Lady.Sara

"Трилогия одиночества" Глена Гульда⁠⁠

Наряду со многими художниками, писателями и мыслителями, канадский пианист Глен Гульд (1932-1982) ценил одиночество, считая его практической необходимостью и стимулом к творчеству.

Но Гульд пошел дальше, чем просто использование одиночества в качестве творческого инструмента. Спустя некоторое время после отказа от концертной деятельности у него возникла идея создания работы, в которой отражался бы его интерес к одиночеству: документальной радиопередачи, в конечном итоге сформировавшей «Трилогию одиночества».

Ошеломительное появление Глена Гульда на публике в качестве концертирующего пианиста приходится на конец 1940-х годов, внезапно завершаясь в 1964, когда он объявляет о своем отказе от публичных выступлений. В 1967 году Канадская радиовещательная корпорация, разрабатывая программу на празднование столетия со дня образования Канадской конфедерации, обратилась к Гульду с просьбой внести вклад в программу виде любого проекта на его вкус. К этому моменту у него в голове уже был проект.

Речь идёт об «Идее Севера». В 1964 году Гульд совершил путешествие на поезде, Маскег-экспрессе, из Виннипега в Черчилл. (В то время как для самого Гульда Черчилл был пунктом прибытия, для Марии Шрёдер, одного из женских голосов в «Идее Севера», он стал отправной точкой путешествия).

В документальном вступлении к «Идее Севера» Гульд рассказывает о своей поездке:

«На протяжении довольно долгого времени я был заинтригован… этим невероятным гобеленом пейзажей тундры и тайги. Я читал о Севере, периодически писал о нем, однажды даже напялил свою «аляску» и отправился туда. Я не стал переезжать туда, а Север стал для меня подходящим местом, чтобы мечтать о нем, иногда рассказывать, но, в конечном итоге, избегать».

Поездка на север, к Гудзонову заливу, вызвала в Гульде «вдохновение по отношению к Северу, которое, возможно, даже поможет мне пережить ещё одну из городских зим, которые, как вы знаете, я недолюбливаю», – заявил он журналисту.

Тяга Гульда к Северу была концептуальной, даже умозрительной. Его биографы часто проводят параллели между ней и культурными предпочтениями Гульда как канадца, его музыкальными вкусами: склонностью к северо-европейским или «северным» композиторам, таким как Сибелиус, Бах и Шёнберг, – и его образом бесстрастного отшельника.

Привычки Гульда, связанные с оседлым образом жизни, плохо согласовывались с существованием под открытым небом, в дикой местности и в холоде. Будучи болезненно чувствительным к сквознякам и температуре в помещении, он широко известен тем, что выходил на сцену в шерстяных перчатках, шапках и пальто, а также своей привычкой держать руки в обжигающей воде перед выступлением.

Страдал ли он нарушением кровообращения или обмена веществ, здоровье его с годами становилось всё хуже: преимущественно из-за приема взаимоисключающих препаратов, выписываемых ему как минимум четырьмя различными врачами. Ранняя смерть Гульда в возрасте пятидесяти лет стала наглядной демонстрацией того, насколько безразлично он относился к собственному самочувствию.

Его жизнь в уединении, наполненная саморазрушительными привычками – характерная составляющая сложного пути, иногда бессознательно, иногда намеренно, избираемого людьми, занимающимися творчеством.

«Одиночество» Гульда

В «Трилогии одиночества» собрано множество голосов, размышляющих на тему, отраженную в заглавиях: «Идея Севера» о северной Канаде, «Опоздавшие» о физической и культурной изоляции жителей Ньюфаундленда, и «Мирные на земле» о канадских меннонитах, столкнувшихся с современным обществом.

Эти работы, в строгом смысле, не являются ни фольклором, ни научной документалистикой. Неясно, сколько в содержание радиопередачи привнёс сам Гульд, а сколько – люди, чьи голоса он записывал. В любом случае, все они аутентичны своим персонажам. Гульду, канадской знаменитости, предоставили свободу действий для создания ко дню Канады проекта, который бы продемонстрировал различные аспекты канадского культурного наследия.

