Слово на букву «п»⁠⁠

Сергей осознал, что чайник свистит, когда тот почти выкипел. Он оторвался от тетрадей и выключил газ. Разлился призывной трелью дверной звонок. Сергей вдел ноги в тапки и вышел в коридор. На стенных часах было ровно пять. Сергей похолодел от ужаса — день пролетел! — но тут же сообразил, что они стоят уже неделю. В дверь опять позвонили. Сергей глянул в глазок: растянутый оптической аберрацией, на него смотрел Гоша Выхин по прозвищу Вывих — сосед с четвёртого этажа.

Сергей тихо ругнулся. Мама завещала дружить с соседями. К тридцати пяти годам Сергей забыл почти все мамины наставления: стал курить, пить водку, поступил вместо меда на математику, женился на Ольге, развёлся с Ольгой, но продолжал мыть руки перед едой и дружить с соседями.

— Серёга! Ты дома? — спросил Вывих, прижавшись губами к щели между дверью и косяком.

Сергей щёлкнул замком и рывком открыл дверь, едва не сбив Вывиха с ног:

— Денег нет!

Вывих обиженно запыхтел, отодвинул Сергея и вошёл в квартиру. От него пахло луком, пивом и котлетами. Он пересёк коридор и скрылся в туалете.

— Вывих! Я работаю, мне некогда!

— Я долг принёс, — ответил Вывих и зажурчал.

Сергей с тоской посмотрел на тетради. Надо завязывать с этими дружбами. Вывих журчал. По ногам дуло. Сергей с ненавистью захлопнул дверь и вернулся на кухню. Жестяная чайная коробка была пуста. Сергей заглянул в заварочный термос — оттуда пахло зарождающейся жизнью. Он вытряхнул влажные комья заварки в мусорное ведро, когда Вывих вошёл на кухню и шлёпнул на стол тощий пакет. В таких пакетах Сергею приезжали из Китая всякие мелочи.

— Держи. У тебя в ящике торчало. Эта почта вконец оволосела. Я ей ещё тогда сказал...

— Погоди. Ты мне долг принёс?

— Серый, я тебе почту принёс, а долг в понедельник, — прижал Вывих руку к груди.

— Тогда проваливай до понедельника.

— Нет, ты погоди. Я же тебе пятьсот должен, да? Давай ещё пятьсот, я в среду штуку верну. Мне задаток обещали.

— Ты почку, что ли, продал?

— Дурак, я же не пью. «Синюю Амазонку №69» продал. Тридцать на сорок. Масло. Холст.

Вывих был художник, рисовал страшных голых баб. Дважды он возвращал Сергею долги картинами, похоже, сейчас разыгрывался тот самый гамбит. Сергей вышел в прихожую, вытянул из кармана куртки три стольника.

— Держи триста.

Вывих спрятал деньги и похлопал себя по горлу:

— Может, принести?

— Ты же не пьёшь.

— Так то ведь я. И не водку — пивко. А?

— Не хочу я пить. Некогда мне. О! У тебя же чай есть?

— Есть, — неуверенно согласился Вывих.

Сергей развернул его за плечи и стал толкать к двери:

— Неси мне чай. Чёрный. Байховый.

— У меня зелёный, — скользил тапочками по линолеуму Вывих.

— Похер. Только через час неси, ладно? Или через полтора. Мне контрольные надо проверить.

Он вытолкал Вывиха, захлопнул дверь и вернулся на кухню к сорока двум непроверенным контрольным. В движенье мельник жизнь ведёт, в движенье! На столе, поверх тетрадей, лежала бандероль. Сергей взял её в руки. Для телефонного чехла тяжеловато. Для лазерной указки крупновато. Значит, универсальный пульт. Жёлтая наклейка извещала, что в бандероли содержится «могучий сморщиватель личных помятостей вечное питание 7-в-1». Точно — пульт. Сергей надорвал защитную полоску, когда вновь зазвонили в дверь.

— Вывих, иди в жопу! — заорал Сергей. — Я же просил через два часа!

