Время вышло - I⁠⁠

1

Роберт Опперхольм и представить себе не мог, что к шестнадцати годам ему доведется лишиться рассудка. Сумасшествие было очевидным: что еще могло заставить его покинуть теплый и уютный дом в тот морозный вечер? Над Вирмберном царила суровая зима, и пока жители города старались как можно реже выходить на улицу, сам он шел вперед - вопреки ветру, снегу и ледяным порывам ветра.

Мороз стоял страшный. Спастись от него не помогал ни меховой тулуп, ни шерстяная телогрейка, ведь жуткий, пробирающий до костей холод, настигший Опперхольма в горах, не шел ни в какое сравнение с игривым уличным морозцем, которого страшились горожане. Но Туманное Ущелье, самое таинственное, пугающее и, что немаловажно, самое холодное место из всех, о которых Роберт слышал, еще ждало его где-то впереди. Юноша осторожно пробирался через торосы и сталагмиты Долгой Арки, чьи темные коридоры протянулась вперед на многие десятки метров; Арка являла собой открытую пещеру, а точнее, тоннель природного происхождения, ведущий на другую сторону самой малой из ближайших к городу гор. Отчаянно стараясь не поскользнуться на обледенелой петляющей тропинке (которая на самом деле была руслом давно высохшего ручья), ведущей к Ущелью, юный Опперхольм озирался по сторонам, - словно опасался, что за ним кто-то следит.

Но преследовали его лишь воспоминания обо всем, что ему пришлось пережить за последние сутки; они были слишком ясными и четкими, чтобы быть неправдой, и это до жути пугало Роберта.

- Я точно сошел с ума, - в очередной раз грустно констатировал он, вздохнул и зашагал еще быстрее – во тьму холодной, насквозь продуваемой ледяным ветром пещеры.

***

Годы и месяцы, недели и дни, часы и минуты, секунды и их доли. Несмотря на то, что время всегда считалось самой эфемерной составляющей Вселенной, люди придумали для нее свою систему измерения. В этом, по мнению Говарда Опперхольма, выражалась вся гениальность такого удивительного изобретения как часы, и убеждение это разжигало в нем уверенность в том, что человечество идет по пути истинного прогресса.

Говард был часовщиком - точно так же, как его отец, так же, как и отец его отца. В Вирмберне, крупном торговом городе, где жил Говард и все его предки до него, их услуги всегда были в цене, а потому не было ничего удивительного в том, что династия часовщиков процветала.

Когда-то в молодости Говард женился на одной замечательной девушке по имени Бетти. От нее всегда вкусно пахло ванилью, потому что работала она в пекарне (где они и познакомились) и занималась сладкой выпечкой (которую Говард обожал). У Бетти были длинные волнистые темные волосы, большие голубые глаза и мягкие ласковые руки, она была честной, верной и хозяйственной молодой женщиной. Говард очень любил свою жену, а вскоре после свадьбы у них родился сын, которого они назвали Клаусом. Клаус был здоровым ребенком, очень подвижным и крепким. Когда Клаусу исполнилось пять, Бетти забеременела снова, и спустя девять месяцев родила Говарду второго сына, которого они назвали Робертом. Унаследовав голубые глаза матери и ее же черные, как смоль, волосы, мальчик стал полной противоположностью брата, который внешне был очень похож на отца. Кроме того, в отличие от Клауса Роберт плохо ел, плохо спал и много плакал, и потому Бетти окружала его еще большей заботой, чем первого сына.

К шестому году жизни болезненная слабость Роберта почти исчезла, но привычка матери заботиться о младшем ребенке больше, чем о старшем, никуда не ушла. Из-за этого он даже пошел в школу на год позже.

- Он ведь такой слабенький, - говорила она тогда мужу, - не хочу, чтобы с Робби снова что-то случилось.

И Говард ей не возражал. Он полностью поручил младшего сына жене, ведь рассчитывал сделать не его, а Клауса продолжателем семейного дела, как это и было заведено у ремесленников Вирмберна. Для этого он часто беседовал с сыном, рассказывал ему о своей работе, а когда Клаусу исполнилось тринадцать лет, стал учить его родовому ремеслу.

