Война за Одессу: триумф меж Хаджибеем и Тендрой( русско-турецкая война 1787-1791 годов)⁠⁠

Война за Одессу: первые выстрелы.( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: начало морского противоборства( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: Сакен и Войнович( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: бой у Керченского пролива( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Победное для молодого Черноморского флота сражение у Керченского (Еникольского) пролива в июле 1790 года оказалось лишь разминкой перед куда более внушительной битвой.

Получив за предыдущее дело орден св. Владимира II степени и «великое спасибо» от императрицы, переданное ему и его подчинённым через светлейшего князя Григория Потёмкина («Я была так весела, как давно не помню», — писала государыня фавориту в ответ на его послание о победе), контр-адмирал Фёдор Ушаков жаждал новой решительной баталии. В моряках своих он был уверен: в июльском сражении матросы показали высокое мастерство и слаженность действий как в артиллерийской стрельбе, так и в управлении кораблями, а офицеры выказывали разумную инициативу, грамотно отдавали распоряжения и умело маневрировали.

Тем временем светлейший пытался выбить из османского верховного визиря согласие на мир. Прежние фантазии петербургской верхушки о границе по реке Прут, свободе для Молдавии и Валахии и тем более о «Греческом проекте» (покорении Константинополя и воссоздании эллинской государственности в виде новой Византии во главе с внуком Екатерины II Константином) были забыты. Теперь речь шла лишь о границе по Днестру и подтверждении всех предыдущих договоров относительно Крыма, Кавказа и Чёрного моря со стороны Турции. Эти умеренные условия заинтересовали старого мудрого Джезаирли Гази Хасана, бывшего капудан-пашу, возглавившего правительство и резонно считавшего, что затягивание боевых действий принесёт его державе ещё больше неприятностей. К сожалению, заинтересовать самого повелителя правоверных эти условия не смогли — молодой горячий Селим III уповал на военную поддержку Англии и Пруссии.

Надо отдать должное падишаху, которого Потёмкин в письмах царице выставлял безответственным пьяницей: когда казна опустела, он обратился к подданным с призывом жертвовать золотые и серебряные вещи для переплавки в монету, дабы расплатиться с войском, первый показал пример, отдав любимый драгоценный сервиз, и пополнил казну десятками миллионов благодаря народному энтузиазму. Селим надеялся отомстить врагам за осевший в янычарских кошельках сервиз с помощью английского флота и прусской (а также польской) армии. Нерадивых офицеров, не проявивших должного усердия при защите вверенных им крепостей, султан казнил.

Однако после внезапной кончины Джезаирли Хасана-паши гордый повелитель вдруг назначил его преемником Шерифа Хасана-пашу, человека не слишком-то воинственного. К слову, Александр Суворов, у которого была хорошо налажена разведка, доносил светлейшему, что визирь якобы скончался от яда; в этом подозревали западных сторонников затягивания войны, но, честно говоря, никакой уверенности в умышленном отравлении нет — престарелый Гази давно удивлял всех своим долголетием, особенно учитывая детали его бурной биографии.

Потёмкин без труда понял, для чего новый Хасан сменил прежнего: нерешительный, без сильной партии при дворе, он волей-неволей будет пытаться затянуть переговоры с русским главнокомандующим, не решаясь ни на мир, ни на войну. А тем временем, надеялся султан, одни гяуры, англичане и пруссаки, одолеют, если на то будет воля Аллаха, внутреннюю робость и выступят, наконец, против других гяуров, русских. Подобные рассуждения были логичны — именно внешнее давление на Вену привело к тому, что победоносная Австрия вышла из турецкой войны почти без выгод.

Однако давить на Петербург просвещённым европейцам было сложнее. Для этой цели поначалу использовали тех, кого им не было жалко, — шведов короля Густава III. Екатерина высмеивала этого своего буйного родственника, но напудренный кузен доказал, что пренебрегать им не стоит: война на Балтике выдалась для России трудной, ибо все лучшие её силы увязли в Причерноморье. В 1790-м Густав решил бросить флот на покорение стольного града Святого Петра на Неве, предварительно разбив по отдельности две русские эскадры, стоявшие в Ревеле (Таллине) и Кронштадте.

