Серые Ночи. Глава первая. Ночь вторая (1/3)
На закате свет стал мягче, а тени в роскошной комнате Ольги потекли и сделались почти осязаемыми. Она приходила в себя медленно, как будто её самоощущение только что собрало себя по кусочкам. Широкая кровать с идеально выглаженными простынями. Высокие окна с бархатными шторами. Это место до боли ей знакомо — ее комната на втором этаже особняка Ермолиных. Часы на прикроватной тумбе показывали, что вечер давно наступил.
Вчера она вернулась сюда после недели странного небытия и с восходом исчезла, будто свет для нее стал чёрным провалом. Но теперь солнце опустилось за горизонт, и Ольга снова "жила". Слово это заставило её недоверчиво усмехнуться.
Спустившись по витой лестнице, она увидела Андрея. Он стоял на кухне — обстановка, мебель и даже посуда кричали о богатстве, но сейчас всё в этом помещении казалось пустым. Андрей, судорожно схватив бутылку водки, пытался налить себе стакан. Его руки дрожали так, что жидкость лилась мимо.
— Андрей, — позвала она лёгким голосом, будто несколько мгновений назад её душа не кипела от вопросов, которые жгли сознание. — Ты уже пьян или просто так нервничаешь?
Андрей подскочил, разлив остатки водки на стол. Он был выбит из равновесия с тех пор как Ольга вдруг вернулась. Исчезновение дочери босса — вещь, способная напрочь сломать человека в их мире, особенно если ты в неё тайно влюблён.
— Оля... Я думал... Ты же неделю...
Его голос запнулся. Ольга незаметно обошла стол и, делая вид, что поддерживает его, положила руку на его плечо и хитро улыбнулась:
— Тссс... Не переживай, всё под контролем, — она легко скользнула пальцами вниз по его пальто, нащупала карман и вытащила ключи от машины.
— Ты бы отдохнул, а? Отложи бутылку, — ободряюще сказала она и, не дожидаясь ответа, вышла в сторону гаража.
Стук её каблуков, эхом отразившийся по коридорам, успокаивающе настраивал её. Она открыла дверь гаража и почувствовала себя проще, увидев "Гелик". Массивный, черный, как будто поглощающий весь свет вокруг. Для неё это был простой транспорт — сейчас он был необходим, чтобы уехать отсюда к единственному человеку, который мог дать ей ответы.
Один оборот ключа, рёв двигателя — и она рванула по дорожке от особняка. За воротами ждала старуха-гадалка. Ольга знала: та больше чем просто шарлатанка. И если кто-то и сможет объяснить её "смерть", то только эта женщина.
Спустя какое то время Ольга заехала во двор серой, унылой “хрущевки”. Она вышла из машины, прошла через двор, увешанный бельевыми веревками, и поднялась на третий этаж. Она знала этот дом, после того как ее мать убили, Ольга увлеклась оккультизмом и часто гостила здесь у старой гадалки. В подъезде пахло сыростью, старыми газетами и чем-то кислым, давно впитавшимся в стены. Она остановилась у двери, облицованной обшарпанным дерматином, откуда-то изнутри доносилось тихое бормотание телевизора.
Три резких стука. Через несколько секунд замок щелкнул, дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы Ольга увидела уставленное на неё морщинистое лицо старухи.
— Кто? — сухим голосом спросила та, прищурившись.
— Это я, вы меня знаете, — ответила Ольга, пытаясь говорить мягко.
Старуха выждала мгновение, что-то прикидывая, а потом распахнула дверь шире.
— Ну, проходи… — с трудом проронила она, жестом приглашая внутрь.
Ольга шагнула через порог, прошла мимо старухи и почувствовала ее взгляд — напряженный, изучающий, будто тот сверлил ей спину. В комнате, куда она вошла, пахло старым деревом, духами советских времён и чуть горелой пылью от антикварной настольной лампы. Но стоило Ольге обернуться, как пожилая женщина внезапно поменялась в лице. Она прищурилась сильнее, затем широко раскрыла глаза — губы ее задрожали, а лицо исказила смесь ужаса и отвращения.
— Сгинь, нечисть! — выкрикнула старуха, пятясь, и наткнулась на угол стола.
— Подождите, что вы... — Ольга не успела договорить.
— Сгинь! Сгинь! Господи, спаси! — закричала женщина, руки ее дрожали, когда она, неистово крестясь, отшатнулась ещё сильнее, но ноги её подкосились.
Ольга растерянно шагнула вперед, надеясь, что её слова остановят эту истерику.
— Успокойтесь, пожалуйста... Я не причиню вам зла! — попыталась она, но старуха вдруг зажала грудь ладонью, застонала и рухнула на пол, сбивая с тумбочки статуэтку.