Годы шли, Клаус ел за двоих и работал за троих, рос и мужал на глазах. Роберт же, словно в пику брату, неизменно оставался болезненно бледным и стройным, как кипарис. Во всем они продолжали отличаться, но, несмотря на это, были очень дружны. Клаус учил Роберта как постоять за себя, брал его с собой на прогулки с друзьями и на все городские праздники, проводившиеся обычно на главной площади.

Клаус еще подростком начал подрабатывать в нескольких городских лавках уборщиком, а также разносчиком газет. Он копил деньги на исполнение своих грандиозных задумок, связанных, в основном, с мечтой о путешествиях. Опперхольм-старший поддерживал сына в его стремлении работать, тем более что это почти не мешало их вечерним занятиям, на которых Клаус постигал тонкости работы часовщика. Однако с учебой в школе у Клауса всегда возникали трудности, которые мало его заботили.

Обратная ситуация сложилась у Роберта. В нем не наблюдалось никакой предприимчивости, у него почти не было друзей, в отличие от Клауса - души компании. Роберт больше всего на свете любил тишину, покой и книги. В школе он был в числе первых учеников, там его хвалили за усидчивость, хорошее поведение и исполнительность. Он очень любил родителей, но из всех людей больше времени проводил с Клаусом, который оставался единственным человеком, способным его растормошить. Старший брат был для Роберта человеком, которому можно было рассказать обо всем… или почти обо всем.

Размеренная жизнь семьи Опперхольмов продолжалась до тех пор, пока Клаус не окончил школу. Ему было восемнадцать лет, он был решителен, смел и совершенно точно знал, чего хочет от жизни.

***

«Дорогие родители!

С прискорбием сообщаю вам, что вынужден покинуть отчий дом. Вы знаете меня с раннего детства, знаете, о чем я мечтаю, и в Вирмберне моим мечтам не суждено сбыться. Не обижайтесь на меня. Мне очень жаль, что приходится уходить вот так.

Пап, я знаю, что мне бы не удалось тебя уговорить, так что прости. Мне пришлось так поступить. Мам, я тебя люблю. Не переживай, пожалуйста, со мной все будет хорошо. Передайте Роберту, чтобы не вешал нос. Через пару лет обязательно вас навещу.

Всегда ваш, Клаус Опперхольм.

P.S. На чердаке хранится ящик сидра. Выпейте его или отдайте кому-нибудь, а то перебродит».

- Черт возьми! - прошептал в предрассветной тишине Говард, со злостью смяв прочитанную записку в руке. - Он сбежал!

До того злосчастного утра Опперхольм-старший даже представить себе не мог, что это может случиться. Клаус всегда грезил славой исследователя неизвестных земель, славой путешественника-первооткрывателя, и в этих мечтах не было места тихой размеренной жизни в крупном, но все-таки провинциальном северном городке с бесконечной чередой часовых шестеренок перед глазами. Клаус не говорил отцу о том, что ему не нравится дело часовщика, а Говард никогда и не думал о том, что горделивые мечты сына смогут как-то навредить его собственным планам.

Когда Бетти узнала о побеге, то не на шутку перепугалась. Она не плакала и не злилась, но мысль о том, что Клаус пропал, заставила ее впервые за долгое время забыть о Роберте и переключить внимание на чересчур самостоятельного старшего сына.

- Мы должны узнать, куда он отправился, Говард, - взмолилась она, - хотя бы узнать, где он.

Говард нанял в городе частного сыщика, который сумел проследить след Клауса лишь до ближайшего крупного города. С его слов, там юноша словно бы испарился, и эти слова заставили Бетти впервые со дня исчезновения сына разрыдаться. Говард тогда обнял жену, дождался, когда поток ее слез ослабнет, и отправил спать, а после этого полночи беседовал с сыщиком, в деталях расспрашивая его обо всем, что тому удалось узнать. После этого разговора часовщик расплатился с ним и пожелал доброй ночи, выставив за дверь.

