледяными. Захрустели тонкие косточки, когда он в бессильной ярости пытался сжать кулаки.
– Витя, – шептала, повернувшись к нему, но он отодвинул, рычал на людей, пытался броситься к ним, но женщина ловила руки, не давая натворить глупостей.
– Уйди, Лен, – зарычал, отталкивая. Лена пошатнулась, но вернулась, ловя ладонями кулак.
– Успокойся, – молила как о пощаде, хотя не прошло и пары недель, когда с гордостью смотрела прямо в глаза, ожидая расправы.
– Лена, уйди с дороги, – рычал на нее, тем перекрывая обвинения в свой адрес. В тот момент она сама бы с радостью ударила каждого, кто искал виноватых вокруг себя, и повернулась было, чтобы рыкнуть в ответ, но замерла, разворачиваясь к Осипову. Первые, несмелые, мелкие снежинки – признак приближающейся зимы, полетели между ними, чтобы растаять, едва коснувшись земли.
– Витя, это того не стоит, – поймала сжатые кулаки, втискивая в них собственные пальцы, заставляя разжать, взять ее за руки.
– Родной, – впервые назвала его так, когда он слышал, поймала удивленный взгляд, заглядывая в черноту его глаз, стараясь найти там того мальчишку, которого когда-то полюбила. – Пойдем, они потом поймут, – шептала, поднимаясь на мыски, поймала его лицо в ладони, заставляя смотреть только на нее.
– Прошу тебя, пойдем, – поцеловала в самый уголок губ, отдавая тепло, чувствуя, как неохотно расслабляются руки, прежде чем снова сжаться в кулак.
Она уводила его, уводила сквозь расступающихся людей, обнимая за правую руку, чтобы не развернулся. И, пропустив в дом, прежде чем закрыть дверь, прошипела:
– Уходите, шакалы, – и захлопнула дверь, вставая перед ней.
Он не шевелился. Стоял, ссутулясь, прежде чем, схватив один стул, уронить его с грохотом на пол.
– Витя, – на излете дыхания, шагнула к нему, касаясь ладонью спины, а после, ближе, обхватила его тонкими руками, прижимаясь к нему всем телом.
Поцеловала в лопатку, уткнулась лбом в спину, прикрывая глаза.
– Они потом все поймут, только потом будет поздно. Они еще не готовы, просто не готовы. Ты все сделал правильно, – выпустила, хотела обойти, но он повернулся сам. Она улыбалась, улыбалась ему, смотря прямо в глаза. Коснулась кончиками пальцев щеки, коротких волос, шрама на лбу.
– Как же давно тебя не было, – все внутри свело от этого понимания. И было больно, и было плохо, но стало так горячо, что пересохло горло. Он изменился. И даже пах как-то совсем иначе, кровью, своей и чужой, но все равно узнавала этот запах, узнавала из того, полузабытого прошлого, в которое верила только потому, что ей уже десять лет улыбался Степка, верила, потому что где-то, на верхней полке, под слоем пыли, лежал тот диск, а в белом конверте – единственная их общая фотография, где Витя целовал ее в щеку, обнимая со спины, положив ладони на огромный живот.
Она не знала, что с ним делать, не ориентировалась, терялась в напряженном молчании, в котором жили эти дни. И теперь, приподнявшись, чтобы коснуться губами губ, ускользнула из его рук, такого чужого, но такого невероятно нужного.
Подняла, поставив на место стул, поймала его пальцы, сжимая на мгновение, чтобы тут же отпустить, пусть не хотелось терять это мимолетное тепло окровавленных на костяшках пальцев.
– Давай я тебя накормлю, – пробормотала, стыдливо отводя глаза, отворачиваясь, пытаясь спрятать разгоревшиеся румянцем щеки.
