Союзники на войне (7)⁠⁠

Продолжаем знакомиться с книгой Тима Бувери.
Все части выложены в серии.

Как Адольф помог Уинстону после того как тот не смог уговорить Франклина

Коротко для ЛЛ: Штаты не спешили воевать. Зачем, если помогать, не воюя, гораздо выгоднее? Но стремление Японии к гегемонии не оставило по факту выбора. А где Япония - там и Германия...

Американцы не хотели воевать. 30 октября 1940 года Рузвельт пообещал матерям Америки, что их сыновей не пошлют на «иностранные» войны. Чего только не пообещаешь за неделю до выборов! Британцы этому обещанию явно не обрадовались, тем более, что у них уже начали кончаться деньги. Их долларовые резервы упали к этому времени до минимального уровня, необходимого для поддержания торговли – 600 миллионов. Ситуация была столь безнадёжной, что рассматривалась возможность реквизиции обручальных колец у населения.

Администрация Рузвельта идти навстречу не спешила. Но после того, как американский президент получил очередное длинное слезливое письмо Черчилля, ему пришла идея: что если ссудить Британию не деньгами, но оружием и боеприпасами, причём возвращать нужно будет только неизрасходованное? Выступая в Парламенте, Черчилль называл лендлиз «самым бескорыстным актом в истории». И всё же их продолжали держать на коротком поводке: за старые и даже некоторые новые заказы Британия обязана была платить живыми деньгами. 10 января 1941 года в США прибыл крейсер из Южной Африки. Он привёз последнюю 41 тонну британского золота. Но у Империи было много фамильного серебра. Например Viscose Corporation, которую пришлось отдать за полцены. Генри Моргентау, который продавил сделку, в ответ на опасения банкротства Британии заметил, что та не может позволить себе волноваться об этом в данный момент.

Экономический империализм? Так считали тогда многие британцы. А на другой стороне океана бушевали американские изоляционисты, которые называли лендлиз «фашистским законом». Зачем влезать в чужую войну? Они оказались в меньшинстве. Закон о лендлизе прошёл Конгресс, и товары на сумму 50 миллиардов сделали неоценимый вклад в победу союзников. Правда, на полную мощность заработал он не сразу. В 1941 году лишь 2,4% вооружений Британии происходили из поставок по лендлизу. В том же году Британия оплатила 60% американского сырья. Особой благодарности британцы пока не испытывали.

Особо дружественных чувств не было и с другой стороны. После встречи с бизнесменами Среднего Запада новый британский посол лорд Галифакс сделал несколько заметок по поводу существующих предрассудков насчёт Британии:

1. Англия экстремально эгоистична.

2. Она будет использовать любого, чтобы помочь себе, после чего выбросит его за борт.

3. Их политики очень умны и слишком опытны для того, чтобы наши политики смогли лучшим образом защитить свои интересы.

4. Англия всегда заботится прежде всего о себе.

И так далее, и тому подобное. Пришлось набрать толковых помощников, чтобы совсем не провалиться. Тем более, что в победу британского оружия верили далеко не все, особенно после неудач в Югославии, Греции и в Северной Африке. Даже в Британии были не лучшего мнения о своих перспективах. В августе британское правительство заключило соглашение с Советским Союзом, которое запрещало сепаратные соглашения с гитлеровской Германией. Слово «гитлеровской» там стояло не просто так: Черчилль был не в том состоянии, чтобы исключать переговоры с альтернативным германским правительством.

Короче, необходимо было «гальванизировать» американцев в пользу участия в войне. Тренд был позитивный, и к июлю 57% респондентов журнала Forbs выступала за объявление войны Гитлеру, если тот вторгнется в Британию через Ла-Манш. Но вот президента убедить не удавалось. Максимум, на что удалось его подвигнуть – это на расширение зоны морского патрулирования до 26-го меридиана (полпути из Бразилии в Западную Африку) и на передачу Британии десятка противолодочных катеров. Это было хорошо, но явно мало. 3 мая, после неудач на Ближнем Востоке, Черчилль спросил Рузвельта в лоб, мол, Франклин, давай объяви войну. Тот отказался. Его друг Уинстон, конечно, расстроился тем, что его стратегия втягивания Соединённых Штатов в войну терпит неудачу. Но не всё ещё было потеряно.

