Война за Одессу: штурм Измаила ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)⁠⁠

Война за Одессу: первые выстрелы.( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Война за Одессу: от Очакова к Рымнику. ( русско-турецкая война 1787-1791 годов)

Штурм Измаила в декабре 1790-го завершил ещё одну кампанию на «дунайском фронте», главные события которой развивались на землях нынешней Одесской области или рядом с ней. Заметную часть российской армии, воевавшей здесь, составляли украинцы, в том числе бывшие запорожцы из Черноморского казачьего войска (Войска верных казаков), а также добровольцы: этнические молдаване, греки и сербы. В офицерском корпусе было немало немцев и даже французских дворян-волонтёров.

Но и османские силы представляли пёструю смесь. Помимо турок и татар, они включали самых разных подданных нового (с 1789 года) способного падишаха Селима III, от арабов и грузин до валахов и хорватов, принявших ислам. За султана воевали и христиане: бежавшие к нему после разгона Сечи запорожцы, ставшие задунайцами, и донские казаки-некрасовцы, переселившиеся в Османскую державу после подавления Булавинского восстания царём Петром I. Французские и немецкие инженеры проектировали и совершенствовали османские твердыни, в том числе Измаил.

Удивительно, но 1790-й, вроде бы суливший крупные успехи союзникам, оказался для них сложнее предыдущего года. Русско-австрийский дуэт Суворова и Кобурга надеялся продолжить совместную деятельность, к которой подключатся главные силы союзных армий. Рымникская катастрофа отучила османов встречать врага в поле, этим можно было воспользоваться, чтобы перенести войну за Дунай.

Увы, Потёмкин, превосходный дипломат, когда ему хотелось, умудрился рассориться с принцем Кобургским, демонстративно игнорируя его письма. Оскорблённый принц атаковал врага сам, легко взял Оршову, осадил Джурджу, но там, расслабившись, потерпел сильное поражение от отчаянной вылазки малочисленного гарнизона и вынужден был отойти.

Эта неудача окончательно подорвала боевой дух Вены, который и так уже еле тлел: во-первых, в феврале 1790-го скончался кайзер Йозеф II, верный союзник царицы Екатерины; во-вторых, у Священной Римской империи появилась масса других проблем, и тяжёлая турецкая война не вписывалась в планы австрийского двора. Новый кайзер Леопольд II захотел жить дружно, по крайней мере с османами, и заключил с ними перемирие, обязавшись не пускать русских в Валахию, которую пока контролировал.

Екатерину II раздражали «постыдные декларации» бывших союзников. В августе императрица указала главкому-фавориту «отнюдь не посылать никого на их глупый конгресс», а стараться заключить «собственный для нас мир с турками», тем более что со шведами уже помирились. Светлейший и рад бы, да как-то не получалось. Выделив часть армии для сдерживания явно враждебной Польши, он жаловался на нехватку войска для крупных операций. Суворова, готового вершить подвиги, князь лишил инициативы, хотя после Рымника именно Потёмкин, отринув старые счёты, ходатайствовал перед государыней о щедром награждении ершистого генерала.

Попытки замириться с новым великим визирем ни к чему не привели. Русские требования были весьма умеренны (граница по Днестру), но османы, обрадованные выходом из войны Австрии и уповающие на поддержку Англии и Пруссии, не торопились их принимать. В итоге фельдмаршалу пришлось-таки начать наступление на Татар-Бунар (Татарбунары Одесской области) и далее на низовья Дуная. Парадокс: русская кампания 1790 года фактически стартовала лишь в сентябре.

В октябре корпус Ивана Меллера-Закомельского, героя осады Очакова, подошёл к добротной крепости Килия. Генерал штурмовал её и овладел передовым укреплением, однако получил смертельное ранение. Немцу наследовал украинец — борьбу за дунайский город продолжил Иван Гудович. Крепость яростно сопротивлялась, ей помогали турецкие военные корабли на Дунае, но грамотные действия Гудовича привели к скорой капитуляции врага 18 (29) октября.

Бури на Чёрном море долгое время мешали Иосифу де Рибасу и его флотилии из небольших гребных судов, с лихими черноморскими казаками и суровыми гренадерами в виде морской пехоты, добраться до устья Дуная. Наконец, Нептун смилостивился, и наш в прошлом неаполитанец, а в будущем одессит набросился на береговые батареи османов, защищавшие Сулинское и Килийское гирла Дуная. Высадкой гренадеров, сыгравших решающую роль, руководил брат генерал-майора, подполковник Эммануил де Рибас, в прежних боях утративший руку, но не доблесть. Батареи пали.

