Сто лет одиночества. История одной семьи.
Мой дедушка (точнее, прадед) родом из города Херсон, по рассказам. Но вероятнее, он жил где-то в ближайшей деревне. А бабушка из-под Мариуполя.
Когда я была маленькой, я часто спрашивала, как мои родственники попали в Башкирию, ведь испокон веков это были земли башкир, а все русские там пришлые.
Бабушка рассказывала мне, маленькой, что бежали они от голода в Украине, а не так давно я стала интересоваться подробностями моей семьи.
Самый главный и самый старший в семье был мой дедушка, он вел семью за собой и принимал все решения. Его звали Павел, но все дети звали его дедушкой Паней. Почему, никто уже не помнит.
Дедушка Паня был настоящий кулак, прижимистый, копеечка к копеечке. После революции пришли большевики и все отобрали, скот, хозяйство. Их просто выкинули из дома. Потому что богатым не положено ничего иметь. Их раскулачили и отвезли непонятно куда, сослали. Так они оказались в Оренбургской области. Переселялись тогда целыми деревнями. До сих пор остались в Башкирии деревни с такими названиями, как, например, Ивановка, где все жители носят фамилию Иванов.
Отца моей бабушки убили, когда раскулачивали, застрелили из ружья, а ее старшего брата закололи вилами. И ее мама, звали ее Наталия, то есть моя прапрабабушка вышла замуж за работника, чтобы им оставили дом и хозяйство.
Кулаками были не от того, что у кого-то что-то украли, а потому что много работали. Я помню своего дедушку очень стареньким, ему было уже больше 70 лет, когда я была совсем малышкой, помню, как он шутил, что ему не 72, а 27, ведь какая разница, цифра одна и та же получается, только ребенка можно этим одурачить. Он всегда был молод душой. Постоянно можно было увидеть его работающем в саду, или мастерящим что-нибудь. Он сам строил дом, баню, гараж, соорудил детские качели, потому что в их доме всегда было много детей. Уже в мое время, я помню, что он содержал то кур, то кроликов. Мы, будучи детьми, нашли в огороде большую палку, красную на одном конце, старшие братья пугали нас, что этой палкой убивают кроликов, забивая их по голове до смерти. До сих пор не знаю, правда это или нет, уж очень кровожадно. Я лично боялась и кроликов, и петухов, так что держалась от них подальше.
Имея высокую работоспособность и изрядное упрямство, дедушка сколотил какое-то хозяйство и на новом месте. Там, не имея ничего, они смогли нанять местных неработающих алкашей, сумели купить скотину, снова построить дом и снова нанять работников. И снова пролетарии сказали, что они кулаки, сволочи и эксплуатируют трудящихся. Его снова раскулачили.
Вот тогда они и оказались в Башкирии.
В 39-40 году деда забрали на фронт. Он участник советско-финской войны. Там получил ранение в ногу и вернулся домой. В 41 его на фронт уже не взяли, он работал в тылу. После войны водил междугородние автобусы по маршруту Мелеуз-Уфа. Тогда это была очень сложная, высокооплачиваемая должность, только самых лучшие могли работать на междугородних маршрутах. Первый мост через реку Белую был построен в 1956 году, до этого, чтобы переправиться на другую сторону, могли стоять по 2-3 суток, дожидаясь парома. Автобусы часто ломались, за поездку они могли несколько раз менять колеса. Нормальный рейс занимал 6-7 часов (сейчас около 2 часов), а под Уфой они могли сутки, двое, трое дожидаться паромной переправы. Таких колес как сейчас не было, и они сами в цехе наваривали резину и наматывали ее на колеса, затем вулканизируя ее.
Так же рассказывал, что он водил ЗИЛ, который работал на дровах, но я не знаю, было ли это на фронте, или в тылу. Водитель должен был сам подбрасывать дрова в двигатель и сам фактически ехал с вязанкой дров.
За 15-20 лет работы он накопил порядка 20 тысяч рублей на книжке. У него была машина. Для понимания, по тем временам хорошую машину можно было купить за 5 тысяч рублей. То есть на скопленные деньги он могу купить 4 лучших отечественных автомобиля.
После деноминации 1961 года он смог купить на эти деньги, как говорится, три палки колбасы.