Он сунул пульт в карман и пошел открывать. За дверью стояла девушка с пышными волосами, цвет которых Вывих моментально определил бы как «ультрамарин». Девушка смотрела на Сергея с такой тоской, любовью и призывом, что ему даже стало страшно — никто и никогда так на него не смотрел.

— Никандр! Слава Урфу, я найтить тебя! — крикнула она и прижалась к Сергею всем телом.

От неё пахло духами. Она дрожала от нетерпения. Или от близящегося припадка. Сергей стоял, нелепо разведя руки в стороны. Совершенное идиотство. Открылась супротивная дверь, и сквозь муар ультрамариновых волос Сергей увидел Евдокию Львовну — архибабку клана подъездных бабок. Надо срочно что-то делать, иначе завтра деканат будет в курсе, что преподаватель из тридцать шестой средь бела дня водит к себе блядей.

— Ольга Петровна, как я рад! — фальшиво сказал Сергей, втащил девушку через порог и притворил дверь.

— Никандр, ты меня не узнай? — девушка отстранилась и тревожно заглянула Сергею в глаза.

— Какой я вам Никандр? Я вообще Сергей.

Лицо её исказилось гримасой ярости:

— Проклятый Адьюнц! Он нам всё отвечай! Стирай помятость Никандру, вонючее и животное!

Лицо её и голос искрили такими неподдельными чувствами, что Сергей понял — это актриса. А с актрисами на их тихом факультете якшался один-единственный человек, трижды восстанавливавшийся на третьем курсе фрик и обалдуй Юрик Пальмер. Сергей не мог забыть, как прошлым летом в четыре утра удил рыбу с лодки, а Пальмер, заваливший накануне зачёт, выплыл из зарослей рогоза. Он был вдет в жёлтый круг с жирафьей головой.

«Пальмер, на кой чёрт вам математика? Идите в клоуны!» — сказал ему тогда Сергей. А Пальмер молчал — держал во рту зачётную книжку и шариковую ручку.

Сергей аккуратно высвободился из объятий.

— Девушка, как вас зовут?

— Аталайна, — печально ответила она. Сергей увидел, что она одета в нелепый комбинезон из растрёпанных пёстрых перьев.

— Значит так. Передайте Пальмеру, что без конспектов я его на экзамен не допущу. А ещё переда...

— Ты получай мой посыл? — спросила Аталайна.

— Послушайте...

— Посыл! Посыл! — схватила она его за плечи и стала трясти. — Сморщиватель помятостей! Посыл!

Из его кармана вывалилась бандероль. Аталайна взвизгнула, оттолкнула Сергея так, что он улетел в коридорный шкаф, схватила бандероль, разодрала в клочья плёнку, вылущила серебристый пульт.

— Эй, ты чего творишь? — возмутился Сергей, выбравшись из шкафа.

Он попытался вырвать пульт из стремительных рук. Аталайна прижалась к Сергею бедром, обняла, а потом пол ушёл из-под ног. Сергея впечатало спиной в линолеум, прям как в пятом классе, когда он ненадолго увлёкся дзюдо. Девушка оседлала поверженного преподавателя математики. Лицо у неё сделалось отчаянное. Даже для Пальмера это было чересчур.

— Пять нажиманий! Пять! И Никандр всё помнёт!

— Слезь с меня моментально! — заорал Сергей, но Аталайна крепко прижала его руки коленями к полу.

Она разорвала комбинезон на груди и вытянула цепочку, на которой болтались два светящихся синих кубика. Сергей с ужасом заметил — ткань комбинезона вспучилась в месте разрыва, края потянулись друг к другу и срослись. Аталайна сунула кубики их ему под нос:

— Узри! Тут морщинки твоей жизни.

— Кто ты такая?!

— Ты не отсюда родом, Никандр! Ты жил, ты был, ты морщил мозг, помял его жизнью!

— Помо...!

Аталайна зажала Сергею рот ладонью, откинула крышечку на пульте, ловко вдавила в него светящийся кубик.

— Адьюнц тебя уловил! Стирай тебе... помятость? Забывай слово на букву «п». Морщины с мозга стирай, тебя сюда запихай! Тишь! Я всё верну!