Не теряя времени, флотилия ринулась к небольшим турецким крепостям Тулча и Исакча, через которые снабжался сильнейший Измаил, надежда и опора Османской державы. Турецкие корабли оказались на дне или в плену, гарнизоны крепостей разбежались, оставив переполненные склады. Блестяще просчитанные операции были проведены в энергичном стиле, наводившем ужас на неприятеля: согласно официальным сведениям, при взятии обильной провизией и боеприпасами Исакчи у русских вообще не имелось убитых и раненых.

В ноябре 1790-го де Рибас показал себя великолепным полководцем и флотоводцем, и в скором будущем подтвердил это под измаильскими стенами. Настало время навестить противника и там, тем более что к могучей твердыне уже подошли с суши два корпуса — Гудовича (заменённого позже на Александра Самойлова, племянника главнокомандующего) и Павла Потёмкина (дальнего родственника светлейшего князя).

Третьим самостоятельным командиром стал генерал-майор де Рибас. Он единственный развил бурную деятельность, атаковав вражеские корабли и испытав на прочность саму крепость. Хотя удалось не всё, османская гребная эскадра тяжко пострадала. По русским данным, с 12 октября по 20 ноября турки на Дунае суммарно потеряли 210 судов уничтоженными, а 77 захваченных присоединены к российской Дунайской флотилии.

Де Рибас чётко осознал, что слабое место мощнейших укреплений Измаила — это южная, речная сторона. Высокий обрывистый берег быстрого полноводного Дуная делал высадку весьма трудной, поэтому с сооружением валов турки здесь не спешили, ограничившись установкой батарей и оградив себя массой небольших кораблей, которую сильно проредил будущий основатель Одессы.

Укрепления же, опоясывающие город с суши, были «без слабых мест», по признанию Суворова. Глубокий широкий ров, местами заполненный водой, высокие земляные валы, кое-где одетые камнем… Особенно впечатляла каменная батарея «Табия». Крепость являла собою пример замечательного произведения военной инженерии. Потоптавшись у по-настоящему пугающих стен, генералы на военном совете решили отойти без штурма — на длительную осаду уже не оставалось времени, надвигалась зима. Де Рибас возражал, но оказался в меньшинстве. Начался отвод войск. Османы ликовали.

Сам Суворов в тот момент «наблюдал» за Галацем и Браиловом, то есть находился неблизко и томился бездельем. Наконец, видя намерение генералов отступить, Потёмкин приказал Александру Васильевичу возглавить все собранные у Измаила войска. Светлейший оставлял на его усмотрение, атаковать крепость или отойти, однако само запоздалое назначение свидетельствует о желании главкома овладеть дунайской твердыней во что бы то ни стало. Только двух генералов из находившихся там высоко оценил фельдмаршал в письме Суворову — Рибаса и Кутузова.

Прибыв под Измаил в сопровождении одного казака на простой казацкой лошадке, Александр Васильевич тщательно ознакомился с укреплениями и обобщил впечатления в послании Потёмкину: «Обещать нельзя». Тем не менее об отступлении речи не шло. Похоже, граф Рымникский расценил новый вызов судьбы как шанс всей жизни — дважды совершить невероятное. Если Рымник подобен Кагулу, то Измаил позволит ему превзойти Румянцева, за коим не числилось ничего подобного. В свою очередь Суворов тоже сделал приличную ставку на грядущую битву — свою жизнь, твёрдо решив не пережить позора поражения, сопряжённого с массовой гибелью доверившихся ему людей.

Девять лет спустя он будет состоять в переписке с адмиралом Горацио Нельсоном. Великий британец напишет ему: «Меня осыпают наградами, но сегодня удостоился я высочайшей награды — мне сказали, что я похож на Вас». Суворов же просил английского курьера передать поклон «другу моему, нильскому герою, сказавшему накануне Абукирского сражения: "Завтра я — или лорд, или ангел"». Да, Суворов не понаслышке знал, что такое поставить жизнь на кон, и ценил это качество в других.

С приведёнными им подкреплениями российская армия насчитывала 31 тысячу бойцов, из них половина — иррегулярные части: донские и черноморские казаки, а также арнауты. Османские силы оценивались Суворовым в 35 тысяч, однако есть сведения, что гарнизон не сильно превышал 15 тысяч, хотя из-за перебравшихся в Измаил аскеров из ранее сдавшихся крепостей это число могло увеличиться.