Он сам говорил про себя: «Оглядываясь назад, сколько бы я ни работал, чего бы ни достигал, эти коммуняки забирали все. Раз, два и три».
Обладая благоразумием и смирением, он не возненавидел всех, не сбежал в Америку. Он до конца своих дней продолжал трудиться, но никогда не вступал в партию, как бы не заставляли.
Мой дедушка женился на моей бабушке, ее звали Харитина, но, как говорят, ей не нравилось ее имя и я ее помню как бабушка Тоня. Она умерла, когда я была совсем маленькой, мы с младшим братом бегали по дедушкиному дому и не понимали, почему нам нельзя смеяться. Меня подвели к гробу, но на меня не произвело это никакого впечатления, бабушка как будто спала. В свои последние годы она была очень слаба умом, ничего не помнила и часто плакала. Помню, как она ножом стала делить шоколадную конфетку на много-много узких кусочков. Дедушка отобрал у нее нож, рассердившись. Я лишь однажды видела его таким сердитым. Сейчас я понимаю, что, возможно, живя лишь прошлым, она возвращалась снова и снова к тем временам, когда было голодно. И я понимаю, почему разозлился дед, ведь для него это было тоже напоминание о тех временах.
Как я уже писала, отца моей бабушки убили еще на Украине, а ее мама снова вышла замуж. От второго брака у нее родилась сестра, бабушка Надя. Она жива до сих, она очень старенькая, ей уже далеко за 90 лет, я часто у нее гостила, и очень любила ее и считала своей самой родной и любимой бабушкой, потому что другой у меня никогда не было.
Когда бабушке Наде было 14 лет, началась война. Ее забрали работать на военный завод под Челябинском, вдали от родных. В первый же месяц, у нее, еще по сути ребенка, украли хлебную карточку. Она перебивалась, голодала, кто-то подкармливал. В конечном итоге, спустя время она оттуда сбежала. Не представляю, как она добралась до дома, но с тех пор она поменяла свое настоящее имя Анастасия на Надежда и до самого развала Союза, а после уже из-за старчества, она боялась, что за ней придут НКВДшники.
У матери Нади и Тони, Наталии, было пятеро детей. Двое сыновей и три дочери. Один сын пропал без вести на фронте, другого подстрелили случайно из ружья, и пока везли несколько часов до больницы, он истек кровью.
Бабушка Тоня вышла замуж за дедушку Паню. У них родилось трое детей: моя бабуля, которая умерла от рака до моего рождения, и еще дочь и сын. Они жили все одной семьей в одном небольшом, построенном своими силами доме: их дети, сестры и братья, родители.
Старшие нянчили младших, кто-то работал в поле, кто-то по хозяйству. Моя бабуля Надя была младшей сестрой, поэтому всегда была в няньках. Она вынянчила и меня.
В юности она встретила моего дедушку Василия, который любил рассказывать сказки, а на деле, всякую чепуху, которую я слушала, развесив уши. Мы сидели в маленькой комнатке, бывшей, видимо, кладовкой с маленьким окошком, где стояли соленья и варенья, а на окошке дозревали зеленые помидоры. Там даже в самую жару было прохладно, и дедушка поставил там себе кровать, а над кроватью висел гобелен с оленями. Он сажал меня к себе и рассказывал сказки, а я завороженно смотрела на этих оленей, вдыхала запах сырости и прохлады.
Он рассказывал, как он встретил мою бабушку, какая она была красавица, как он впервые в жизни надел рубашку, галстук и пиджак и пошел к ней, краснея, свататься, спросил: «Пойдешь замуж?». А она ответила: «Пойду!» Они прожили долгую и счастливую жизнь, родили троих детей, у тех родились свои дети. Старший сын умер молодым вслед за дедушкой, младший вырос лентяем и вроде даже мошенником, сейчас он умирает, а до этого пытался сжить бабулю со свету, чтобы ему достался ее дом, в котором она живет совсем одна, а ее тело уже не позволяет ей заботиться о доме и саде, как это она любила, какой я ее помню. Изредка ее навещает средняя дочь, но живет она очень далеко, как у нас в Башкирии говорят «на севере», сразу представляешь себе что-то вроде Новой Земли, и никак не укладывается в голове, что там, на севере, тоже может быть тридцатиградусная жара и много грибов и ягод. Так и живет она, одинокая старушка.