Но для самого Гульда наибольший интерес представлял присутствовавший в каждой из частей работы элемент одиночества. У него не было явно выраженной критической или исследовательской цели: присутствия элемента одиночества было достаточно самого по себе. Однажды он сказал, что «возможность проводить время наедине с самим собой – неотъемлемая составляющая человеческого счастья». Существует часто цитируемая фраза Гульда (кратко приводимая Бруно Монсенжоном в 17 и 32 главе его «Коротких фильмов о Глене Гульде»):

«У меня всегда было интуитивное ощущение, что на каждый час, проводимый с другими людьми, требуется «x» часов, проведенных в одиночестве. Каково значение «x» – мне неизвестно, это может быть 2 7/8 или 7 2/8, но это соотношение реально существует».

Говоря о Гульде, продюсер Юдит Перлман отмечает, что:

«Он создал свое одиночество, полностью подогнав его под себя, как жемчужную раковину. Он сделал одиночество произведением искусства. Он дистанцировался от чужих эмоций, – и вот тогда стал воистину великолепен».

Гульд слегка подтрунивал над своей репутацией затворника. Так, в статье, озаглавленной «Дискография необитаемого острова», в основу которой легла снятая с вещания канадская радиопередача «Выбор отшельника», он шуточно сетует на то, что его ни разу не приглашали быть гостем этой передачи, несмотря на «непревзойденную репутацию самого опытного отшельника страны».

В интервью, взятом им у самого себя, «Гульд берёт интервью у Гульда о Гульде», он часто упоминает свой «отшельнический образ жизни».

Трилогия Одиночества: Идея Севера

«Идея Севера», первая часть трилогии, первоначально задумывалась как самостоятельная, постепенно превращаясь в трилогию по мере роста энтузиазма со стороны Гульда. Гульд охарактеризовал её как «документальную радиопередачу». Она основывается на повествовании пяти индивидуумов, имевших непосредственный опыт пребывания на севере Канады. Как заметил продюсер Лорн Талк, в «Идее Севера»:

"… были отображены реальные и воображаемые эффекты географической изоляции, и это стало для Глена отправным пунктом для исследования одиночества с помощью документальной радиопередачи. Глен считал, что изолированность – которая, конечно, суть эквивалент Севера, хотя и не обязательно, – является предпосылкой развития творческого духа. Идея о том, что Север окружает одиночеством каждого, кто нашел в себе смелость отправиться туда, было сутью «Идеи Севера». По крайней мере, так Глен изложил её мне".

Сам Гульд признавался, что Север завораживал его с детства, но его представление о севере было романтизированным и метафорическим. Монтируя «Идею Севера», Гульд всё ещё считал повествование аллегоричным. Но он был поражен тем, как люди, побывавшие на Севере, не вернулись «незатронутыми» и обрели философский взгляд на вещи. Эта работа должна была «исследовать эффекты одиночества и изоляции на тех, кто жил в арктическом или субарктическом регионе».

После трехминутного вступления, представляющего собой, по словам Гульда, «контрапунктическое радио» - когда голоса, как музыкальные инструменты, вступают и затихают поочередно – краткое введение произносит сам Гульд, описывая свой замысел.

Далее начинается повествование его персонажей: медсестры, которой досталась роль оптимиста, циничного социолога – потрепанного жизнью золотоискателя, правительственного чиновника, учёного-антрополога, и наблюдателя, которого Гульд характеризует как «разочарованного энтузиаста».

С последним из них Гульд познакомился во время своего путешествия на поезде и, по словам продюсера Дженет Сомервилл, представлял себе, как тот вёл «отшельническую жизнь в северной Манитобе». Речь идет о Уолли Маклине.

Задумчивый, с просторечными интонациями голос Уолли звучит на фоне звуков движущегося поезда, чтобы воссоздать изначальное впечатление Гульда: разговор в вагоне-ресторане. Уолли играет роль отшельника, обретшего философский взгляд на жизнь. Он описывает себя как отшельника, ставшего таковым по собственной воле, а не по необходимости, и уехавшего на север от суеты большого города.