— Чёрт... — прошептала Ольга, поспешно подбежав к женщине. На мгновение ей показалось, что старуха больше не дышит.
Она нервно блуждала взглядом по комнате, пока взгляд не упал на в углу аппарат с трубкой — дисковый телефон, как напоминание о реальном мире, который теперь казался ей чужеродным. Ольга бросилась к нему, она вызвала 03. Голос диспетчера был сух и формален:
— Что случилось? Адрес?
Ольга ответила, прохладно назвала адрес и покинула квартиру. Её запах, звуки — всё отталкивало ее теперь.
Сев в машину, она молча смотрела в окно, хотя мысли в голове теснились, обгоняя друг друга. Зачем она вообще пошла сюда? "Люди слишком хрупкие. Какая-то чепуха вышла на этот раз..." Несостоявшаяся встреча была словно знаком: ей не стоило ждать помощи от смертных. В мире, который когда-то был её, она теперь чужая.
Она жалела о случившемся. Но жалость была слабым утешением для кого-то, кто больше не чувствовал себя частью этой реальности.
***
Максим открыл глаза и тут же почувствовал, как тело словно придавил огромный невидимый груз. Он не мог пошевелиться. Его пальцы, руки, ноги — все отказывалось подчиняться. Лишь глаза могли двигаться, но вокруг была только тьма, густая и вязкая, будто дремучий туман. Веки тяжелели, и сознание снова погружалось во что-то невыразимо страшное. Так прошло несколько часов.
Когда это закончилось, он был уже в камере. Сознание возвращалось медленно, как и страх, который сдавливал грудь. Вскоре в коридоре послышались шаги. Металлический скрип замка вывел из оцепенения. В дверях стоял милиционер — безликий и равнодушный. Его лицо было пустым, словно за ним ничего не скрывалось. Он не сказал ни слова. Просто кивнул в сторону выхода. Максим почувствовал холод, когда поднялся на дрожащих ногах и ступил за пределы камеры.
Холодный и мрачный коридор словно дышал тревогой. Скудный свет ламп мерцал, отражаясь на стертых стенах. Звук его шагов разносился эхом, будто шаги следили за ним. Каждый поворот коридора казался бесконечным. Темные тени ползли по полу, и казалось, что они живут своей волей.
Лариса была следующей. Ее камера распахнулась бесшумно, словно ее открывали не руки, а нечто незримое. Она была растерянной, но подчинялась без раздумий — не имела выбора. Все ее движения были словно сквозь воду, тяжелые и медлительные. Коридор будто менялся — стены давили на нее, потолок опускался. Ее окружали лишь тени, которые как будто наблюдали, но никто не шел рядом.
Александра вывели последним. Его ноги едва двигались по полу; лицо оставалось пустым, взгляд не замечал деталей. Мир вокруг казался еще более чужим, чем прежде. Он шел, глядя прямо перед собой, сильно сжав кулаки, как будто надеялся почувствовать хоть что-то реальное в этом гнетущем пространстве. Коридор извивался и петлял, словно бесконечный лабиринт, угрожая никогда не дать выхода.
Каждый оказался перед дверью кабинета. Металлическая табличка на двери, казалось, впитывала тусклый свет, отбрасывая пугающие блики. Дверь была приоткрыта. Никто не звал их, но в замершей тишине слышалось что-то... словно отдаленное тикание. Каждый понимал — пути назад уже нет. За этой дверью их ждал он.
Пустая, широкая комната словно была мертва до их появления. Никаких окон, лишь блеклый свет ламп с высокого потолка создавал множество резких теней. В центре, за простым деревянным столом, будто вырастая из пустоты, сидел Роман. Его строгий костюм был идеален, но всё в облике этого человека внушало неосознанную тревогу. Казалось, что даже дыхание стоит задержать в его присутствии, иначе он услышит. Узнает. Осудит.
Максим, Александр и Лариса замерли у стоящих трёх простых, почти аскетичных стульев. Они ещё не знали, что делать или говорить, поэтому предпочли просто молчать.
— Садитесь. — Голос Романа разорвал мерзкое, липкое безмолвие комнаты.
Они сели. Медленно. Настороженно. Как те, кто чувствует себя мышами перед взглядом змеи.
Роман слегка склонил голову, долго рассматривал их, словно выбирал слова, которые они до сих пор не заслужили.
— Вы знаете, почему вы здесь, — наконец проговорил он, словно выстрелив.
Тишина повисла в воздухе, как петля. Никто из троих не сказал ни слова. Они не знали, что отвечать. И Роман не стал дожидаться.
— Маскарад — это основа всего. Без него нет ни порядка, ни власти. Мы существуем благодаря этому правилу. Мы процветаем из-за него. Нарушение Маскарада — это не вопрос чести, это вопрос выживания.