Двое из детей моего дедушки Пани уже умерли, осталась одна дочь. От всех них остались дети, то есть моя мама и ее братья и сестры, которые дружат до сих пор. Многие живут в Уфе, некоторые значительно дальше. Но они любят собираться вместе, как было в те времена, когда все собирались в гостях у дедушки, который всегда содержал огромную семью, безумно любил детей, мы правнуки, в количестве 5 человек, иногда приезжали целой оравой. Шалости не было предела, но я не помню, чтобы нас за это наказывали.
Я живу в одном городе с одной из дедушкиных внучек, моей тетей.
Она вышла замуж за петербургского интеллигента, вероятно даже каких-то знатных кровей, но он об этом не рассказывает, не любит. Правда, рассказывал, что в их доме стоял огромный белый рояль, который сожгли во время блокады.
В их семье всегда были деньги, но они вынуждены были жить в квартире с его родителями, потому что в советское время было попросту не купить жилье. Не было собственности.
А они хотели большую семью, родить еще детей. Все накопленное сгорело один раз в 91, потом в 98. На деньги, отложенные на квартиру, они покупали продукты, посуду, а однажды фотоаппарат. В нулевых они все-таки купили себе жилье. Но жахнул кризис и этот дом достроили только через 10 лет. Сейчас они живут в огромной квартире вдвоем, их ребенок вырос, создал свою семья, а они так и не родили больше детей.
Что касается меня?
У меня самая лучшая семья. Была бы в СССР. Я врач, а муж инженер. Мы живем во времена кризиса и тоже живем прижимисто, копеечка к копеечке, копим на свое жилье.
В связи с последними событиями я понимаю, что в нашей стране мы еще и самый незащищенный слой населения, наверное, сразу после детей и инвалидов.
Если огладываться на 100 лет назад, все дети в нашей семье называются одними и теми же именами, бывает даже неосознанно, и выясняется совпадение только спустя годы.
Из десятилетия в десятилетия истории повторяются снова и снова. Время, как закрученная спираль, повторяет, видоизменяя, с
Когда я была маленькой, я часто спрашивала, как мои родственники попали в Башкирию, ведь испокон веков это были земли башкир, а все русские там пришлые.
Бабушка рассказывала мне, маленькой, что бежали они от голода в Украине, а не так давно я стала интересоваться подробностями моей семьи.
Самый главный и самый старший в семье был мой дедушка, он вел семью за собой и принимал все решения. Его звали Павел, но все дети звали его дедушкой Паней. Почему, никто уже не помнит.
Дедушка Паня был настоящий кулак, прижимистый, копеечка к копеечке. После революции пришли большевики и все отобрали, скот, хозяйство. Их просто выкинули из дома. Потому что богатым не положено ничего иметь. Их раскулачили и отвезли непонятно куда, сослали. Так они оказались в Оренбургской области. Переселялись тогда целыми деревнями. До сих пор остались в Башкирии деревни с такими названиями, как, например, Ивановка, где все жители носят фамилию Иванов.
Отца моей бабушки убили, когда раскулачивали, застрелили из ружья, а ее старшего брата закололи вилами. И ее мама, звали ее Наталия, то есть моя прапрабабушка вышла замуж за работника, чтобы им оставили дом и хозяйство.
Кулаками были не от того, что у кого-то что-то украли, а потому что много работали. Я помню своего дедушку очень стареньким, ему было уже больше 70 лет, когда я была совсем малышкой, помню, как он шутил, что ему не 72, а 27, ведь какая разница, цифра одна и та же получается, только ребенка можно этим одурачить. Он всегда был молод душой. Постоянно можно было увидеть его работающем в саду, или мастерящим что-нибудь. Он сам строил дом, баню, гараж, соорудил детские качели, потому что в их доме всегда было много детей. Уже в мое время, я помню, что он содержал то кур, то кроликов. Мы, будучи детьми, нашли в огороде большую палку, красную на одном конце, старшие братья пугали нас, что этой палкой убивают кроликов, забивая их по голове до смерти. До сих пор не знаю, правда это или нет, уж очень кровожадно. Я лично боялась и кроликов, и петухов, так что держалась от них подальше.