Кроме того, султан требовал оборонять твердыню от всех мусульман мужского пола (включая даже не подростков — детей!), так что за счёт местных жителей количество защитников тоже возросло — но не их качество. Как утверждается, падишах запретил гарнизону сдавать город, обещая казнить каждого, кто останется в живых после падения Измаила. Другими словами, турки также были настроены драться насмерть.

Впрочем, для очистки совести главком и Суворов послали коменданту крепости Айдослу Мехмед-паше предложения о сдаче, возлагая в противном случае всю ответственность за ужасы штурма на османов. Паша, считая, что русских под стенами около 85 тысяч, тем не менее отвечал с достоинством, что во всём полагается на Аллаха. К официальным посланиям Александр Васильевич присовокупил ещё одно, в его стиле: «Сераскиру, старшинам и всему обществу: я с войсками сюда прибыл; 24 часа на размышление для сдачи и воля, первые мои выстрелы — уже неволя, штурм — смерть, что оставляю вам на рассмотрение». Один из османов на это ответил ещё ярче: «Скорее небо упадёт на землю и Дунай потечёт вспять, чем сдастся Измаил».

Предвидя отказ, Суворов обустроил неподалёку копию измаильских укреплений, и солдаты до автоматизма отрабатывали технику преодоления этих препятствий. Усиленно заготавливали фашины — связки камыша, бросаемые при атаке в ров. В то же время ободрённый генералитет на военном совете дружно проголосовал за штурм.

При разработке плана штурма вновь отметился умница де Рибас, на него же возлагалось осуществление решающей атаки со стороны реки. Его соратники, русские и украинцы, Ираклий Морков (Марков), Николай Арсеньев, Валериан Зубов, Захар Чепига (Чепега), Антон Головатый, черноморские казаки, гренадеры и егеря играли ключевую роль в успехе дерзкого предприятия.

10 (21) декабря Измаил подвергся жесточайшему обстрелу из сотен орудий. Османы отвечали с не меньшей яростью — сотни людей были убиты и ранены, на воздух взлетела бригантина «Константин». К вечеру турецкую артиллерию удалось подавить.

В 5 часов утра 11 (22) декабря 1790 года русские колонны двинулись на штурм. Закипело сражение, неслыханное по ожесточению, отваге и упорству.

Меткие стрелки шли первыми, прикрывая выстрелами товарищей, которым надлежало одолеть глубокий ров, взобраться на высокий вал по приставным лестницам — и всё это под адским огнём защитников. Участнику штурма французу Александру Ланжерону, будущему благодетелю Одессы, горящий и отстреливающийся в темноте Измаил казался «настоящим вулканом, извергавшим дым и пламя». Офицеры шли впереди, показывая пример неустрашимости — и десятками падали убитыми и ранеными. Творилось нечто совершенно неописуемое, что невозможно передать в скромном объёме очерка и лучше обобщить словами легендарного Михаила Кутузова, который после боя писал жене: «Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся».

Правда, он увидел ещё одно такое «дело» — у деревни Бородино в 1812 году, но там пожилой заслуженный полководец не участвовал в рукопашной. А здесь пухлому Кутузову довелось помахать шпагой. Его солдаты штурмовали восточную часть города, Новую крепость и Килийские ворота, добирались до вала и откатывались под напором отчаянных контратак. Михаил Илларионович просил подкреплений у Суворова, на что тот ответил: уже послан гонец с вестью о покорении Измаила, а Кутузов назначается комендантом города. Взяв свой последний резерв, херсонских гренадер, Кутузов снова устремился к ужасным стенам с их геройскими защитниками — и на сей раз покорил первые, сметя вторых. «Кутузов шёл на левом крыле, но был моей правой рукой», — говаривал потом Суворов.

Очень трудно пришлось донским казакам, вооружённым пиками, не слишком-то удобными для подобного боя. Однако личная храбрость их предводителей, бригадиров Василия Орлова и Матвея Платова, а также Ивана Грекова, Ивана Иловайского и других, придавала сил отважным донцам; вовремя подоспевшие подкрепления позволили отразить турецкие контратаки и овладеть валом.

Первыми взошли на стены солдаты из колонны Бориса (Мориса) Ласси, особенно отличился секунд-майор Леонтий Неклюдов, израненный, но не дрогнувший. На рассвете все валы крепости находились под контролем русских. Притом главный удар, как и задумывалось, нанесли гренадёры и казаки-черноморцы со стороны Дуная.