Он говорил быстро, четко, почти без эмоций. Но каждое его слово било по комнате, отражаясь от стен и стуча в головы собравшихся. Роман поднялся, обошёл стол. Руки в карманах, глаза скользят по каждому, как по пустой книге, в которой никогда не было слов.
— Вы. Не. Понимаете. Маскарад — это наша кожа. Наша оболочка. Нарушив его, вы не просто ставите под удар своё существование. Вы ставите под угрозу всех нас.
Он выдержал паузу, повернувшись к ним спиной.
— Смертные… — тут он помедлил, словно подбирая слово более точное, но всё же продолжил: — Они не примут нас. Они боятся нас.
Лариса слегка повернула голову, кусая губу, но не рискуя даже шепнуть что-то.
— А что делаете вы? Оставляете после себя гору трупов, еще и смертных посмотреть зовете. Этот хаос будет стоить вам жизни. Если, конечно, вы называете это жизнью.
Роман снова замер, вглядываясь в их лица. Но ничего не произнес. Всё, что он сказал, для них оставалось бессвязной речью. Слова о Маскараде, традициях, смертных — они не могли понять. Их умы не были готовы принять это жуткое, ложное смирение, которое он ждал.
Но Роман не спросил их мнения. Ему это было не нужно.
— Молчите? Отлично, — произнес он, холодно улыбнувшись. — Может, это единственное, на что вы действительно годитесь.
Он ещё раз пронзил их взглядом и снова сел за стол, сцепив пальцы перед грудью, как молитву.
— У вас два варианта. Либо вы начнете видеть, либо вы исчезнете. Третьего не дано.
Комната снова погрузилась в мёртвую, обволакивающую тишину. Лариса скользнула взглядом по Максиму и Александру, надеясь найти подсказку, но лишь встретила то же недоумение и тревогу, что терзали её саму. Она тяжело вздохнула и решилась заговорить:
— Вот вы всё повторяете: смертные, сородичи, маскарад. Что всё это вообще значит?
Её голос звучал искренне, почти умоляюще, без намека на вызов. Даже Александр, обычно резкий в ответах, молчал, будто стараясь не привлечь к себе внимания.
Роман медленно поднял глаза на Ларису — в их блеске отражался ленивый свет, похожий на свет глаз ночного хищника, готового ударить в любой момент. Его рот тронуло что-то вроде скучающей усмешки.
— Сородичи... — начал он, растягивая слова, как бы наслаждаясь паузами, которые еще больше нервировали других. — Такие как мы. Вампиры. Законы смертных для нас... второстепенны. — Он слегка пожал плечами, будто пояснение им казалось даже чрезмерным. — А вот традиции — строгие. Их нельзя нарушать. Никому.
— Какие еще традиции? — переспросил Максим, пытаясь сохранить спокойствие, хотя его голос дрогнул.
Роман усмехнулся, но не удостоил ответа. Наступила долгая пауза, в течение которой он просто смотрел на каждого из них в отдельности, словно взвешивал.
— Это сейчас неважно, — наконец сказал он холодным, бесцветным голосом. — Совет города уже принял решение.
Лариса сглотнула, её пальцы невольно сжались в кулаки.
— Какое еще решение?
Роман, не отводя своих светящихся глаз, объявил:
— Вам придется найти себе покровителя. Кто-то из старших сородичей города должен согласиться взять вас под свое крыло. Иначе вы будете уничтожены. Это вопрос выживания.
Висящее в воздухе напряжение стало почти осязаемым. Максим побледнел, Лариса уставилась в пол, а Александр стиснул зубы, пытаясь казаться спокойным.
Роман продолжил, словно его совершенно не интересовали их реакции:
— У вас мало времени. Те, кто мешкает, не остаются в живых.
Тишина вновь накрыла комнату, но в этот раз она была иной — холодной и давящей, как предвестие чего-то страшного. Лариса опустила взгляд, напряженно молча несколько секунд. Потом она резко выдохнула и наконец задала вопрос, который, казалось, боялась озвучивать:
— Где же нам найти этих старших сородичей?
Сидящий за столом мужчина приподнял одну бровь, словно это его слегка позабавило. Его безразличие казалось ледяным, пугающе отстраненным — как будто происходящее было незначительным событием, не заслуживающим его внимания. Он откинулся в скрипучем, износившемся кресле и бросил короткую фразу:
— Ищущий да обрящет.
Он молчал ещё какое-то время, потом, явно теряя интерес к теме, махнул рукой, отпуская их.
— Проваливайте, пока я не передумал.
