Старший товарищ⁠⁠

Я не любитель ностальгии, потому что я не нравлюсь себе в прошлом из-за того, что в прошлом я так мало знал, был таким глупым, так многого я не понимал. Тем не менее время раннего детства, когда я с утра до вечера носился по городу и творил всякие глупости мне вспоминать не так уж и неприятно, даже смешно. Это была вторая половина восьмидесятых и первые годы девяностых. Во времена моего детства началась сначала перестройка и гласность, а потом и вовсе развалился плацдарм мировой революции. Мы видели, как взрослые в большинстве своем, не понимавшие происходящих вокруг перемен недовольно ворчали, боялись, как бы чего не вышло, некоторые пытались приспособиться и со стороны это выглядело не очень солидно. Наконец к середине девяностых многие просто взвыли и завопили, что вот раньше все было просто, а теперь все не то. И куда-то подевался восторг от голливудских фильмов, которые перестали быть запретными плодами. Как-то с раннего детства старшие не внушали мне доверия, не вызывали восхищения, не были для меня авторитетами. Но были редкие исключения.

В соседнем доме жил пацан года на три старше меня, Быков Андрей. Сверстники его в основном шпыняли, кроме одного его друга. Но для меня и моих сверстников этот пацан почему-то был авторитетом, и не потому, что он мог нам врезать, если что не так, а потому что он мог сказать нечто остроумное и необычное, потом я узнал, что это были цитаты из романов Ильфа и Петрова. И он был не так высокомерен, как остальные старшие, общался с нами, как с равными, иногда гулял с нами целый день. И некоторые его действия внушали мне уважение. Как-то раз, к примеру, мы ходили по тонкому льду на реке. Он на этот лед не полез, и нас пытался отговорить. А когда мы провалились и промочили ноги, он пинками погнал нас по домам, хотя мы собирались гулять на морозе до вечера с мокрыми ногами. Он даже пока гнал нас домой рассказал об обморожениях конечностей и последующей их ампутации.

Как-то раз один мой совсем бестолковый сверстник, которого с третьего класса начали исключать из всех школ, куда он попадал из-за постоянных прогулов, неуспеваемости и ужасного поведения, подглядел, как рабочие спрятали бутылку водки. Он, конечно, забрал эту водку и предложил мне и ещё нескольким моим одноклассникам выпить эту водку, забравшись под опрокинутую на берегу реки лодку. И когда мы бежали к этой лодке с радостными воплями, нас остановил Быков, и начал допытываться, чего это мы такие радостные. Мы ему признались, и предложили принять участие в дегустации спиртного. Он охотно согласился. Когда мы забрались под лодку, он рассадил нас кругом, с помощью считалки определил того, кто будет пить первым. Первым должен был пить Жан, нашедший эту бутылку. И тот изрядно глотнул, вызвав этим наше восхищение. Следующим должен был пить Быков, и он к нашему общему удивлению взял и вылил семьсот грамм водки, заявив, что Жан придурок, с которым нам водиться не стоит. Жан, взвыл от ярости и кинулся на Быкова, но тот аккуратно и грациозно ему вмазал пару раз, так что он завыл от боли.

Но самый интересный случай с этим Андреем произошел позже. Этот Жан украл у своей матери ключи от подвала, и предложил мне пойти туда, и взломать сарай какого-то своего соседа. И я с радостью пошел с ним в подвал, и пока мы пытались взломать сарай из темноты выскочил мужик и погнался за нами. Около выхода он уже схватил Жана, но я разбил лампочку арматурой, которой мы ломали навесной замок сарая, и толкнул мужика. Мы оба выскочили из подвала и убежали в безопасное место. И только там я заметил, что потерял свою ушанку из кроличьего меха. Я знал, что за потерю шапки меня будет долго ругать мама, а возможно и взгреет ремнем. Однако идти в подвал искать шапку было страшно. И тут Жан увидел проходившего мимо Быкова и попросил у него совета или помощи в возвращении моей шапки. Тот подробно расспросил о том, где и как я потерял шапку, сказал, что мы полные идиоты. Он не говорил, что воровать барахло из подвалов плохо, он сказал, что если уж воровать, то по-крупному, а не пачкаться из-за мусора какого-то. А потом повел нас к этому подвалу, взял у Жана ключ, втолкнул нас туда, запер дверь и сказал, что пока мы не найдем шапку, он нас не выпустит. Жан завыл от досады, но Быков сказал ему, что если он будет орать, сбегутся люди, нас поймают, и отправят в милицию. Делать было нечего, и мы пошли искать шапку, освещая темный подвал спичками. На наше счастье мужика уже не было, а шапка валялась в проходе. Быков, услышав, что мы нашли шапку, слегка приоткрыл дверь, и велел просунуть туда шапку. И только увидев шапку открыл дверь полностью. Жан опять на него накинулся, и Андрей парой ударов свалил его в весеннюю жидкую грязищу.

