Судьба барабанщика: беседа с Владиславом Крапивиным в канун его 80-летия
1973 год. Журнал "Пионер", четырнадцатая страница. Продолжение повести Крапивина "Мальчик со шпагой". А я только начал учиться в новой школе. Такого друга, как Сережа Каховский, у меня не было, но вот - вышел "Мальчик со шпагой". И теперь, вытирая кровь из разбитого носа после очередной стычки, я чувствовал себя не обиженным ребенком, а мужчиной, который принял бой.
Тогда я не знал, что крапивинская наука побеждать нравственно, проигрывая физически, - именно она вызовет ожесточенные споры среди взрослых.
Крапивин и сегодня - один из самых спорных писателей. Кто-то видит в нем моралиста и педагога, а кто-то - ниспровергателя педагогики. Одни ценят в нем подвижника русской военно-морской истории, другие - пацифиста и антимилитариста. Кто-то любит Крапивина-фантаста, но не понимает Крапивина-бытописателя послевоенного детства...
Вокруг большого писателя всегда своя мифология. Очевидно, она есть и вокруг Крапивина. Но говорить о мифах не так интересно, когда есть реальность, сошедшая со страниц книги, - детский отряд, созданный Владиславом Крапивиным в 1961 году.
Сейчас и отряд "Каравелла", и книги Крапивина вышли на новый виток популярности. Для меня в этом нет ничего странного - мы переживаем странное время, когда дети относятся к жизни серьезнее, чем взрослые.
А в "Каравелле" ребята всегда были заняты серьезными вещами. И маленькие герои Крапивина никогда не разменивались на пустяки.
Севка и Кашка, Валька и Сережа, Симка и Максим, Джонни и Сандалик, Владик и Тилька... Крапивинские мальчики навсегда останутся в русской литературе, как остались в ней тургеневские девушки, чеховские сестры и гриновские капитаны.
Читая новые вещи Крапивина или перечитывая старые, мы идем по своим детским следам - падаем там, где падали, обжигаемся крапивой там, где обжигались, плачем там, где мы уже плакали когда-то.
Крапивин - это о том, как мы любили в детстве и о том, как любили нас.
...Мы беседуем дома у Владислава Петровича. Он живет на старозаводской окраине Екатеринбурга. С восьмого этажа видны огороды частного сектора, цеха металлургического завода и Верх-Исетское водохранилище, ставшее морем для нескольких поколений воспитанников "Каравеллы".
Владислав Петрович, когда вы получили писательскую известность, вам не было и тридцати...
Владислав Крапивин: Я не ощущал какой-то известности. Это мимо меня прошло.
Мы, родившиеся в 1960-х, были первым поколением ваших читателей. Пожалуй, никто из писателей той поры не говорил с нами так честно, как вы. Словно уже тогда вы знали, что будут Афган и Чечня и многим из нас выпадут жестокие испытания.
Владислав Крапивин: Наверное, так получилось интуитивно. Я никогда для себя ничего такого не формулировал и задачи подготовить ребят к испытаниям не ставил. Я просто жил с ребятами одними мыслями, чувствовал себя их ровесником и смотрел на мир их глазами. А что им там выпадет в будущем?.. Иногда были тревожные мысли, но я никогда не думал, что выпадет столько всего. Тогда была еще наивная вера, что дальше будет лучше. Нет, не то, что - ах, мы строим светлое коммунистическое будущее! - я к этому довольно скептически относился. А просто вера в то, что человечество умнеет, в космос летаем...
Сейчас вам пишется?
Владислав Крапивин: Понемножку. Но пришел к выводу, что ничего нового я, наверное, уже не напишу. И это не мудрено: за письменным столом я провел шестьдесят лет. Да и не хочется видеть сморщенные носы рецензентов. Кто подобрее напишет: "Неплохо, но возраст сказывается..." Кто позлее: "А-а, Крапивин не тянет..."
А что бы вы перечитали сейчас из своих книг?
Владислав Крапивин: "Трое с площади Корронад", "Самолет по имени Сережка", кое-что из трилогии "Острова и капитаны"...
Отряд
Знаю, что в 1970-х вам предлагали переехать в Москву.
Владислав Крапивин: Я сказал: "У меня же "Каравелла". В ЦК комсомола это не сразу поняли: "Мы дадим тебе новый отряд". Я пытался им объяснить: "Но это же будет другой отряд!"