Как бы это странно ни звучало, Говард почти не беспокоился за сына. Он чувствовал: с Клаусом все в порядке. Его старший сын был сильным и самостоятельным, и Говард не сомневался в том, что побег был тщательно спланирован и согласован с многочисленными знакомыми Клауса из других городов, с которыми тот состоял в многолетней переписке.

Говарду не оставалось ничего, кроме как принять выбор сына, и ждать от него вестей. Первое время в семье царила мрачная напряженность; Бетти, хоть и сохраняла спокойствие, и даже больше не проливала слез, глубоко внутри сильно переживала.

Однако хуже всех воспринял уход Клауса его младший брат. Роберт остался один среди людей, которые не понимали его и не могли наладить с ним контакт. На некоторое время мальчик впал в настоящую депрессию, выйти из которой смог лишь благодаря родителям.

Мать Роберта, желая заглушить боль от тоски по сыну, которого в свое время обделила вниманием, снова переключилась на младшего. Она много разговаривала с Робертом о том, что ему нравилось – о книгах, об истории, которую он проходил в школе и которую любил, о новостях, что приходили из южных регионов страны вместе с почтой. Они никогда не упоминали в разговорах Клауса. Так всем было проще.

Говард тоже не остался в стороне, когда его младший сын погрузился в пучину неприятных переживаний и дурных мыслей. Часовщик нашел единственно верный, по его мнению, способ вернуть Роберту расположение духа.

- Вот увидишь, Бетти, - говорил он жене перед сном в тот самый день, когда в голову Говарда пришла отличная, по его мнению, мысль. - Все будет хорошо, и у Роберта, и у нас.

Оценив ситуацию, Опперхольм-старший пришел к неутешительному выводу: с уходом Клауса он лишился продолжателя своего дела. Тринадцатилетний Роберт почти ничего не знал об устройстве часовых механизмов, а его успехи в обучении позволяли Бетти мечтать, что ее сын станет врачом или архитектором. До ухода Клауса Говард был вполне солидарен с чаяниями жены, но когда он окончательно понял, что Клаус ушел навсегда, его мысли на этот счет радикально изменились.

- Сын мой, - торжественно объявил он Роберту на следующий день, - я подумал, и решил, что тебе пора начать постигать наше семейное ремесло.

Роберт, услышавший это, недоумевающе посмотрел на отца, после чего перевел взгляд на мать. Та робко кивнула.

- Мы приступим прямо сейчас, если у тебя нет возражений.

Возражений не последовало.

Роберт не был против подобного времяпрепровождения с отцом, но он искренне не понимал, зачем все это нужно - до тех самых пор, пока отец, скрепя сердце, не объяснил сыну, что на нем лежит большая ответственность.

- Пойми меня правильно, Робби, - проговорил Говард твердым голосом, не терпящим возражений. - Твой брат ушел. Я надеялся, что он, как первенец, продолжит мое дело и дело моего отца - но прогадал. Поэтому теперь стать часовщиком предстоит тебе. Понимаешь?

Роберт неуверенно кивнул. Говарда это удовлетворило, и он продолжил объяснять сыну устройство очередной модели часового механизма. Разумеется, он даже представить себе не мог, что его сын совершенно точно не желал быть часовщиком.

Увы, Роберта не привлекала эта профессия. И это было вполне логично, по его собственному мнению. Все его интересы – история, естествознание, астрономия и литература – манили и пленили его, и парень, как некогда его старший брат, к своим тринадцати годам уже горел мечтой, мечтой стать ученым, хоть он и не знал тогда точно, в какой именно области.

После разговора с отцом он с грустью осознал, что мечта его обратилась в прах. Беда и парадокс ситуации состояли в том, что только Клаус мог объяснить Роберту, как именно ему стоило поступить, что ответить. Но будь Клаус рядом, этой ситуации бы и не возникло. По крайней мере, так думал Роберт, и эти умозаключения, в конечном счете, повергли его в уныние.

То, чему впоследствии учил его отец почти каждый вечер, не казалось Роберту сложным. А вот скучным казалось, и от одной мысли, что ему предстоит заниматься починкой и сборкой часов всю оставшуюся жизнь, юному любителю науки становилось как-то не по себе.