Этот натиск едва не обернулся для шведов катастрофой. Блестящий русский адмирал Василий Яковлевич Чичагов разбил намного превосходящие шведские силы у Ревеля, а к Петербургу настырных скандинавов после упорного боя не пустили корабли Александра Круза. Королевский флот укрылся в Выборгском заливе, а Чичагов во главе всего Балтийского флота блокировал неприятеля, надеясь добиться капитуляции измором. Густав не пожелал сдаваться и бросил свои корабли на прорыв. Грандиозное Выборгское сражение кончилось разгромом шведов, потерявших 7-8 линейных кораблей из 22, несколько фрегатов, много мелких судов и до 8 тысяч погибшими и пленными; русские же не потеряли «даже шлюпки», а их урон по официальным данным составил меньше 300 человек убитыми и ранеными.

Однако великий Чичагов допустил ряд просчётов, и в итоге большинству могучих парусников «трёх корон» удалось улизнуть, хотя часть из них лишилась на время боеспособности. Оказалась недобитой и многочисленная флотилия шведских гребных судов. Вскоре принц Карл Нассау-Зиген (дотоле прославленный соратник Потёмкина и Суворова по кинбурнско-очаковским свершениям), командуя русской гребной флотилией, попробовал взять шведов нахрапом (второе сражение при Роченсальме), игнорируя береговые батареи врага. Эта непродуманная авантюра, свойственная принцу, которому до поры везло, на сей раз привела к чудовищному разгрому, причём разбушевавшаяся морская стихия тоже приняла в нём активное участие; битва стоила россиянам десятков небольших судов и урона в людях не меньшего, чем шведам при прорыве из Выборгского залива.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Донельзя обрадованный победой гребной флотилии под своим личным командованием после коллекции неудач, Густав III поспешил воспользоваться ею, чтобы запросить у венценосной кузины мир на условиях возврата к довоенному положению. Так и помирились, по-родственному. Тем не менее этот ничейный результат сильно ударил по планам Лондона и Берлина. «Одну лапу мы из грязи вытащили. Как вытащим другую (т. е. закончим турецкую войну. — Прим. авт.), то пропоём Аллилуйя», — поэтически сообщала Потёмкину довольная Екатерина II.

Вести о больших морских битвах на балтийских просторах, конечно, будоражили душу Ушакова, а Ревельское и Выборгское сражения наверняка заставляли ревновать к подвигам северных коллег. Впрочем, долго пребывать созерцателем чужой славы Фёдору Фёдоровичу не пришлось, поскольку его шефу не удалось быстро «вытащить из грязи другую лапу». Переговоры светлейшего с новым верховным визирем зашли в тупик, и раздражённый вежливым, но вязким османским упрямством фельдмаршал приказал армии и флоту возобновить полноценные боевые действия. 25 августа 1790 года корабли Ушакова покинули Севастополь для решительного сражения.

Многочисленная эскадра капудан-паши Хусейна и его младшего флагмана Саид-бея в тот момент находилась между местечком Хаджибей (на месте будущей Одессы) и островом Тендра (Тендровской косой). Против 10 линейных кораблей, шести фрегатов, бомбардирского корабля и 20 мелких судов Ушакова турки имели 14 линкоров, восемь фрегатов и 23 мелких судна. Соотношение орудий было угрожающим — около 1360 османских против 830-840 русских. Тем не менее 28 августа (8 сентября по новому стилю) именно Фёдор Фёдорович выступил инициатором баталии. Более того, он так её жаждал, что, обнаружив неприятеля, поначалу даже не стал терять времени на построение в линию и пошёл на турок в походном порядке.