II: http://pikabu.ru/story/_2093904
III: http://pikabu.ru/story/_2096862
IV: http://pikabu.ru/story/_2098670
V: http://pikabu.ru/story/_2102856
VII: http://pikabu.ru/story/_2105471
_________________________
VII
Они вернулись не все. Вернулись раненные, принося убитых. Яша давался в руки, хотя все больше молчал, разрывая сердце Лены. Но теперь он смотрел на Виктора скорее с восхищением, пока Лена бинтовала его пораненную руку, смотрел, как тот бинтует раны сам. Лена разрывалась, пытаясь броситься к Виктору, помочь, но тот качал головой, отстраняя руки. Она бы не отступилась, стерпела бы и удар, и крик, но забинтовала бы сама, если бы материнское сердце не билось болью и отчаянием, когда на пол капала кровь подрывника. Лена дула на рану, хотя та сильно отличалась от обычных Яшиных царапин, а тот ни разу не пискнул, только сжимал зубы, когда случайно тянула чуть сильнее бинт.
– Прости, дорогой, – шептала, снова поворачиваясь к ране, бинтуя мальчишку, которому слишком рано пришлось вырасти. Да только сама была младше, когда первый раз чуяла за спиной дыхание смерти, когда бинтовала те страшные раны, которые оставила на людях Коалиция. И Степка тогда еще толкался в животе, когда из рук падали бинты. Помнила, как ее просили уйти, но никак не могла оставить их, старалась сделать хоть что-то, но так часто темнело в глазах…
– Витя… – он вышел, оставляя ее с Яшей наедине. Тот побледнел, сжимая здоровую руку в кулак, как каждый раз бледнел, когда Лена рвалась, но останавливалась через шаг следом за ним.
– Лена?
– Не больно, Яш, совсем не больно, – отвечала свистящим шепотом, когда пришли они. Ропотом, тяжелыми шагами, предвещая беду. И первый возглас обвинения заставил броситься к дверям, но ладонь, сбитая винтовкой, остановила, заставляя остаться в доме. Он вышел сам, бледный, рыжий, вышел, чтобы заступиться, но молчал, готовый сразиться со всей толпой за того, кто спас его от рваной раны, что теперь была на другом боку.
Она стояла у окна, смотря на псов, что пришли за наживкой. На свору, что пришла растерзать единственного зайца. Прижимала сцепленные ладони к груди, когда каждое их слово било ровно в грудь.
Они ушли, ушли без крови, но смогут ли они, почуявшие кровь хищники, так просто отступить? Шагнула следом, но вернулся раскрасневшийся Степа, потребовавший еды. И осталась, готовя скромный обед, под пристальным, холодным взглядом Яши. Степа что-то болтал о том, что Катя вот уже скоро родит ребенка, и у него будет младший брат. О том, как ему хочется своего, о чем-то еще, чего не слышала женщина.
Бум-бум-бум – кулаком в деревянную дверь. Так, что она тряслась. Открыла дверь, встречая озверевший взгляд ледяным молчанием.
– Где Виктор?
– Не здесь, – прошипела, заставляя мужика отпрянуть, назвать ее ведьмой, и шагнуть в сторону. Они снова пришли, пришли за кровавой данью, требовать ответа за раненных и мертвых. И, словно на Голгофу, возвращался Осипов, капая кровью и водой на землю.
Они обернулись разом – скаля пасти. Шагнули, пропуская, чтобы сомкнуться в тесный круг вокруг того, кому были обязаны выжившими.
Они роптали, что нет места тем, кто пришел, что не вернулись слишком многие. Шипели, словно ядовитые змеи, капали ядом. Лена видела, как бледнеет Виктор, смотрела, как ходят под кожей желваки. И, пробираясь сквозь тесный круг, оказалась рядом, закрывая собой, прижимаясь к нему спиной.