Однако он не стал говорить об этом отцу. Роберт боялся его обидеть, да и вообще он привык к тому, что родителей нужно слушаться всегда и во всем.

Более того, после ухода брата он привык молчать и хранить свои секреты.

2

Прошло два года. За это время Роберт Опперхольм успел узнать очень многое об устройстве разных часовых механизмов, и даже начал выполнять мелкие поручения отца, связанные непосредственно с его работой. Роберт был аккуратным, дисциплинированным и исполнительным, а главное, привычка много читать совсем не испортила его зрения, и потому он мог ловко орудовать инструментами даже с самыми мельчайшими деталями. Это очень радовало Говарда, который окончательно уверил себя в том, что Роберт станет ему отличной заменой в будущем.

Однако в эти два года успех сопутствовал не только младшему сыну Говарда: Клаус тоже сумел проявить себя, да еще как! В один из дождливых осенних вечеров в дом семьи Опперхольм пришло письмо от старшего сына. В нем он сообщил, что находится на севере и занимается разработкой золотого месторождения в составе горно-исследовательской группы, и через полгода сумеет навестить семью. Говард и Бетти были рады узнать, что с их сыном все в порядке. В письме Клаус обещал рассказать обо всем, что с ним приключилось, по приезду домой, и Роберт очень надеялся на то, что брат сдержит обещание, но боялся, что тот задержится, или вовсе не сумеет выкроить для них времени.

Но все его страхи оказались напрасными. Спустя полгода Клаус действительно приехал к ним – возмужавший, обросший густой шевелюрой и забавной, по словам матери, бородой. Бетти, только увидев сына, бросилась к нему на шею и осыпала его лицо поцелуями, но после резко схватила Клауса за ухо, с силой потянула вниз и отчитала за то, что тот ушел из дома, ни с кем не попрощавшись. Однако Бетти быстро отошла от вспыхнувшей в ней злости, к тому же, Клаус подарил ей чудесный золотой кулон, сработанный из добытого им самим материала.

Говард серьезно поговорил с сыном с глазу на глаз. С удивлением для себя он узнал, что дела у того обстоят действительно хорошо: Клаус получил должность младшего сотрудника в одной из крупных компаний, занимающихся разведкой и добычей золота и других драгоценных металлов. По его словам, всего за пару лет он сумеет заработать достаточно, чтобы самому организовать разведывательную группу. “Вместе со своей собственной командой я смогу застолбить несколько участков, которые могут принести, как минимум, существенный доход, а как максимум - целое состояние!”.

Глаза Клауса горели радостным пламенем, когда он рассказывал об этом отцу, и Говард, несмотря на все свои скептические мысли, решил не мешать сыну в достижении его целей и воплощении дерзких мечтаний в жизнь.

В день, когда Клаус вернулся в отчий дом, Роберт был в школе. Старшему брату так не терпелось повидаться с младшим, что он даже не стал ждать его возвращения, а потому явился прямо к нему в класс, на занятие по истории. Роберт был одновременно рад и смущен, когда Клаус, так сильно изменившийся за два года жизни на севере, влетел в учебную аудиторию, словно порыв ветра, кинулся к нему и подхватил младшего брата на руки. Урок истории, разумеется, был сорван, но учитель, знавший и в свое время учивший старшего брата Роберта, был тоже рад его видеть. Вместо урока весь класс с удовольствием слушал в тот день истории Клауса о покорении и освоении дикого севера, о борьбе с морозной стихией и дикими волками, а также страшные легенды о загадочных созданиях, живущих в тундре и враждующих между собой. Роберт сидел за своей партой, молчал и слушал брата, который выглядел и вел себя так, как хотел, и всем вокруг это нравилось. Клаус всегда был славным малым, и Робби завидовал ему – совсем чуть-чуть, и дело тут было вовсе не в обаянии брата. Клаусу удалось добиться своего так, что весь мир вокруг принял это – вот чему Роберт завидовал. Он с нетерпением ждал момента, когда сумеет поговорить с Клаусом наедине; ему было важно не только узнать от брата все подробности его истории, но и задать несколько важных вопросов.