Когда вы с ребятами выходили на самодельных яхтах, как вы справлялись со своим страхом? Иногда и за одним мальчишкой уследить трудно, а тут...
Владислав Крапивин: Страх был всегда. Я все время думал о безопасности. Раньше жилетов не было, но мы покупали пляжные резиновые круги и надевали на каждого. Но страх оставался. Так и сейчас: как засвистит ветер за окном, бегу на балкон и смотрю на Верх-Исетское озеро, как и что. Здесь ведь часто налетают шквалы... Хочу повториться: техника безопасности - одна из основных забот у нас во флотилии.
Сколько же сейчас парусников у "Каравеллы"?
Владислав Крапивин: Около тридцати.
Ну это уже не флотилия, а целый флот. На днях узнал, что "Каравеллу" можно поздравить с новосельем - отряд получил здание в самом центре города.
Владислав Крапивин: У меня какая-то ностальгия по-прежнему нашему дому, на Уктусе который был.
В 1960-70-е годы вам помогали спасать "Каравеллу" такие же, как вы романтики - Владимир Матвеев и Симон Соловейчик...
Владислав Крапивин: С Симой Соловейчиком я познакомился в 1960 году, когда свердловский журфак, где я учился, направил меня на практику в "Комсомолку". А с Матвеевым меня свел "Пионер", Володя был заместителем главного редактора журнала. Мы понимали друг друга с полуслова, он был знаком с ребятами нашей "Каравеллы", приезжал не раз в Свердловск и мы к нему. Ехали в Севастополь через Москву, переночевать негде - куда деваться? - к Володе. Он помог узаконить "Каравеллу" в ЦК комсомола, официально оформить ее, а это было непросто. Ведь одно название "Каравеллы" приводило в ярость местных начальников: "Дети обособляются, дети спорят со взрослыми, дети очень много о себе воображают..." Благодаря Володе Матвееву у нас появился статус отдельной пионерской дружины, удостоверение, знамя.
Школа
Помню, при Матвееве в "Пионере" была постоянная рубрика, посвященная "Каравелле". А сегодня о "Каравелле" из СМИ ничего не узнаешь. Как и о тех энтузиастах, которые, увлекая мальчишек добрым делом, спасают их от "групп смерти", от наркотиков и компьютерных игр.
Владислав Крапивин: Просто некому стало писать и рассказывать об этом. Я листал Интернет перед началом учебного года: обсуждают только проблему школьной формы. Других, более острых проблем, у школы нет. Понимаю, что быть ретроградом плохо, но я вернул бы школу к тому лучшему, что было в начале 1960-х годов: программы, методика, ритм школьной жизни, товарищеская атмосфера. А какая сейчас может быть атмосфера, если дети учатся под прицелами видеокамер, а перед ЕГЭ их обыскивают?
Так ведь и учителя под камерами ведут уроки, и ЕГЭ проверяют, согнанные со всего района под надзор все тех же видеокамер.
Владислав Крапивин: Получается, что для государства и ребенок, и учитель - потенциальные преступники.
И каким вам видится будущее нашей школы?
Владислав Крапивин: Пока у нас у всех будущее неопределенное. Я не вижу впереди светлой картины.
Не первый год продолжаются попытки создать что-то подобное пионерской организации...
Владислав Крапивин: В советское время были не одна, а фактически две организации под именем пионерской. Одна подлинно детская, гайдаровская, где были настоящие вожатые, и ребята жили своими интересами, играми, отрядными делами, походами. И была организация, руководимая завучами, подчиненная задаче "учитесь и слушайтесь". Так вот сейчас возрождается именно эта организация педагогических тетушек: "Дети, вы должны лучше учиться - наш класс вступает в юнармию!".
И что же происходит?
Владислав Крапивин: А ничего стоящего не происходит. Только слова.
Отец
Ваши мама, папа, отчим и дядя Боря давно стали героями ваших книг. Поэтому, когда недавно приоткрылась одна из драматических страниц судьбы вашего отца Петра Федоровича Крапивина, то это взволновало и ваших читателей. Оказалось, что вы - сын священника.