Имея высокую работоспособность и изрядное упрямство, дедушка сколотил какое-то хозяйство и на новом месте. Там, не имея ничего, они смогли нанять местных неработающих алкашей, сумели купить скотину, снова построить дом и снова нанять работников. И снова пролетарии сказали, что они кулаки, сволочи и эксплуатируют трудящихся. Его снова раскулачили.
Вот тогда они и оказались в Башкирии.
В 39-40 году деда забрали на фронт. Он участник советско-финской войны. Там получил ранение в ногу и вернулся домой. В 41 его на фронт уже не взяли, он работал в тылу. После войны водил междугородние автобусы по маршруту Мелеуз-Уфа. Тогда это была очень сложная, высокооплачиваемая должность, только самых лучшие могли работать на междугородних маршрутах. Первый мост через реку Белую был построен в 1956 году, до этого, чтобы переправиться на другую сторону, могли стоять по 2-3 суток, дожидаясь парома. Автобусы часто ломались, за поездку они могли несколько раз менять колеса. Нормальный рейс занимал 6-7 часов (сейчас около 2 часов), а под Уфой они могли сутки, двое, трое дожидаться паромной переправы. Таких колес как сейчас не было, и они сами в цехе наваривали резину и наматывали ее на колеса, затем вулканизируя ее.
Так же рассказывал, что он водил ЗИЛ, который работал на дровах, но я не знаю, было ли это на фронте, или в тылу. Водитель должен был сам подбрасывать дрова в двигатель и сам фактически ехал с вязанкой дров.
За 15-20 лет работы он накопил порядка 20 тысяч рублей на книжке. У него была машина. Для понимания, по тем временам хорошую машину можно было купить за 5 тысяч рублей. То есть на скопленные деньги он могу купить 4 лучших отечественных автомобиля.
После деноминации 1961 года он смог купить на эти деньги, как говорится, три палки колбасы.
Он сам говорил про себя: «Оглядываясь назад, сколько бы я ни работал, чего бы ни достигал, эти коммуняки забирали все. Раз, два и три».
Обладая благоразумием и смирением, он не возненавидел всех, не сбежал в Америку. Он до конца своих дней продолжал трудиться, но никогда не вступал в партию, как бы не заставляли.
Мой дедушка женился на моей бабушке, ее звали Харитина, но, как говорят, ей не нравилось ее имя и я ее помню как бабушка Тоня. Она умерла, когда я была совсем маленькой, мы с младшим братом бегали по дедушкиному дому и не понимали, почему нам нельзя смеяться. Меня подвели к гробу, но на меня не произвело это никакого впечатления, бабушка как будто спала. В свои последние годы она была очень слаба умом, ничего не помнила и часто плакала. Помню, как она ножом стала делить шоколадную конфетку на много-много узких кусочков. Дедушка отобрал у нее нож, рассердившись. Я лишь однажды видела его таким сердитым. Сейчас я понимаю, что, возможно, живя лишь прошлым, она возвращалась снова и снова к тем временам, когда было голодно. И я понимаю, почему разозлился дед, ведь для него это было тоже напоминание о тех временах.
Как я уже писала, отца моей бабушки убили еще на Украине, а ее мама снова вышла замуж. От второго брака у нее родилась сестра, бабушка Надя. Она жива до сих, она очень старенькая, ей уже далеко за 90 лет, я часто у нее гостила, и очень любила ее и считала своей самой родной и любимой бабушкой, потому что другой у меня никогда не было.
Когда бабушке Наде было 14 лет, началась война. Ее забрали работать на военный завод под Челябинском, вдали от родных. В первый же месяц, у нее, еще по сути ребенка, украли хлебную карточку. Она перебивалась, голодала, кто-то подкармливал. В конечном итоге, спустя время она оттуда сбежала. Не представляю, как она добралась до дома, но с тех пор она поменяла свое настоящее имя Анастасия на Надежда и до самого развала Союза, а после уже из-за старчества, она боялась, что за ней придут НКВДшники.