Аталайна нажала несколько кнопок.

— Можно было кубик глотай. Но тогда долго дней будет проминай — один, два, семь, много! А сморщиватель — чик, и ты сызнова Никандр!

Сергей замычал, борясь со стыдным желанием укусить её за руку — мама учила, что девочек кусать нельзя. Аталайна нажала кнопку на пульте:

— Раз!

Сергей перестал извиваться и замер. Его мозг окатило волной игольчатого холода. Всё вокруг сделалось из папиросной бумаги — тронь, и порвётся. Аталайна нажала кнопку:

— Два!

Всесветлый Урф, как тут тесно и пыльно. Сергей почувствовал себя так, словно давным-давно его нарядили клоуном, налепили уродливый нос, бордовые уши, рыжий парик. Теперь он почувствовал себя в силах сбросить эту гнусную бутафорию. Ещё чуть-чуть, и он станет собой. Аталайна отняла руку от его рта. Сергей улыбнулся ей, пока робко, но уже узнавая. Аталайна собралась нажать кнопку в третий раз, но тут входная дверь распахнулась. Девушка резко повернулась и крикнула:

— Адьюнц!

Её рука скользнула к карману комбинезона, но раздался льдистый звон, и девушка упала на Сергея, судорожно обняв его руками. Сергей лежал и смотрел в потолок, не в силах пошевелиться.

Адьюнц подошёл, хрустнув коленями, сел на корточки. От него пахло пивом, луком и котлетами.

— Предотвращено преступление шестого уровня, — сказал Вывих.

Он поднял сморщиватель, откинул крышечку, извлёк потускневший кубик.

— О, да тут и контрабанда.

Он стащил Аталайну с Сергея, перевернул её на спину.

— Знакомая мордашка. Узнал её, Никандр? Нет ещё? Я едва успел.

Сергей лихорадочно пытался пошевелить хоть пальцем, но напрасно. Вывих заглянул ему в глаза, печально улыбнулся:

— Мне тебя жаль. Правда. Но придётся отсидеть до конца — до две тысячи пятидесятого.

Сергей с ненавистью смотрел на Вывиха. Вонючее и животное!

— Ну-ну... Сейчас спущусь к себе и всё сотру с главного пульта — сразу станет легче.

Вывих поднялся, ухватил Аталайну за ногу и потащил её к выходу. Сергей совладал с левой рукой и коснулся её волос.

Сергей осознал, что чайник свистит, когда тот наполовину выкипел. Он оторвался от тетрадей и выключил газ. Разогнул спину и помассировал шею. Почему-то болел правый бок. Потому что спортом надо заниматься. Всё, последняя контрольная проверена. Пальмер на поправку пошёл, глядишь, прорвётся на четвёртый курс.

— Тук-тук! — сказал от порога Вывих. — Серый, ты чего дверь не запираешь?

— Вывих, заходи! Чай принёс?

Вывих зашёл на кухню. В левой руке он держал пачку чая, в правой — холст на подрамнике.

— Ты чего, опять мне картину продашь? — ужаснулся Сергей. — Две уже в зале висят, оранжевая и зелёная.

— «Абрикосовая Валькирия № 37» и «Лаймовая Гудрун № 24», — серьёзно поправил его Вывих. — Нет, я тебе её в залог оставлю за восемьсот рублей. В пятницу заберу. Гля.

Он водрузил картину на стол.

— Как тебе? — пытливо глянув на Сергея, спросил Вывих.

С холста на Сергея пристально смотрела девушка с волосами цвета ультрамарин.

— Как-как... Да никак! Чего они у тебя все низкозадые такие, а?

— Дурак, — обиделся Вывих. — Ставь чайник, я тебе чёрного нашёл.

— Не хочу я чая. У меня вобла есть. Астраханская, икряная. Давай, может, по пиву вдарим?

— Сей момент, — обрадовался Вывих. — Жди меня, и я вернусь!

Он ухватил картину и резво побежал за пивом.

Сергей сунул в рот сигарету, опустил руку в карман за спичками и вытащил оттуда светящийся синий кубик.