Когда Роберт и Клаус вышли из школы, старший брат в очередной раз обнял младшего.

- Как же ты все-таки вырос, - смеялся он. - Еще немного и обгонишь меня.

Роберт улыбнулся ему в ответ.

- Тебя долго не было, и нам о многом нужно поговорить.

Они неспешно прогуливались по городу, по всем тем местам, которые Клаус помнил и любил, но из которых, по собственному признанию, он уже вырос - словно из детской одежды. Старший брат рассказал Роберту о том, как ему удалось улизнуть из дома два года назад: оказалось, что его побег действительно был тщательно спланирован, и в нем принимало участие пять человек, с двумя из которых он в итоге и отправился на север.

Роберт слушал рассказ брата и дивился тому, сколько сил и времени он потратил для того, чтобы воплотить свои мечты в жизнь. Клаус рассказывал обо всех трудностях, с которыми столкнулся; ему довелось голодать, мерзнуть под открытым небом, вступать в бой с дикими хищниками и даже столкнуться с неведомыми духами севера, которые – в этом Клаус клялся так, что Робби стало даже страшно – совсем не любят людей.

Но, несмотря на все тяготы, выпавшие на его долю, Клаус мог с гордостью называть себя счастливым человеком. У него были планы, которые он мог изменить в любой момент; у Клауса была возможность выбирать, но лишь потому, что он сам дал ее себе. Это воодушевило Роберта, и он понял, что должен поступать так же решительно, как и брат.

Когда Клаус закончил рассказывать свою историю, он спросил вдруг веселым голосом:

- А у тебя как тут шли дела? Ты ведь, я помню, все хотел ученым стать, в книжках пропадал целыми днями. Как успехи в этом?

И тогда Роберт поведал брату обо всем, что случилось, когда тот ушел. По мере того, как юноша рассказывал Клаусу об их с отцом занятиях часовым делом, улыбки сползли с лиц обоих братьев. В конце концов, Роберт закончил свою речь и с удивлением обнаружил застывшие на глазах слезы. Лицо его брата было бледным, и в нем не было больше ни намека на гордость.

- Извини, Робби, - медленно проговорил он, - я даже… никогда не думал об этом. Я и не знал, что отец решит заставить тебя быть часовщиком. Прости меня.

Роберт, внезапно почувствовав злость на самого себя, крепко сжал кулаки.

- Да нет, все в порядке. Тебе, правда, не за что извиняться. Ты поступил правильно, когда ушел. Теперь ты делаешь то, чего действительно хочешь.

- Ты тоже можешь делать то, что хочешь, Робби, - мягко сказал Клаус, - тебе нужно поговорить с отцом, и тогда…

- Ты с ним не разговаривал, - внезапно возразил Роберт, почувствовав вновь вспыхнувшую злость, но уже не на себя. - А теперь советуешь это мне?

- Робби, я…

- Ты не думаешь, что это нечестно?

- Ну, если хочешь, я сам могу с ним поговорить. Думаю, он поймет…

- Нет, Клаус, не надо, - покачал головой Роберт, - мы оба знаем, что это не сработает. Только не с нашим отцом.

После этих слов он развернулся и пошел домой. Клаус вздохнул и побрел за ним, понимая, что возобновлять беседу нет никакого смысла.

Когда братья вернулись домой их ждал сюрприз. Родители созвали всех родственников и друзей, чтобы отпраздновать приезд Клауса. Совершенно удивительным образом всего за пару часов Бетти удалось организовать самый настоящий пир. Клаус был в восторге, а вот Роберт отправился к себе в комнату, сославшись на усталость и головную боль.

У него не было никакого желания праздновать приезд брата, и он не понимал, почему так злится на Клауса.

«Возможно, я так и не простил ему уход? Я ведь завидую Клаусу! Он-то нашел в себе силы побороться с судьбой – пусть и не самым прямым и честным способом» - думал Роберт, проваливаясь в сон в тот вечер.

