Указиловка⁠⁠

Дежурство фельдшера в следственном изоляторе было по графику сутки через двое, тогда как дежурная смена работала по графику день-ночь-отсыпной-выходной. То есть за суточное дежурство мне приходилось работать с двумя сменами: до восьми вечера с одной сменой, которая сегодня дежурит в день, с восьми вечера с другой сменой, которая заступает дежурить в ночь. В ту смену на вечернем разводе дежурный проводил краткий опрос о знании младшими инспекторами своих должностных обязанностей, необходимых законов, приказов и прочих регламентирующих нормативно-правовых актов, неимоверное количество которых существует в последнее время.

— Старшина Самохвалов! — резко крикнул в строй дежурный.

— Я!

— Каким документом регламентируется применение физической силы и спецсредств?

Старшина Алексей Самохвалов или просто Лёха, помимо того, что не особо-то тяготился изучением приказов, так ещё только сегодня вышел из отпуска. От неожиданного вопроса его беззаботно-веселое лицо вмиг стало хмуро-озабоченным, но не искренне. Естественно, сегодня после отпуска он не мог вспомнить, а может быть, никогда и не запоминал названия приказов и прочих документов. Он, конечно, немного помолчал, позакатывал глаза, делая вид, что вспоминает, но, понимая, что ничего он не вспомнит, всё же решил не затягивать с ответом.

— Не могу знать, тащь майор. Отпуск всё ещё в голове...

— Плохо, когда знал, да забыл, — проворчал дежурный. — Хуже только, когда не знал, да еще и забыл!

Стоящие в строю вразнобой засмеялись.

— Отставить смех! Кузьмин!

— Я! — ответил прапорщик Коля Кузьмин.

— Тот же вопрос.

— Не могу знать! — тут же ответил Коля.

— Плохо! Свиридов!

— Я!

— Тот же вопрос.

— Виноват, таащь майор! — отчеканил Свиридов. — Не знаю.

Дежурного такое поведение подчиненных стало раздражать.

— Срок до утра. Выучить приказы, законы и статьи, регламентирующие нашу службу. Всем ясно?

— Так точно! — хором ответил строй.

— Довожу информацию, — продолжил дежурный. — На спец посту содержится один транзитный осуждённый Оголтелов, прибывший этапом вчера. Распоряжение из управления: в контакт с ним не вступать, да и вообще на спецпост ходить не надо. Только завтрак, обед и ужин. Кто несет службу на спецпосту? Галеев!

— Я!

— Понял?

— Так точно!

— Что ты понял?

— На спецпост не ходить, арестованного не провоцировать.

— Молодец, — сказал дежурный, хотя лицо его выражало недовольство. — Ох, не к добру эта указиловка... Не к добру...

Транзитный — едущий этапом из одного региона в другой через СИЗО.

Тащ — при быстром произнесении слова товарищ, оно звучит как [тащ, таащь]

Дежурный повернулся ко мне:

— Доктор, есть какая-либо значимая информация?

— Жалобы на здоровье у присутствующих? — спросил я.

— Дайте какую-нибудь таблетку, чтоб работать захотелось..., — вполголоса сказал кто-то.

— <Звиздюлин>, — ответил я. — По <физиономии> три раза в день вместо еды.

Строй снова засмеялся.

— Службу все нести могут?

Повисло молчание.

— Вопросов нет, — сказал я дежурному.

— Становись! — резко сказал дежурный. — Равняйсь! Смиррр-на! По местам несения службы разойдись!

Младшие инспекторы разошлись по постам, я же направился в так называемую «корпусну́ю». Это такой кабинет, в котором находятся камерные карточки всех арестованных, содержащихся на данный момент в СИЗО. Мне предстояло проверить наличие того или иного арестованного, подлежащего дополнительному питанию (диете) по состоянию здоровья.

В корпусной уже во всю шли обсуждения абсурдного указания из управления по поводу того, чтоб не ходить и не проверять заключённого.

— Кто это вообще такой? — спрашивал кто-то.

— Не знаю, — отвечали ему. — Давай, по карточке посмотрим?

В камерной карте осуждённого по фамилии Оголтелов было отмечено, что он отбывает наказание за разбой, грабежи, убийства, изнасилования и наркотики. Суд определил ему наказание в виде лишения свободы на срок двадцать четыре года с отбыванием наказания в исправительной колонии особого режима. Сейчас он едет в свой регион отбывать наказание.

— Да и пофигу, — сказал Самохвалов. — Начальство сказало не ходить, не проверять, а нам то что? Родина сказала надо, боец ответил "есть"!