Потом был ещё один забавный случай с этим Быковым, когда он вызвал у меня сочувствие. Недалеко от дома на берегу реки была свалка, которую решили ликвидировать. Этим занимался пьяный тракторист, которому лень было возиться с огромной кучей покрышек. И он попросил меня и моего одноклассника зажечь эти покрышки, даже отлил из бака солярки и дал тряпку и спички. Мы радостно исполнили его просьбу. Куча покрышек была огромная, пламя взвилось до небес, а туча из черного дыма накрыла половину района. Да ещё выяснилось, что на свалке находились бочки с топливом, присыпанные другим мусором. И эти бочки начали взрываться. Примчались пожарные. Правда сами тушить пожар они не стали, заставили это делать пьяного тракториста. И он полдня засыпал гигантский костер песком, под надзором пожарных, которые иногда поливали его машину водой. Вечером, когда уже стемнело, когда только догорала пара последних покрышек, я мой одноклассник, Быков, и его друг Руслан, подошли к этому огоньку. На костре лежала раскаленная бочка, и Руслан почему-то захотел откатить эту бочку от костра. Быков к его идее отнесся скептически, попросил его не начинать, пока он не отойдет подальше. Мы с одноклассником посмеялись над его осторожностью, и остались рядом. Руслан толкнул бочку доской, так что открытое отверстие оказалось не внизу, а повыше. И тут из этого отверстия резко показалась очень длинная струя огня, метров на десять, и она попала прямо в Быкова, стоявшего далеко. Мы с одноклассником стояли сбоку, потому нас это пламя не задело, а Руслан отскочил не в ту сторону, и тоже попал под огонь. Болоньевые куртки старших товарищей оплавились, у обоих волосы стали как однородная масса, а лица стали вишневого цвета.

Мы побежали в ближайший подъезд, где старшие товарищи при электрическом свете оценили масштаб катастрофы. Руслан спокойно сказал, что надо идти домой и вызывать скорую помощь, вспомнил, как он пару лет назад обгорел, когда баловался с бензином и спичками в подвале. Андрей сидел на корточках и причитал, за что ему такое наказание - и куртка и штаны никуда не годились, роскошной шевелюре конец, да и возможно лицо будет изуродованным на всю жизнь. Особенно Быкова беспокоила реакция его мамы на это, он сказал, что его за это будут жестоко пороть. Руслан предложил пойти переночевать у него, его мама только посмеялась, увидев своего сына и его друга, назвала их неграми, сказала, что скорая не нужна, просто поутру сопроводила их в травмпункт, который был неподалеку.

А потом я перешел в другую школу, перестал шляться по улице, начал читать книги и со всякой шпаной общаться перестал. А Руслан и Андрей начали постоянно пить. Я с ними только здоровался, не разговаривал. А потом я переехал на съемную квартиру в другом районе, когда пошел работать после окончания училища. И как-то Быков и его друг исчезли из моего поля зрения. И только уже через много лет, я встретил одного дворового, который стал наркоманом и в основном находился в психиатрической больнице. Он сказал, что Руслан неудачно женился на сильно пьющей страшной женщине, сам пил каждый день, и как то раз с похмелья у нег случился сердечный приступ, и он умер. А Быкова кто-то во время какой-то пьянки во дворе ткнул вилкой в пах. Была повреждена аорта, потому он быстро истек кровью. Того, кто его убил так и не нашли. Вообще почти все дворовые пацаны были или убиты, или стали наркоманами, те, кто был более или менее в ладах с головой, уехали из Латвии на Северо-Запад Европы. Это было третье поколение тех, кто приехал в Латвию работать на Электромеханическом заводе, где зарплаты были низкие, и потому местные не хотели там работать не хотели. Поколение моего деда получило квартиры от этого завода в пятиэтажных хрущевках и благополучно доработало до пенсии. Их дети стали в основном уголовниками. Очень мало кто из них получил высшее образование, в основном все пили, мало у кого появились дети, и у большинства моих сверстников не было отцов. В начале девяностых многие не могли платить за квартиру, и начались выселения не способных платить в социальные дома с частичными удобствами. И тогда в нашем районе появились новые люди, и послышалась латышская речь, что ранее было редким явлением...