Владислав Крапивин: Хотите по порядку?.. После первого курса университета мы с мамой поехали в Ханты-Мансийск навестить мою старшую сестру. Обратно в Тюмень возвращались на пароходике времен Марка Твена. Родители уже были в разводе, у меня был отчим, но вот мы сидели на палубе, и мама говорит: "Я должна сказать тебе одну вещь про твоего папу...". Она произнесла это с таинственной значительностью, и я тут же вообразил: отец был участником Белого движения. Я спросил: "Он что - был белым офицером?" "Нет, что ты. Он был священником". На это я разочарованно усмехнулся: "Ему что - делать больше нечего было?"
А оказалось, что ему действительно ничего другого не оставалось. В начале 1920-годов, когда отец окончил школу в Вятке, бабушка, ревностная католичка, посоветовала ему выучиться на ...православного священника: "Пан Бог един для всех, а ты всегда будешь с куском хлеба".
Рискованный выбор...
Владислав Крапивин: Гонения на Церковь еще не охватили тогда глубинку. Правда, семинарий уже не было, и отец закончил какие-то курсы. А потом влюбился. С мамой он был знаком еще по школе, они вместе учились. Мама - активная комсомолка, ловила беспризорников, ходила на субботники...
Странная пара: комсомолка и "служитель культа".
Владислав Крапивин: Вот такая любовь. Они поженились, и отца направили в село Филиппово, потом в Казарино. Любили его прихожане очень, хотя и удивлялись, что батюшка с матушкой зимой на прогулку ходят на лыжах. В 1933 году отца посадили. Мама ездила к нему каждую неделю на свидания. Однажды ночью он вдруг пришел домой - выпустили. Это был еще 34-й год, а не 37-й. Он снова стал служить. Но тут у отца произошел конфликт с другим деревенским священником. Тот, похоже, был провокатором: открыто рассказывал анекдоты о советской власти, заводил с крестьянами политические беседы. Отец, уже хлебнувший тюрьмы, много раз говорил ему: "Что ты делаешь, ты же не только себя подводишь..." Тот в ответ обвинял отца в трусости. Терпение у отца лопнуло, и он, будучи в Вятке, зашел к церковному начальству и сказал: "Владыка, помогите, укротите вы нашего смельчака: ладно, себя погубит, так ведь людей ставит под удар". Владыка разгневался, а у отца - он же был наполовину поляк - взыграла шляхетская натура: он хлопнул дверью, вернулся в деревню и нанялся в бригаду сплавщиков, которые по реке гоняли плоты.
А потом?
Владислав Крапивин: А потом к папе пришел местный уполномоченный НКВД и сказал: "Отец Петр, я ваших взглядов не исповедаю, но знаю, что вы человек честный и добрый, вас в деревне уважают, поэтому очень прошу вас: прямо сейчас собирайте вещи и исчезайте из села - ночью я должен буду вас арестовать..."
И папочка, не мешкая, смотал в Вятку, устроился там в какую-то артель. Потом мама списалась с дядей Борей, и тот ответил: приезжайте ко мне в Тюмень, будем жить вместе. Папа поступил в Тюмени в учительский институт и вскоре устроился учителем русского языка в школу.
Отец отказался от сана за четыре года до моего рождения. Так что я скорее все-таки сын учителя, чем сын священника.
Он не рассказывал вам о своем священническом прошлом?
Владислав Крапивин: Нет, не рассказывал.
Почему-то мне сейчас вспомнился финал гайдаровской "Судьбы барабанщика": "Больше об этих делах друг у друга мы не спрашиваем. Кончено. Пройдено. Прожито. Крест..."
Владислав Крапивин: Мне кажется, что отец вздохнул с облегчением, когда в ночь на 2 января 1942 года получил повестку в военкомат.
Он вернулся?
Владислав Крапивин: С фронта вернулся, но не к нам. В конце войны папа попал в Польшу, в места своего детства, встретил там женщину, завязался роман, появилась дочка. А мама познакомилась с квартирантом, которого подселили к нам. Он был недавно освобожден из лагеря. И, как в тысячах случаев после войны, когда семьи распадались, у родителей началась другая жизнь - у папы в Белоруссии, а у нас в Тюмени.
Отец застал ваш первый писательский успех. Как он к этому отнесся?
Владислав Крапивин: Его реакция на мои первые книги была сдержанной. Я связываю это с тем, что он был педагогом, и мои воззрения на учителей, на взрослых оказались ему не совсем близки. Но он был доволен, когда я подарил ему свою книжку, изданную на польском языке.