В корпусную зашёл Коля Кузьмин.

Я решил пожурить его за то, что он не знает своих обязанностей.

— Что ж ты, Коля не знаешь каким документом регламентируется применение физсилы? — с укором спросил я.

— Это Лёха не знает, — весело ответил Коля, — а мы его просто поддержали!

Сомневаюсь, что и Кузьмин и Свиридов знали ответы на тот вопрос. Я посмотрел на Лёху. На его лице бушевало возмущение.

— Представляешь, как ты пацанов подставил? — не давая вставить ему слово, сказал я. — Разве так можно? Они ведь могли ответить, плюсик заработать себе в прапорщицкую карму, но они тебя поддержали!

— Суки! — воскликнул Лёха. — Представляешь, с кем мне приходится служить?

Прозвонил телефон.

— Корпусная, Березин, — ответил я.

Звонили из дежурной части.

— Дим, надо к Наташе Ельцовой подняться в общагу. Что-то ей там плохо. Сходи, пожалуйста, посмотри?

— Что с ней?

— Не знаю. Она позвонила в дежурку на городской и попросила просто прийти. Плохо ей...

— Ладно, сейчас.

Наташка Ельцова была девкой веселой, безумно красивой и фигуристой, даже несмотря на то, что на тот момент у нее было уже четверо детей. Служила она младшим инспектором дневной смены в комнате приёма передач. Её муж Артём служил воспитателем поста несовершеннолетних. Жили они вшестером в маленькой комнатке общежития площадью восемнадцать квадратных метров с видом на тюрьму и постоянно отправляли детей бабушкам и дедушкам, чтоб хоть как-то можно было развернуться в их скромном жилище. Общежитие-малосемейка для сотрудников изолятора находилось прямо возле территории изолятора. Оно было построено почти впритык к административному корпусу, и между этими двумя зданиями расстояние было меньше метра. Также в здании общежития находились несколько рабочих кабинетов бухгалтерии, тыловой службы, воспитательного отдела. В сыром и затхлом подвале общежития находились раздевалка, вещевой склад и тир.

Я поднялся на четвертый этаж и постучался в дверь.

— Заходите! — со стоном донеслось из-за двери.

Я вошёл. То, что мне пришлось увидеть, вызвало у меня такие чувства недоумения, растерянности и стыда одновременно, которые мне ещё ни разу не приходилось испытывать.

Сказать, что я растерялся, это ничего не сказать. Артём сидел за компьютером в наушниках и играл в танки. Мне показалось, что он даже не заметил, как я зашел, а может быть, сделал вид, что не заметил. А на кровати, в самой соблазнительной коленно-локтевой позе, в одних розовых стрингах расположилась Наташка. Голова её была на подушке, а пятая точка, кокетливо оттопырившись, белела в полумраке комнаты тюремного общежития.

Я, открыв рот и нелепо хлопая глазами, молча уставился на Наташку. Честное слово, да простит меня читатель, предположил я тогда, что вызвали они меня на самое что ни на есть аморальные и развратные деяния втроём.

Потом смотрю, что выражение лица у Наташки никак не соответствует предстоящему жаркому тройничку, а самая настоящая гримаса боли на нём.

Что ж он с ней сделал, да еще и в компьютер играет как ни в чем не бывало. Садист? Маньяк??? Я посмотрел на Артёма. Тот, абсолютно не обращая на меня внимания, продолжал резаться в танки. Я думаю, да ну их нафиг, чужая семья потёмки...

— Ди-и-иммм..., — со стоном и полушепотом взмолилась Наташа. — У меня спину заклинило... Я пошевелиться боюсь...

"Что тут происходит??? — подумал я. — Жену переклинило в интересной позе, а он в танки режется. А она тоже молодец, блин! Придумала болеть, когда он в комп играет..."

— Ди-и-иммм..., — снова застонала Наташка. — Сделай что-нибудь, пожалуйста...

Ну, раз спина болит, значит, надо колоть НПВС, что я и сделал. Причём молча. Причём даже не стягивая с неё стрингов, так как необходимости в этом не было. Верхненаружный квадрант они не прикрывали. Они вообще ничего не прикрывали.

"Чужая семья, потемки, — думал я, выходя из комнаты, — но они реально дураки какие-то".

— Что там с Наташкой? — спросила меня оператор в дежурке.

— Не знаю, — бросил я через плечо и, чтобы меня больше не доставали вопросами, быстро вышел из дежурки. — Мне надо идти, вечерние назначения делать.