В речь Уолли вплетаются, постепенно пропадая, другие голоса, в том числе голос молодого геолога. Эти голоса поддерживают и дополняют ход мысли Уолли, не прерывая повествование. Они мимоходом упоминают Кафку, Пиранделло, Шекспира, Эйнштейна, Уильяма Джеймса. Уолли рассуждает о том, что природа является основным вызовом для человека, что, в свою очередь, пересекается с собственной природой человека, также являющейся для него вызовом, и делает вывод, что кульминацией всего этого - человеческое желание отправиться на север.

Трилогия одиночества: Опоздавшие

Вторая часть трилогии, «Опоздавшие», не обладая столь ярко выраженной повествовательной формой, представляет собой гобелен из контрапунктических голосов, ни один из которых не является доминирующим, за исключением разве что задумчивого голоса пожилого мужчины с богатым, сильным, мелодичным баритоном.

«Опоздавшие» посвящены острову Ньюфаундленд и тому, чтобы передать голоса острова, физически, географически и культурно отделенного от урбанистической культуры и социума на материке. Эти голоса величественны, лиричны и в какой-то мере даже похожи на голоса бардов. Интонации их речи напоминают кельтские. Регулярно перекрываясь, они, что удивительно, неизменно сохраняют гармоничность звучания. Рассказ каждого повествователя формируется и развивается из общей темы.

Радиопередача открывается звуками океанcких волн, бьющихся о скалы и побережье и с самого начала создающих атмосферу одиночества и размышления. На заднем плане до самого конца слышен шум прибоя.

Через некоторое время голос произносит фразу: «Бешеный темп жизни лишает нас возможности быть наедине с самими собой. Настоящая ценность жизни – это одиночество, размышление и спокойствие».

Проблема Ньюфауленда в том, что молодые жители уезжают, а старики остаются. Самодостаточность жизни на фермах, чувство сплоченности и взаимная поддержка не компенсируют ощущения изолированности и сложностей жизни на острове. Чувство долга превратило поддержание традиционного образа жизни в своего рода протест против современных городов: деревни не нуждались в законодательстве или административном управлении, каждый наслаждался независимостью, преступности не существовало. Но молодёжь жалуется на монотонность, скуку и отсутствие выбора. Голоса пожилых жителей возражают, что приезжие не в состоянии оторваться от привычного городского существования в четырех стенах и что у них нет практических навыков. Из-за появления бытовых удобств отпадает необходимость в общественных и социальных проектах.

Именно за счет этого чередования голосов молодого и старого поколения и создается завораживающая многослойность, воплощающая желание Гульда создать контрапунктическое произведение.

Ближе к концу обе стороны, судя по всему, приходят к общему выводу: что рано или поздно новое поколение придет к пониманию несовершенства технологий и праздности городского существования и найдет новые способы объединить материальное и духовное в современном, но при этом более глубоком образе жизни. Каждый из них признает, что в той или иной степени является жертвой технологий.

На последних минутах все голоса в «Опоздавших» сливаются в многоголосный контрапункт, постепенно тая, пока не остается слышен лишь шум океана.

Трилогия одиночества: Мирные на земле

Третья часть трилогии, «Мирные на земле», посвящена общине меннонитов на реке Ред-Ривер, провинция Маннитоба. По сравнению с предыдущими частями трилогии, где превалируют чётко звучащие голоса, этот проект является более комплексным: в нём сплетаются звуки окружающего мира, голоса и специфичный нарратив. Сложность структуры подчёркивает остроту столкновения культур.

Тема одиночества и изоляции представлена как дилемма сообщества, вынужденного столкнуться с социальными изменениями вне и внутри себя, сообщества, более тесно интегрированного в жизнь Канады, чем Ньюфауленд, и намного менее индивидуалистичного, чем жители Севера.