3

Клаус вернулся на север, и в доме Опперхольмов снова все пошло своим чередом. Роберт успел помириться с ним задолго до отъезда, и они продолжили тепло общаться. В день расставания Клаус пообещал, что будет писать письма, и Роберт был рад это слышать. Они попрощались как хорошие друзья, и Роберт смог, наконец, отпустить своего старшего брата.

Отец же продолжил учить Роберта премудростям своего дела. Он обещал, что через несколько лет отправит сына в училище, в котором получал образование когда-то сам, и в котором у него осталось несколько хороших друзей среди преподавателей.

Роберт с каждым днем все меньше и меньше хотел просыпаться по утрам. Его мучили тревожные мысли. В своем сознании он неоднократно сбегал из дома, по стопам своего брата, отчаянно пытаясь перекроить свою судьбу. Однако в реальной жизни он не мог даже возразить отцу, когда тот заставлял его отложить в сторону фолиант по истории и приняться за починку часов городского судьи. Дни и недели тянулись медленно и мучительно, и Роберт иногда желал, чтобы время и вовсе остановилось.

Однажды, правда, все изменилось.

Это произошло в среду, после школьных занятий. В тот день Роберт не смог задержаться в школьной библиотеке, чтобы почитать, как он привык делать в последнее время. Дома его ждал отец, готовый в любое время выдать сыну очередной поврежденный часовой механизм, а после него – следующий, и так до вечера, и потому Роберт старался как можно больше читать в школе.

Но именно в тот день школьная библиотека закрылась на ремонт, а потому сын часовщика решил почитать где-нибудь в другом месте. За неимением лучшего, он направился прямиком в «Три кружки» - таверну, расположенную в двух кварталах от школы.

Время было раннее, поэтому никто не мог запретить Роберту провести время в подобном заведении. Зайдя внутрь, парень увидел вполне ожидаемую картину: из двадцати столов заняты были лишь три, и кроме немногочисленных посетителей в зале находились лишь один официант, парень немногим старше самого Роберта, и управляющий, худой мужчина с черными вислыми усами. Последний стоял у стены, когда Роберт вошел; он смерил юного посетителя насмешливым взглядом и окликнул его:

- Тебе чего, господин Опперхольм?

Роберт не знал управляющего, но быстро сообразил: черноусый хозяин таверны знаком с его отцом. Несколько смущенно он ответил:

- Я могу у вас немного посидеть и почитать?

- У нас тут не библиотека, Робби, - усмехнулся управляющий, но увидев, что парень не шутит, сказал: - Ладно, садись за любой стол. Все равно сейчас посетителей мало. Но к пяти часам тебе придется уйти, понял?

- Понял - кивнул Роберт и юркнул к ближайшему столу.

Расположившись за столом, рассчитанном на четверых, Роберт открыл сумку и достал из нее большую книгу в дорогом кожаном переплете. Это был географический атлас самого последнего издания, купленный им накануне на деньги, полученные от отца за месяц работы. Еще одной причиной, по которой он решил почитать вне дома, было то, что на этот атлас Роберт спустил все деньги, которые дал ему отец, и если бы Говард Опперхольм увидел в руках сына новый атлас, то наверняка спросил бы, во сколько тот ему обошелся. Роберту, патологически не умеющему врать, пришлось бы сказать правду, что ни к чему хорошему в итоге бы не привело.

Атлас представлял собой не просто сборник карт. В этом издании к каждой карте прилагался развернутый текст со статистическими сведениями о странах и регионах, изображенных на ней. Роберт с огромным удовольствием погрузился в изучение данных о далеких и близких странах, о городах, поселениях и крепостях, в которых жили и работали люди, точно такие же, как он сам, и в то же время – совсем иные, далекие и чужие...

- Добрый день, - сказал вдруг кто-то совсем рядом с ним, так, что юноша вздрогнул, - я вам не помешаю?

Роберт повернул голову к незнакомцу, так внезапно прервавшему его чтение. Это был невысокий, гладковыбритый, коротко стриженый мужчина в сером дорожном костюме дорогого покроя. Седоволосый незнакомец стоял, опершись костяшками пальцев левой руки на столешницу, а большой палец правой заложив за кожаный ремень. Лицо его, так и лучившееся добродушием, было обращено к Роберту, который от появления этого господина совершенно растерялся.