У матери Нади и Тони, Наталии, было пятеро детей. Двое сыновей и три дочери. Один сын пропал без вести на фронте, другого подстрелили случайно из ружья, и пока везли несколько часов до больницы, он истек кровью.
Бабушка Тоня вышла замуж за дедушку Паню. У них родилось трое детей: моя бабуля, которая умерла от рака до моего рождения, и еще дочь и сын. Они жили все одной семьей в одном небольшом, построенном своими силами доме: их дети, сестры и братья, родители.
Старшие нянчили младших, кто-то работал в поле, кто-то по хозяйству. Моя бабуля Надя была младшей сестрой, поэтому всегда была в няньках. Она вынянчила и меня.
В юности она встретила моего дедушку Василия, который любил рассказывать сказки, а на деле, всякую чепуху, которую я слушала, развесив уши. Мы сидели в маленькой комнатке, бывшей, видимо, кладовкой с маленьким окошком, где стояли соленья и варенья, а на окошке дозревали зеленые помидоры. Там даже в самую жару было прохладно, и дедушка поставил там себе кровать, а над кроватью висел гобелен с оленями. Он сажал меня к себе и рассказывал сказки, а я завороженно смотрела на этих оленей, вдыхала запах сырости и прохлады.
Он рассказывал, как он встретил мою бабушку, какая она была красавица, как он впервые в жизни надел рубашку, галстук и пиджак и пошел к ней, краснея, свататься, спросил: «Пойдешь замуж?». А она ответила: «Пойду!» Они прожили долгую и счастливую жизнь, родили троих детей, у тех родились свои дети. Старший сын умер молодым вслед за дедушкой, младший вырос лентяем и вроде даже мошенником, сейчас он умирает, а до этого пытался сжить бабулю со свету, чтобы ему достался ее дом, в котором она живет совсем одна, а ее тело уже не позволяет ей заботиться о доме и саде, как это она любила, какой я ее помню. Изредка ее навещает средняя дочь, но живет она очень далеко, как у нас в Башкирии говорят «на севере», сразу представляешь себе что-то вроде Новой Земли, и никак не укладывается в голове, что там, на севере, тоже может быть тридцатиградусная жара и много грибов и ягод. Так и живет она, одинокая старушка.
Двое из детей моего дедушки Пани уже умерли, осталась одна дочь. От всех них остались дети, то есть моя мама и ее братья и сестры, которые дружат до сих пор. Многие живут в Уфе, некоторые значительно дальше. Но они любят собираться вместе, как было в те времена, когда все собирались в гостях у дедушки, который всегда содержал огромную семью, безумно любил детей, мы правнуки, в количестве 5 человек, иногда приезжали целой оравой. Шалости не было предела, но я не помню, чтобы нас за это наказывали.
Я живу в одном городе с одной из дедушкиных внучек, моей тетей.
Она вышла замуж за петербургского интеллигента, вероятно даже каких-то знатных кровей, но он об этом не рассказывает, не любит. Правда, рассказывал, что в их доме стоял огромный белый рояль, который сожгли во время блокады.
В их семье всегда были деньги, но они вынуждены были жить в квартире с его родителями, потому что в советское время было попросту не купить жилье. Не было собственности.
А они хотели большую семью, родить еще детей. Все накопленное сгорело один раз в 91, потом в 98. На деньги, отложенные на квартиру, они покупали продукты, посуду, а однажды фотоаппарат. В нулевых они все-таки купили себе жилье. Но жахнул кризис и этот дом достроили только через 10 лет. Сейчас они живут в огромной квартире вдвоем, их ребенок вырос, создал свою семья, а они так и не родили больше детей.
Что касается меня?
У меня самая лучшая семья. Была бы в СССР. Я врач, а муж инженер. Мы живем во времена кризиса и тоже живем прижимисто, копеечка к копеечке, копим на свое жилье.
В связи с последними событиями я понимаю, что в нашей стране мы еще и самый незащищенный слой населения, наверное, сразу после детей и инвалидов.
Если огладываться на 100 лет назад, все дети в нашей семье называются одними и теми же именами, бывает даже неосознанно, и выясняется совпадение только спустя годы.
Из десятилетия в десятилетия истории повторяются снова и снова. Время, как закрученная спираль, повторяет, видоизменяя, с