Севастополь
Почему вы так редко ездили за рубеж?
Владислав Крапивин: Меня довольно рано оставила страсть к дальним путешествиям. Я вдруг почувствовал, что везде все одно и то же. И когда у меня было время, я уезжал в Севастополь. Я раз сорок туда приезжал и жил там иногда подолгу.
А когда вы первый раз там оказались?
Владислав Крапивин: А вот как раз после того, как познакомился с Симой Соловейчиком, в 1960 году. После практики в "Комсомолке" я получил кое-какой гонорар и махнул...
...в город мечты?
Владислав Крапивин: Да, я мечтал о Севастополе с детства, с той поры, как прочитал "Малахов курган". Эта книжка Сергея Тимофеевича Григорьева вышла в 1940 году, и мы, послевоенные мальчишки, с ней не расставались.
Начиная с повести "Тень Каравеллы" у вас в каждой повести возникают образы двух далеких друг от друга городов - вашей родной Тюмени и Севастополя...
Владислав Крапивин: Ну в душе-то у меня они рядом. Кстати, во время войны торпедные катера для Севастополя строили и в Тюмени.
Наверное, вы почетный гражданин Севастополя?
Владислав Крапивин: У меня есть знак "За заслуги перед Севастополем". А почетного гражданства нет. Чиновники говорят: пусть ждет. Но есть у меня звание или нет - разве это может переменить мою любовь к Севастополю?.. Сколько я хлебнул за него в эти последние годы! Когда пошла заваруха на Украине, я написал письмо в поддержку севастопольцев. Что тут началось! Посыпались упреки: "Крапивин изменил демократическим принципам!". Потом оказалось, что я должен был отказаться от звания лауреата президентской премии - в знак протеста. Но в знак протеста против чего? Против того, что государство признало значимость детской литературы?.. А без Севастополя я не мыслю себя, это по сути мой родной город. Никогда от него не откажусь - будь там хоть какие казенные дипломатические тонкости.
Паруса
Как вам удается сохранять оптимизм?
Владислав Крапивин: Я честно скажу: никак не удается. Я его не сохраняю. Но вот мне звонят ребята из "Каравеллы" и говорят: "Слава, мы выходим!" У них то гонки, то поход. И тогда я подхожу к окну и вижу: по синей воде летят парусники, многие из которых я строил своими руками вместе с ребятами.
Парусники живут так долго?
Владислав Крапивин: Конечно! Парусник "Экватор", который мы спустили на воду в августе 1981 года, до сих пор ходит.
Что вас утешает в горькие моменты?
Владислав Крапивин: Вот этот стеллаж. На нем - авторские экземпляры, полтысячи моих изданий. Несмотря ни на что, эти книги есть. И никуда уже не денутся.
Кстати, мне кажется, что интерес к бумажной книге возвращается.
Владислав Крапивин: Я это вижу по тому, сколько книг мне приходится сейчас подписывать, давая автографы.
Вас не удивляет, что ваши повести и сейчас любимы ребятами, хотя все реалии жизни перевернулись с ног на голову?
Владислав Крапивин: Не удивляет. Да, жизнь стала невероятно жесткой и прагматичной. Но в противовес этому выросла тяга к настоящей, неофициозной романтике.
В советские времена пропаганда затрепала много высоких понятий, и это обернулось массовым цинизмом. Нынешние политики и телеведущие, похоже, не помнят об этом. Как помочь детям сохранить сокровенность святых слов...
Владислав Крапивин: За понятиями должна стоять жизнь. Деревня, поселок или город, где ты живешь. Двор. Река... Есть же прекрасная песня - "С чего начинается Родина". Там точно сказано - с чего: с картинки в букваре, с хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе...
Лучше не скажешь.
Досье
Владислав Петрович Крапивин родился 14 октября 1938 года в Тюмени. В 1961 году окончил отделение журналистики филологического факультета Уральского университета им. Горького в Свердловске. В том же году создал в поселке Уктус ребячий отряд, позднее названный "Каравеллой". В 1964 году 26-летний Крапивин принят в Союз писателей. В 1974 году получает премию Ленинского комсомола. В 2013 году становится лауреатом премии Президента Российской Федерации в области литературы и искусства за произведения для детей и юношества - за вклад в развитие детской литературы.
Автор 100 книг - романов, повестей и рассказов.
Источник "Российская газета"