Теперь по приказу Суворова войска со всех сторон двинулись вглубь городской застройки, весьма хаотичной, зато крепкой — много каменных зданий давали защитникам хорошее убежище. Командующий велел задействовать в уличных боях полевую артиллерию. Османы бились самоотверженно, увеличивая ярость солдат. В приказе подчёркивалось: «Христиан и обезоруженных отнюдь не лишать жизни, разумея то же о всех женщинах и детях», но многие ли способны унять гнев в горячке чудовищной схватки насмерть, когда сами женщины и дети накидываются с кинжалами? В городе шла жуткая бойня, сопровождавшаяся пожарами. Из конюшен вырвались тысячи лошадей — обезумев от ужаса, они мчались по узким улочкам, затаптывая всех на своём пути…

К 16 часам всё было кончено — османский Измаил пал. «Он пал как дуб могучий, взлелеянный веками великан, что вырвал с корнем грозный ураган», — живописал позже великий поэт Джордж Байрон (в блистательном переводе Павла Козлова). Рвы и валы устилали русские тела, город же был завален турецкими. В одном из каменных зданий лежал доблестный Айдослу Мехмед-паша, исколотый штыками гренадёр-фанагорийцев.

Лишь в четырёх опорных пунктах, включая «Табию», которыми овладеть сходу не удалось, турки организованно сдались. Им выпала тяжкая работа — сбрасывать массу убитых соратников в Дунай. Это печальное дело заняло 6 дней! В рапорте османские потери оценены в 26 тысяч убитыми (включая прекрасно дравшихся крымских татар, в том числе представителей ханской династии Гераев). Из якобы 9 тысяч пленных 2 тысячи вскоре скончались от ран.

Невзирая на ожесточение свирепого боя, солдаты всё-таки щадили жителей-христиан — около 5700 из них уцелели. Мусульманские женщины и дети тоже нередко получали пощаду — их захвачено до 3 тысяч. Согласно донесению Суворова, трофеями победителей стали 265 орудий, 8 военных судов-лансонов, семь бунчуков и 345 знамён.

Погибших солдат, казаков и арнаутов хоронили в братских могилах за городом. Количество павших Суворов указал в 1879 человек, раненых — в 2703. Скорее всего, эти данные занижены. В 20 веке историки чаще оценивали русские потери в 4 тысячи убитыми и 6 тысяч ранеными, причём процент летальности среди них был очень высок. От ран скончался генерал-майор Фёдор Мекноб, чьи солдаты штурмовали сложный северный бастион. Его судьбу разделил бесстрашный Эммануил де Рибас, в последний раз руководивший своими «морпехами».

Тем не менее измаильский триумф буквально оглушил Европу. «Нет крепчей крепости, ни отчаяннее обороны, как Измаил, падшей пред высочайшим троном её императорского величества кровопролитным штурмом», — доносил Суворов Потёмкину. Выжившие солдаты поделили имущества более чем на миллион рублей. Суворов отказался от своей доли; на предложение взять хотя бы великолепную лошадь, он ответил: «Донской конь привёз меня сюда, на нём я и уеду». Полководец был уверен, что получит чин фельдмаршала от императрицы, и не желал большей награды. Недаром позже он говорил, что на такой штурм можно решиться раз в жизни

Увы, первая же (и последняя) встреча его с князем Потёмкиным после падения Измаила перечеркнула эти надежды: Суворов повёл себя гордо, на равных, уверенный в справедливости царицы, а светлейший счёл это непозволительной строптивостью. В результате в честь Суворова выбили медаль, изображавшую его в виде Геркулеса, а самого Александра Васильевича произвели… в одиннадцатые подполковники Преображенского полка (сама Екатерина II там числилась полковником) — почётное, ничего не значащее звание. В Петербурге гремели фейерверки и балы, поэты слагали стихи о взятии неприступной твердыни, а Суворова тем временем сослали в Финляндию укреплять границу; сказочные почести, положенные покорителю Измаила, достались Потёмкину.

Так закончилась самая страшная, самая кровопролитная битва из всех, данных Суворовым. Но не окончилась ещё война: падение Измаила последовало в декабре, а вслед за тем — традиционное зимнее затишье. У султана оказалось достаточно времени, чтобы сформировать новую армию.

Владислав Гребцов

https://timer-odessa.net/statji/voyna_za_odessu_shturm_izmai...