- Так ты не против, если я сяду? – снова спросил тот, и Роберт торопливо кивнул. Удовлетворившись таким ответом, мужчина сел прямо напротив, смахнул невидимые глазу пылинки с безукоризненно выглаженного и чистого костюма и поднял на Роберта свои глаза – большие и…

“Многоцветные?”

…Юноша был не в силах отвести взгляд от глаз незнакомца. В них Роберт увидел все цвета, какие мог воспринять человеческий разум. Он увидел капли алой крови Прометея и всполохи желтого пламени, принесенного им людям века тому назад. Увидел зелень листвы в Висячих Садах Амитис, жены авалонского царя глубокой древности, а также цвет бирюзы, украшавшей ее чело. Увидел синеву океана с высоты полета грифона, а после – вечернее небо над горами, на которых грифоны гнездятся с самого сотворения мира, и было оно пурпурным, как самый чистый в мире аметист. Но больше всего поразило Роберта то, что он увидел два других, совершенно невообразимых цвета, на которые никогда не обращал особого внимания. Он увидел белый цвет, столь чистый, что его невозможно было ни с чем сравнить – даже снег на вершинах гор показался бы в сравнении с ним слегка желтоватым. «Такого цвета должны быть крылья у ангелов», - подумал вдруг Роберт, прежде чем увидел следующий цвет. Пред его очами разверзлась бездна, и он словно бы оказался внутри нее. Все, что он видел, являло собой тьму и мрак. Даже самая темная ночь не сравнилась бы с тем, что представилось ему. «Должно быть, именно это видят слепые», пронеслась в его голове мысль, а затем исчезла, уступив место нахлынувшему внезапно отчаянию. Откуда-то из неведомой темноты к нему потянулись невидимые руки, и странный, нечеловеческий голос зашептал ужасные, жуткие проклятия…

Внезапно Роберт почувствовал, как кто-то ухватил его за плечо, и стал сильно трясти.

- Приди в себя! Ну же, парень! Прости, я немного увлекся, но это не значит, что ты должен здесь сойти с ума или умереть от шока!

Роберт осознал вдруг, что он все еще сидит за столом, а напротив него сидит все тот же седой незнакомец. Он немного потряс головой, чтобы прийти в себя окончательно, после чего посмотрел на мужчину снова. Глаза незнакомца были самого обычного серого цвета.

- Ты здесь? Все в порядке?

Роберт рассеянно кивнул.

- Ох… Еще раз прости, что переборщил, - мужчина виновато улыбнулся. - Хотел, чтобы ты понял, с кем будешь разговаривать, явив свою истинную форму, но забыл, что вы, смертные, не можете преодолеть завесы мрака.

- Чего? – прохрипел Роберт, едва шевеля языком. Ему дико хотелось убежать куда-нибудь далеко, но ноги были словно ватные и совершенно не слушались.

- Сейчас я все объясню. Но сначала, прошу тебя - осмотрись вокруг.

Повинуясь странной просьбе, Роберт, тело которого едва оправилось от пережитого ужаса, с трудом повернул голову и осмотрел зал таверны. Увиденное его удивило, хоть он все еще не оправился от шока: немногочисленные посетители заведения будто бы застыли над своими тарелками. Один из них держал в руке кусок пирога у самого рта, но, судя по всему, совершенно не спешил его глотать. Не спешил и официант, замерший в полушаге от кухни с пустым подносом. Управляющий, стоящий у двери со скрещенными на груди руками, не моргая смотрел в окно, за которым замерли в полете крупные белые хлопья снега. В голове Роберта возникла вдруг нелепая догадка, абсурдная мысль…

- Что произошло? – воскликнул он. - Это какой-то розыгрыш?

- Нет, - покачал головой седовласый господин, - к сожалению, нет.

- Время…

- Остановилось, - улыбнулся незнакомец, и от этой улыбки Роберту стало совсем не по себе.