Передача открывается звоном церковных колоколов, смешивающихся с шумом проносящихся по шоссе автомобилей, и вступлением, исполняемым хором в сопровождении органа. Звучит голос священника, который настраивает прихожан на нужный лад размышлениями о том, что значит «быть в миру, не будучи частью мира». На заднем плане звучит песня Дженис Джоплин о материализме: «О, Боже, не подаришь ли ты мне Мерседес-Бенц…».

Эти голоса выражают сложности, с которыми приходится сталкиваться культуре меннонитов, больше не являющейся историческим монолитом. Меннониты – аграрное общество, но при этом они работают в городах врачами, юристами и на других специальностях. Традиционно являясь тесно спаянной коммуной, они невероятно сильно разбросаны по миру в географическом плане. Женский голос объясняет, что в городах уже невозможно отличить меннонита от любого другого городского жителя. Пастор нараспев читает притчу о блудном сыне.

Мужской голос рассуждает об Иисусе как примере того, как можно быть в мире и одновременно не быть его частью. Но меннониты не столь неотесанны и бескультурны. Один из них рассказывает, как, размышляя над пьесой Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо», он был глубоко тронут осознанием, что слишком многие христиане терпеливо ждут, пока их жизнь, ценности и традиции обретут смысл, но сам мир при этом не ждёт. Сложность заключается в необходимости совершать осознанный выбор, подобно тому, как исторически его совершили анабаптисты и меннониты, или русские меннониты, эмигрировавшие в Германию и Канаду, или те, кто во время войн двадцатого века отказывался от военной службы по убеждению.

Голоса молодых людей перечисляют искушения, с которыми сталкиваются молодые меннониты. Это музыка, вечеринки, алкоголь, увеселения, друзья вне меннонитского сообщества и знакомства в больших городах. Из-за отсутствия в меннонитских общинах систем иерархии и власти, во внешнем мире, вне коммуны, у меннонитов нет четко прописанных норм поведения. Как нет их и вне традиции, о которой новые поколения знают ещё меньше, чем предыдущие.

Обе группы – и молодых, и старых голосов – делают вывод, что меннониты старшего поколения по-прежнему будут настроженно относиться к искусству, науке и высшему образованию, но что в следующем поколении возникнут новые, собственные убеждения. Возможно, это не будет святостью посреди большого города, но полученный опыт сформирует новый дух, призыв к новой жизни, подчёркивает пастор в конце службы. Он дает свое благословение, мы слышим шум голосов людей, выходящих из церкви, и снова, как и в начале, звучит звон колокола. Постепенно он затихает.

Заключение

Для Глена Гульда одиночество было многогранным понятием. Он стремился к тому типу одиночества, которое способствовало бы практической необходимости в уединении для творческого человека, при этом отчаянно нуждаясь в поддержке других, но не испытывая нужды ни в воодушевлении, ни в обратной связи с их стороны. У него было небольшое количество дружеских связей, но они отличались исключительной крепкостью. Те, кто имел возможность присмотреться к нему получше, как, например, писательница и критик Маргарет Паску, считали его и отчуждённым, и ищущим понимания и эмпатии одновременно.

Поскольку причиной одиночества Гульда был род его деятельности, а эксцентричное поведение усугублялось за счёт его исключительного таланта в музыке, его концепция одиночества никогда бы не смогла превзойти того, чем стал он сам. Несмотря на то, что его тяга к одиночеству во многом шла «от головы», она была неподдельной.

Гульд как-то сказал, что конечной целью искусства и творчества является «постепенное, на протяжении всей жизни выстраивание состояния благоговения (ощущения чуда) и безмятежности».

Эксперименты, проведённые Гульдом в «Трилогии одиночества», были ничем иным, как экскурсами в его собственное мироощущение и его укрытие, одиночество – либо же его творческим альтер-эго, исследующим в другой области то, к чему сам Гульд пришёл через свою музыку: «состояние благоговения и безмятежности».

«Трилогия одиночества» - это утверждение необходимости одиночества в жизни талантливого творческого человека.

Источник статьи: