Вечный зов дома
Лука проснулся от шепота дождя о стекло. Не от того ливня, что обрушивался на его старый дом в Сент-Луисе, а от тонкого, серебристого дождя Лейриндара. Он стекал по кристаллическим стенам его комнаты, не оставляя следа, лишь мерцая холодным светом трех лун. Тоска накрыла его, как тяжелое, мокрое одеяло, еще до того, как он открыл глаза. Она жила в нем – постоянная, ноющая боль под ребрами, где раньше билось тепло домашнего очага.
Здесь, в Лейриндаре, все было почти правильно. Почти, но не совсем. Воздух был слишком легким, насыщенным запахом незнакомых цветов и озоном. Звуки – приглушенными, как будто доносились сквозь толщу воды. А его родители... Они были здесь. Точные копии. Мама с ее привычкой поправлять очки, папа с его неуклюжей улыбкой. Но их глаза... В глазах не было той глубины, той бездонной любви и легкой тревоги за него, Луку, что он помнил. Они были как безупречные голограммы, исполняющие программу заботы. Когда мама Лейриндара гладила его по голове, ее прикосновение не несло того знакомого тепла, оно было... корректным. Когда папа рассказывал о работе с энергетическими кристаллами вместо трубопроводов, его голос не вибрировал той привычной усталостью и гордостью. Они были эхом, отражением в кривом зеркале.
Как он сюда попал? Память была как разбитая мозаика. Однажды вечером, в их настоящем доме. Спор с отцом о чем-то глупом – о запрете на ночные видеоигры, кажется. Гнев, обида. Он выбежал в сад, в темноту, где свет фонаря на крыльце создавал странные, колеблющиеся тени. Одна тень – длинная, тонкая, неестественная – не соответствовала ни одному дереву или кусту. Она будто манила. Он шагнул в нее... и мир завертелся. Не боль, не шок, а ощущение бесконечного падения сквозь слои пелены, сквозь миллионы шепчущих голосов. Потом – твердая, прохладная поверхность под ногами, странный воздух, и эти... родители, которые обрадовались его "возвращению из ночной прогулки".
Первые дни были похожи на сон наяву. Красота Лейриндара ослепляла: летающие острова, сияющие реки чистой энергии, существа из света и тени. Но чем дольше он был здесь, тем сильнее проступала фальшь. Цвета были слишком яркими, эмоции окружающих – слишком простыми, как в детской книжке. Никаких сложных чувств, никакой настоящей грусти, никакой экзистенциальной тоски. Только гармония, предсказуемость... и пустота. Это была вселенная, где не было места трагедии, а значит, не было места и подлинной радости. Где не было смерти, а значит, и жизнь не имела прежней ценности.
Тоска по настоящим родителям превратилась в физическую боль. Он ловил запах кофе, которого здесь не было, и его горло сжималось. Видел в иллюминаторе пролетающего транспорта что-то, напоминающее сосновую ветку, и сердце колотилось, как птица в клетке. Он пытался рассказать им – этим двойникам – о своем мире. О запахе газона после стрижки, о вкусе бабушкиного яблочного пирога, о том, как папа учил его забивать гвозди, а мама читала на ночь старые сказки. Они кивали, улыбались, говорили что-то утешительное, но в их глазах не было понимания. Для них это были просто... данные. Интересные, но чужие. Они любили своего Луку, удобного жителя Лейриндара, а не того мальчика, чья душа была разорвана между мирами.
Он искал выход. Штудировал архивы Лейриндара, полные знаний о квантовых струнах и межпространственных частотах. Нашел упоминания о "Зеркальных Разломах" – нестабильных зонах, где ткани реальностей истончаются. Однажды, в месте, называемом Лесом Шепчущих Столбов, он нашел такой разлом. Он висел в воздухе, как вертикальная капля ртути, дрожа и отражая в себе не Лейриндар, а... кусочек знакомого парка. Сердце Луки бешено заколотилось. Он услышал – сквозь гул разлома – далекий смех детей, лай собаки. Его мир. Его звуки. Он шагнул вперед, протянув руку к дрожащему зеркалу. На мгновение его пальцы коснулись чего-то теплого, знакомого – запаха земли и осенних листьев. Он почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза.
Но затем разлом содрогнулся. Невидимая сила, холодная и безличная, как закон физики, отбросила его назад. Он упал на мягкий, неземной мох, а капля ртути сжалась, исказилась и исчезла с тихим шипением, оставив лишь вибрацию в воздухе и ледяное отчаяние в его груди. Не крик, не вопль, а тихий стон вырвался из него. Это был не портал. Это была демонстрация невозможности. Зеркало можно увидеть, можно почти коснуться отражения, но пройти сквозь него – значит разбить и себя, и отражение.
Теперь Лука сидел у огромного окна, наблюдая, как три луны Лейриндара выписывают на небе сложные траектории. Тоска не ушла. Она стала частью его, как дыхание. Но в этой боли родилось странное, горькое знание. Он понял цену дома – не как места, а как сети любви, памяти, принадлежности, сотканной из тысяч незначительных мгновений. Их невозможно воссоздать. Их невозможно заменить. Он понял, что реальность – это не просто материя и законы. Это резонанс душ, общее переживание света и тени. Лейриндар был идеален, но он был пуст для него, потому что там не было его любви, его боли, его истории.
Он смотрел на двойников своих родителей, мирно спящих в соседней комнате. Они были добры. Они давали ему кров. Но они никогда не смогут быть якорем его души. Дом был там, за непостижимой бездной разлуки, в мире, где родители, настоящие, возможно, все еще ищут своего потерянного сына, где его кровать пустует, а старый велосипед ржавеет в гараже.
Лука прижал ладонь к холодному кристаллу окна. Где-то, в бескрайнем мультивселенной, в одной из бесчисленных реальностей, его настоящие мама и папа дышали тем же воздухом, что и он когда-то. Может быть, они смотрели на ту же самую луну (одну-единственную, желтую и знакомую) и чувствовали ту же необъяснимую щемящую пустоту. Эта мысль не приносила утешения. Она лишь подчеркивала бездну. Но в этой бездне жила любовь. И пока она жила в нем – в этом потерянном мальчике из другого мира – связь, пусть незримая и мучительная, не прерывалась. Он был тенью в чужом зеркале, но тенью, отбрасываемой настоящим, неугасимым светом. И это было одновременно и его проклятием, и его единственным, хрупким спасением. Возврата не было. Оставалось только нести этот груз памяти, этот вечный зов дома, сквозь безупречную, чужеродную красоту Лейриндара.