В августе они встретились на берегу Ньюфаундленда и подписали Атлантическую хартию. Этот чудесный документ явился манифестом свободы, выступая за всё хорошее против всего плохого. Рузвельт вписал туда четыре свободы: слова, религии, нужды и страха. Был провозглашён отказ от территориальных амбиций. А ещё была свобода торговли, которая не так уж завуалированно стояла в противоречии с торговыми преференциями Империи. Черчиллю удалось дописать «при уважении существующих обязательств», но это его сражение было отложено, но не выиграно. Похожая ситуация была с суверенностью наций. Британский премьер считал её применимой для тех, кто изнывает под гитлеровским игом, а не для населения колоний.

Когда русские узнали, что было придумано и подписано без них, они пришли в ярость. Однако впоследствии одобрили Хартию и присоединились к ней, но толковать «свободу», «независимость», «правосудие» и «сотрудничество» стали по-своему.

Рузвельт остался доволен Атлантической встречей, а вот Черчиллю не удалось что-то поиметь. В войну Америка втягиваться по-прежнему отказывалась, соглашаясь лишь на словах (и то, если поверить Черчиллю). Рузвельт даже отказался эскортировать британские суда. Гораздо удобнее было состояние «дружественной нейтральности», в котором помощь оказывалась, но кровь проливали другие. Несмотря на неприязненное отношение англичан, Рузвельт продолжал демонстрировать осторожность. На примере Вильсона в Первую мировую он знал, что будет, если бежать впереди Конгресса и общественного мнения.

Он ждал подходящего случая, и такой предоставился, когда 11 сентября германская подлодка обстреляла американский фрегат. Хоть торпеды прошли мимо цели, президент объявил, что отныне торговые суда под любым флагом становятся под защиту его флота в пределах зоны безопасности (которая простиралась аж до Исландии). А 27 августа заявил в радиообращении о «секретной карте правительства Гитлера» по реорганизации Латинской Америки. Это, конечно, была фальшивка, о чём и заявили немцы. Кто подсунул её президенту? Друг Уинстон через свои секретные службы.

Параллельно отношения с Японией вошли в глубокий кризис. Главной причиной было продолжение войны в Китае и желание Токио установить свой порядок в Азии в целом. После оккупации Индокитая в июле Рузвельт заморозил японские активы и прекратил поставки нефти (японцы получали от них 60% всех её поставок). Несмотря на готовность японцев к переговорам, его линия оставалась жёсткой. Образумить агрессора должны были «летающие крепости» B-17, начавшие поступать на Филиппины. Президент тянул время, несмотря на угрозу трассе снабжения Китая через Бирму. Тем временем, в Японии сменилось правительство, к власти пришли милитаристы. В середине ноября в Вашингтон были отправлены очередные предложения, которые не предоставили перспектив для сближения.

В воскресенье 7 декабря Черчилль ужинал с американским послом и представителем президента. Он спросил у них, будет ли война с Японией. Те ответили утвердительно. Тогда он сказал, что если Япония объявит войну США, Британия объявит войну ей в ответ в течение часа. Но по поводу вступления в войну США их посол отвечать отказался. Это ведь дело Конгресса объявлять войну. В девять часов Черчилль включил радиоприёмник, чтобы послушать новости BBC.

Нам только что передали новость, что японская авиация напала на Перл-Харбор, американскую военную базу на Гавайях.

Вначале была паника. Ходили слухи, что Нью-Йорк и Вашингтон будут скоро бомбить. У берегов Вирджинии «заметили» вражеские самолёты, а японский флот – в 164 милях от Лос-Анджелеса, которые в свою очередь чуть не эвакуировали. В первые две недели войны подобных страхов было множество. Политическая сцена тоже отличалась турбулентностью. Военный министр призвал президента объявить войну Германии, тот отказался. Он даже публично не обвинял нацистов в своей речи к Конгрессу 8 декабря 1941 года. После того, как Конгресс почти единогласно выступил за войну с Японией, Черчилль запросил организовать новую встречу. Рузвельт согласился с облегчением. И тут – бац! Германия объявила войну Соединённым Штатам. Фюрер рассудил, что те уже всё равно по факту воюют.