Застигнутые врасплох моряки султана спешно снимались с якоря и в нервной суматохе пытались избегнуть сражения, уповая на быстроту своих судов. Однако уклониться от боя не получилось: ушаковцы явно настигали арьергардные корабли турок, и Хусейн-паша, не желая позорным бегством отдать соратников на растерзание, пошёл на выручку отстающим. Воспользовавшись этим, контр-адмирал перестроил эскадру из походного ордера в боевой, а три фрегата по примеру сражения у Керченского пролива удалил из линии, сформировав из них резерв, который должен был вмешаться в дело, дождавшись подходящего момента.

Около 15 часов противники сблизились на любимое русским командующим расстояние картечного выстрела. Началось яростное сражение, в котором турки около часа не желали ни в чём уступать, демонстрируя несомненную доблесть. Но отменная выучка артиллеристов-севастопольцев, с особым энтузиазмом оттачивавших мастерство на флагманских кораблях неприятеля, снова одолела. Сыграл свою роль и резервный отряд фрегатов. Полыхающая залпами громада «Рождество Христово» под флагом Ушакова рисковала драться сразу с тремя могучими противниками — и заставила их дрогнуть. Ближе к 17 часам османские гиганты один за другим стали в беспорядке выходить из боя, неся при этом, пожалуй, не меньший урон, чем во время активной фазы перестрелки.

Фёдор Фёдорович преследовал отступавших до темноты. «Флот наш, — констатирует флагманский журнал Ушакова, — гнал неприятеля под всеми парусами и бил его беспрестанно. Во время сего сражения более всех разбиты неприятельский авангард и передовые [суда] кордебаталии, из которых весьма претерпели адмиральский и капудан-паши корабли и бывшие близ оных...» Правда, быстроходность турецкого флота опять позволила ему оторваться. В опустившейся ночной мгле русские стали на якорь. Казалось, сражение окончено.

Но на сей раз эскадре падишаха не посчастливилось. Когда рассвет 29 августа (9 сентября) окрасил паруса и мачты в цвета зарождающегося дня, выяснилось, что османы находятся довольно близко от своих преследователей. Более того, произошёл анекдотичный случай, который мог стать драматичным: один из российских фрегатов так увлёкся преследованием супостата, что затесался в его ряды и мирно переночевал среди османов. Выяснив это под утро, капитан «Амвросия Медиоланского» не стал поднимать Андреевский флаг, а продолжал идти вместе с убегающими турками — только постепенно отставая от них. В какой-то момент заблудший фрегат отстал на безопасное расстояние и без дополнительных потрясений ушёл к своим, которые, естественно, возобновили погоню за флотом капудан-паши. Организованного сопротивления их истерзанная в предыдущий день добыча уже не оказывала, пытаясь спастись, кто как может — в беспорядке и в разные стороны, согласно донесению контр-адмирала.

От элегантно рассеивающейся по волнам эскадры отбились потрёпанные больше других линейные корабли. Один из них, 66-пушечный «Мелеки-Бахри» («Морской Царь» или «Владыка Моря»), после гибели командира без сопротивления сдался подоспевшей «Марии Магдалине», дружелюбно наставившей на него жерла орудий. Позже «крещёный в православие» трофей стал «Иоанном Предтечей» и ещё 10 лет служил новому отечеству.

Другой же, более мощный (72-74 пушки) корабль «Капудание» во главе с Саид-беем оказал поистине героическое сопротивление. На него обрушились несравненно превосходящие силы русских, однако османы в совершенно безнадёжной ситуации продолжали вести упорный бой и сдались, исчерпав все возможности к сопротивлению. Увы, было уже поздно: гордый корабль пылал, огонь подбирался к пороховой камере, и спешно посланные русскими шлюпки с огромным риском для себя успели забрать преимущественно офицеров вместе с отважным Саидом. «Капудание» взорвался, унеся на дно сотни жизней храбрецов, а заодно и флотскую казну. Некоторых везунчиков из числа экипажа русским морякам удалось спасти.