Утром после сдачи дежурства я пошел в комнату приёма передач. Наташка, увидев меня, села на лавку и закрыла лицо руками. Я сел рядом.

— Ты ничего мне сказать не хочешь? — спросил я. — Так и будешь молчать?

Она убрала руки. Лицо её было красным от смущения.

— Дим, прости, пожалуйста...

— Прощу, если объяснишь, что это было.

— Мы с Артёмом повздорили вчера вечером, он психанул и пошёл в компьютер играть, а я решила, что сейчас его соблазнять буду...

— Чтоб помириться?

— Ну. Стринги надела... Выгибалась-выгибалась я на кровати, а потом мне как в спину стрельнуло, что аж в глазах потемнело...

— Так попросила бы Артёма помочь?

— Не-е-е, — уже коварно улыбнулась Наташа. — Он сам должен был проявить инициативу по примирению, иначе всё напрасно.

— Не получилось соблазнить?

— Он, скотина, даже и не посмотрел в мою сторону, вот и пришлось тебя вызывать. Ну, а дальше ты знаешь...

— Укол, который я тебе сделал, помог?

— Да, спасибо.

— Это тебя Боженька наказал, — сказал я.

— За что?

— Не за что, а вопреки. Вопреки розовым стрингам. Вот. Чтоб больше так не делала. Мужика виноватым во всех бедах выставила, а потом ещё и вот таким способом его принуждаешь к примирению, тем самым ещё больше унижая его. Какой он мужик, если у него нет силы воли? Поэтому он и не повернулся на тебя посмотреть, и даже когда я зашёл, он сделал вид, что не видит меня, а это говорит о том, что он на грани был! И хорошо, что после вашего скандала компьютер оказался у него на пути, а не веревка с мылом!

Наташка смотрела на меня возмущенными, широко открытыми глазами. Я пошел в наступление:

— Да лучше б ты просто его попросила у него помощи, и он бы все обиды тебе сразу простил. Потому что у нормального мужика, а он у тебя нормальный, программа заботы заложена на молекулярном уровне! Мужик должен заботится о ком-то в первую очередь, а не соблазняться на розовые стринги! Поняла?

Во взгляде Наташке уже присутствовало определённое согласие. Я стал наносить контрольный удар:

— Я, когда на скорой работал, ездил на повешенье. Тоже жена с мужем вечером повздорили, а ночью он повесился на трубе отопления. Прямо напротив спящего сына пятилетнего. Насмерть, понимаешь? Мальчишку, кстати, тоже Артёмом звали. Уже десять лет прошло, а он у меня до сих пор перед глазами стоит: маленький, сонный и ещё ничего не понимающий. А знаешь, что я ещё скажу? Мужики вешаются по двум причинам: из-за пьянки и из-за бабы. Артём у тебя не пьющий, а детей у вас четверо. Делай выводы.

Наташка, закрыв лицо руками, разревелась. Я взял телефон, набрал отдел воспитательной работы.

— Ельцов! — ответил мне Артём.

— Березин. Тут твоей плохо, приходи срочно, — сказал я и, не дожидаясь ответа, положил трубку.

— Я пошёл домой, — сказал я Наташке. — Мне надо к экзаменам готовиться. Артёму привет передавай.

***

Через несколько дней резко наступила весна. Яблони цвели, трава зеленела. Был выходной день.На душе было радостно, руки мои уверенно держали лопату, которой я перекапывал грядки в саду. В кармане зазвонил телефон. Это был начмед.

— Занят? — спросил он.

— Ага.

— Надо приехать в штаб.

— Зачем?

— Светлану сменить, она уже 4 часа отдежурила на медицинском посту...

— Каком посту? — не понял я.

— У нас же один сбежал из СИЗО, слышал?

— Нет...

— Со спецпоста сбежал заключенный...

— Шутишь?

— Нисколько.

— Ничего себе..., — обалдело протянул я.

Я правда не понимал, почему не объявили тревогу. Сначала я подумал, что начмед так шутит. Мол, разыграю-ка я своего фельдшера? Потом подумал, что шутка про побег совсем не смешная.

— Откуда сбежал? — спросил я. — Со спецпоста???

— Да.

— Как??? Туда чтоб попасть полечить или накормить надо чуть ли не в управу звонить, всех в известность поставить, ключи там специальные, которые в дежурке находятся! Оголтелов сбежал?

— Ну, в общем, приезжай.

— Еду.

"Вот вам и результат неадекватного указания из управления...", — подумал я, со злостью воткнув лопату в сырую землю.

Источник.