22 декабря Черчилль прибыл в Вашингтон. Там его поселили в Белом доме, так что у него с президентом была возможность ещё теснее подружиться. К облегчению британцев, в грядущей войне американцы решили придерживаться стратегии «Germany first», считая Германию главным врагом. Глав государства удалось уговорить организовать объединённый штаб, который бы отвечал за общий ход войны. Также было решено назначить единого командующего на каждом из театров военных действий, после того, как британцы наелись неудач во Франции, Северной Африке, Греции и Дальнем Востоке.

Касательно стратегии на будущее, Черчиллю удалось убедить Рузвельта в достоинствах вторжения в Северную Африку. Он аргументировал так: для того, чтобы вторгнуться во Францию, союзники слишком слабы, на Восточном фронте можно помочь лишь оружием, так что целью на 1942 году лучше избрать французские колониальные владения с перспективой контроля всего североафриканского берега. Конечно, не все американцы считали это оптимальной стратегией, но, несмотря на недоверие, взаимодействие было налажено.

Главным демократическим событием конференции было подписание декларации всеми членами антигитлеровской коалиции. В ней подтверждалась приверженность принципам Атлантической Хартии и присутствовало обязательство мобилизовать свои ресурсы на борьбу с врагом, а также запрет на сепаратные мирные переговоры. Подписал и советский посол бывший нарком Литвинов, которого Рузвельт убедил в том, что «свобода религии» включает в себя также свободу её не иметь. Рузвельт придумал для коалиции название: Объединённые Нации. Да, то, что ООН так называется, берёт своё начало 1 января 1942  года, когда Рузвельт, Черчилль, Литвинов, спецпосланник от Чан Кай Ши, а также представители ещё 22 стран, подписали документ на церемонии в Овальном кабинете.

Кого не было на этой церемонии – это де Голля. Черчилль уговаривал Рузвельта включить Свободную Францию в число подписантов, но тот отказался. Мало того, что США поддерживали дипломатические отношения с вишистами, так ещё  на днях 360 матросов де Голля захватили крошечный французский архипелаг у берегов Канады. Американский госсекретарь стал уговаривать канадцев выгнать оттуда голлистов, но те отказались и попросили Лондон унять своих подопечных. Но после того, как Госдеп публично обвинил «так называемую» Свободную Францию, американское общественное мнение в компании с прессой дали ему сдачи, назвав «так называемым» госсекретарём «так называемого» Госдепа. Всё осталось, как было, но осадочек, отражавший двойственную позицию США в отношении Франции, остался. Однако он не помешал укреплению дружбы Франклина и Уинстона.

Атлантическая Хартия, при всей её декларативности, стала началом конца Империи. Черчиллю ясно дали понять, что ценой победы будет её сдача. А что он? А ему деваться было уже некуда.

Теперь спрашивается: зачем Черчиллю нужна была Северная Африка? Если на вторжение во Францию не хватало сил, можно было бы снова попробовать удачи в Норвегии с перспективой захвата железных руд Швеции. Африка была не столь важна. Конечно, старый империалист хотел прибрать к рукам то, что плохо лежит: если не включить в империю, то хотя бы подчинить политически. Теми же мотивами объясняется желание высадиться в «мягком подбрюшье Европы» – на Балканах. Но главное – во Франции можно было знатно огрести. Обоим странам не хотелось рисковать жизнями многих тысяч своих сограждан. Пусть русские ломают хребет Вермахту в кровопролитных сражениях, они ведь за свою свободу воюют.

Стоит отметить честность автора: война с Японией была вызвана стремлением союзниками сдержать её экспансию. Топливное эмбарго, объявленное Рузвельтом после захвата Индокитая явилось де факто казусом белли.