– А что сделали вы? Вы все остались здесь, в домах, когда ваши дети шли туда, чтобы защитить вас. Рано или поздно Коалиция до нас доберется, и камня на камне не оставит. Убирайтесь к чертям, – зашипела, ловя за спиной пальцы Виктора, сжимая их своими ледяными. Захрустели тонкие косточки, когда он в бессильной ярости пытался сжать кулаки.
– Витя, – шептала, повернувшись к нему, но он отодвинул, рычал на людей, пытался броситься к ним, но женщина ловила руки, не давая натворить глупостей.
– Уйди, Лен, – зарычал, отталкивая. Лена пошатнулась, но вернулась, ловя ладонями кулак.
– Успокойся, – молила как о пощаде, хотя не прошло и пары недель, когда с гордостью смотрела прямо в глаза, ожидая расправы.
– Лена, уйди с дороги, – рычал на нее, тем перекрывая обвинения в свой адрес. В тот момент она сама бы с радостью ударила каждого, кто искал виноватых вокруг себя, и повернулась было, чтобы рыкнуть в ответ, но замерла, разворачиваясь к Осипову. Первые, несмелые, мелкие снежинки – признак приближающейся зимы, полетели между ними, чтобы растаять, едва коснувшись земли.
– Витя, это того не стоит, – поймала сжатые кулаки, втискивая в них собственные пальцы, заставляя разжать, взять ее за руки.
– Родной, – впервые назвала его так, когда он слышал, поймала удивленный взгляд, заглядывая в черноту его глаз, стараясь найти там того мальчишку, которого когда-то полюбила. – Пойдем, они потом поймут, – шептала, поднимаясь на мыски, поймала его лицо в ладони, заставляя смотреть только на нее.
– Прошу тебя, пойдем, – поцеловала в самый уголок губ, отдавая тепло, чувствуя, как неохотно расслабляются руки, прежде чем снова сжаться в кулак.
Она уводила его, уводила сквозь расступающихся людей, обнимая за правую руку, чтобы не развернулся. И, пропустив в дом, прежде чем закрыть дверь, прошипела:
– Уходите, шакалы, – и захлопнула дверь, вставая перед ней.
Он не шевелился. Стоял, ссутулясь, прежде чем, схватив один стул, уронить его с грохотом на пол.
– Витя, – на излете дыхания, шагнула к нему, касаясь ладонью спины, а после, ближе, обхватила его тонкими руками, прижимаясь к нему всем телом.
Поцеловала в лопатку, уткнулась лбом в спину, прикрывая глаза.
– Они потом все поймут, только потом будет поздно. Они еще не готовы, просто не готовы. Ты все сделал правильно, – выпустила, хотела обойти, но он повернулся сам. Она улыбалась, улыбалась ему, смотря прямо в глаза. Коснулась кончиками пальцев щеки, коротких волос, шрама на лбу.
– Как же давно тебя не было, – все внутри свело от этого понимания. И было больно, и было плохо, но стало так горячо, что пересохло горло. Он изменился. И даже пах как-то совсем иначе, кровью, своей и чужой, но все равно узнавала этот запах, узнавала из того, полузабытого прошлого, в которое верила только потому, что ей уже десять лет улыбался Степка, верила, потому что где-то, на верхней полке, под слоем пыли, лежал тот диск, а в белом конверте – единственная их общая фотография, где Витя целовал ее в щеку, обнимая со спины, положив ладони на огромный живот.
Она не знала, что с ним делать, не ориентировалась, терялась в напряженном молчании, в котором жили эти дни. И теперь, приподнявшись, чтобы коснуться губами губ, ускользнула из его рук, такого чужого, но такого невероятно нужного.
Подняла, поставив на место стул, поймала его пальцы, сжимая на мгновение, чтобы тут же отпустить, пусть не хотелось терять это мимолетное тепло окровавленных на костяшках пальцев.
– Давай я тебя накормлю, – пробормотала, стыдливо отводя глаза, отворачиваясь, пытаясь спрятать разгоревшиеся румянцем щеки.