Ещё один турецкий линейный корабль, успев поначалу удрать на безопасное расстояние от севастопольцев, вскоре во время шторма тоже ушёл под воду. Кроме того, в ходе сражения и во время преследования ушаковцы, в том числе российско-греческие «крейсеры», рассыпавшиеся по морю для добивания отставших «подранков» из разгромленной эскадры, захватили или спалили ещё несколько судов помельче. Общие потери турок оценивались победителями в 2000 человек, из которых 733 попали в плен. Столь убедительная виктория досталась черноморцам, по официальным данным, ценой 21 убитого и 25 раненых бойцов.

Восторгу Потёмкина не было предела: его моряки, конечно, не смогли повторить результат Выборгского сражения по количеству уничтоженных и пленённых судов, но даровали, несомненно, великую победу. «Наши, благодаря Богу, такого перца задали туркам, что любо. Спасибо Фёдору Фёдоровичу», — отмечал он, противопоставляя своего любимого флотоводца «трусу Войновичу» и клеймя последнего крайне жёстко. Вряд ли главнокомандующий справедлив в этой критике на грани (или за гранью) оскорбления: не вина Войновича, что тот не был гением, знающим, как успешно противостоять огромной вражеской мощи; будучи просто способным военачальником, граф понимал невыгодное для него соотношение сил и не хотел рисковать вверенным ему флотом. Ушаков же мог это делать, ибо был рождён побеждать.

Фельдмаршал лично посетил у Хаджибея своё победоносное детище, свой флот, отныне безоговорочно господствующий на Чёрном море, и поблагодарил всех участников сражения. «Я был на флоте и с радостными слезами любовался, видя с флотилиею больше ста судов там, где до Вашего соизволения не было ни лодки», — писал светлейший государыне. Он красочно рассказал ей о «совершенном разбитии» турецкого флота и пленении Саид-бея, который бойким пером главкома был представлен как «лутчий у них [османов] морской начальник».

Ходатайствовал Потёмкин и за своего гениального протеже: «Будьте милостивы к контр-адмиралу Ушакову. Где сыскать такого охотника до драки... Он достоин ордена 2-го класса военного, но за ним тридцать душ, и то в Пошехонье. Пожалуйте душ 500, хорошенькую деревеньку в Белоруссии, и тогда он будет кавалер с хлебом». Увы, крепостничество тогда процветало, и раздача крестьян была при Екатерине распространённым способом награждения отличившихся дворян с целью увеличения их благосостояния.

Императрица приняла посланного Григорием Александровичем адъютанта «с отлично добрыми вестьми о разбитии турецкого флота между Тендров и Аджибея» и, «много обрадована быв, тотчас приказала, понеже сей день был воскресение, после обедни отпеть молебен при большой пушечной пальбе, и за столом пили при такой же пальбе здоровье победоносного Черноморского флота». Испытывая от полученных известий «торжество редкое», Екатерина честно поделила в ответном письме лавры создания Черноморского флота с любимым фаворитом. Заодно она призналась, что для неё «все флотские вообще дела» были особенны, поскольку до её воцарения мало на что способные российские суда тихо гнили в гаванях Балтики; «Черноморский же флот есть наше заведение собственное, следственно, сердцу близко».

Немудрено, что все просьбы Потёмкина были удовлетворены: Ушаков получил полководческий орден св. Георгия 2-й степени, очень высокую награду при его контр-адмиральском чине, а также 500 душ в не столь уж давно отнятой у поляков Могилёвской губернии (наместничестве).

Но главное — отныне никто не сомневался, что на юге Россия имеет выдающегося флотоводца. Грозное имя «Ушак-паши» прогремело до Костантинийе-Стамбула. Именно эта морская битва в относительной близости от будущей Одессы стала наиболее результативной для Фёдора Фёдоровича за всю его военную карьеру по количеству уничтоженных и захваченных кораблей противника. Тем не менее своё искусство манёвра и атаки Ушаков продолжит оттачивать, выдав вскоре ещё более яркий, хотя и не столь «истребительный» для неприятеля его образец.

Это будет уже в 1791 году, 230-летие важнейших событий которого приходится аккурат на это лето.

Владислав Гребцов

https://timer-odessa.net/statji/voyna_za_odessu_triumf_mej_h...