Александр встретился глазами с Ларисой, но ничего не сказал. Их собственная одежда была изодрана в клочья, и даже от взгляда на неё можно было почувствовать липкий, затхлый запах крови. Лариса почти шёпотом попросила:
— Можно… взять у вас что-нибудь из одежды?
Роман указал пальцем на старый, припыленный шкаф в углу комнаты. Его дверцы были перекошены, словно он давно просил ремонта или утилизации. Без лишних комментариев, мужчина остался сидеть за столом, даже не поднявшись для проводов. Максим было подошёл к шкафу, но тут же повернулся, морщась, — оттуда ударил кислый, густой запах отбросов. Александр и Лариса подошли следом, и вместе они осторожно открыли дверцы.
Внутри лежала одежда. Штаны, рубашки, куртки, но всё это явно принадлежало людям из самых низов — изношенная, местами заплатанная, пахнущая так, будто пролежала неделями в мусорной куче. Александр скривился:
— Ты серьёзно? Мы должны надеть это?
— Тебе придётся, у тебя нет других вариантов, — коротко отрезала Лариса, уже вытягивая из шкафа серую куртку, которая, хоть и выглядела уныло, была целой и без пятен крови.
Они переоделись прямо здесь. Свет в комнате был тусклым, а Роман даже не удосужился отвести взгляд. Лариса бросила на него мимолётный взгляд, но он даже не шелохнулся, устремив невидящий взгляд куда-то мимо них. Максим натянул замусоленные штаны, которые оказались чуть коротковаты, Александр застегнул куртку, стараясь не обращать внимания на её стойкий запах, а Лариса стащила с плеч испачканную кровью куртку и поправила рубашку, на которую ей пришлось закрыть глаза, чтобы надеть ее.
Когда они были готовы, Лариса уверенно шагнула к двери, а остальные молча последовали за ней. Они спускались вниз по узким лестничным пролетам — угрюмая атмосфера Башни Смерти не отпускала их до последней ступени. Наконец, выйдя за порог, они оказались в прохладном вечернем воздухе.
Они стояли напротив Башни Смерти, не решаясь снова взглянуть друг другу в глаза. Над горизонтом сгущались тучи; вечер медленно поглощал остатки света, одновременно потушив и последние попытки понять произошедшее. Все трое молчали, словно опасаясь разрушить хрупкое равновесие, удерживающее их от полного погружения в хаос.
— Хорошо, давайте еще раз, — Лариса глянула на остальных, решив сломать тишину. — Что дальше? Мы же не можем просто стоять здесь всю ночь, правда?
— Дальше? — Максим нервно засунул руки в карманы куртки. — Думаю, нам всем нужно немного... разобраться.
Александр откашлялся, словно собираясь что-то сказать, но замер, глядя куда-то вдаль, за их спины. Потом медленно кивнул.
— Знаете... обо мне наверно уже забеспокоились. Я давно обещал появиться. Просто отвлекусь на какое-то время, приведу голову в порядок. Сейчас особенно важно выглядеть нормально, или хотя бы так казаться. — Последние слова он произнес с особым нажимом, но никто не осмелился развивать эту мысль.
Лариса поправила свою косу и посмотрела на Башню. От взгляда на ее острые вершины снова пробежал холодок по спине.
— Давайте так: мы можем встретиться снова... здесь. Ночью. Завтра. И попробуем... Ну, не знаю, хоть что-то понять. Время у нас еще явно есть, — добавила она, но не с уверенностью, а словно пытаясь убедить саму себя.
— Здесь? Возле этого кошмара? — Максим посмотрел на нее с недоверием, потом на Александра, но неожиданно выдохнул короткий смешок. — Ну а куда ж ещё? Башня Смерти — хоть какой-то ориентир. Всегда видно... даже если мы того не хотим.
— Значит, договорились, — произнес Александр. — Здесь же. Завтра.
Лариса задумалась. Мелькнула мысль о том, как она встретит своих сокурсников в лаборатории. Кто-то может заметить странности. Или нет? Она искренне не знала.
Максим пожал плечами, притопывая на месте:
— Ну, тогда не вижу смысла медлить. Увидимся прямо здесь. И... давайте тогда не будем умирать раньше времени, ладно? А то мне жутковатой нежити хватает с лихвой.
Лариса коротко улыбнулась, Александр проглотил смешок. Каждый неловко посмотрел на остальных, ещё несколько секунд колеблясь, прежде чем разойтись. Всё это походило на немного театральное прощание — никто не хотел уходить первым.
Они разошлись, каждый своей дорогой, а шпиль Башни Смерти возвышался, молча наблюдая за их спинами.
***
Ольга Ермолина мертва. Она знала это так же отчетливо, как знала, что держит руль из холодной кожи в своих побелевших, но странно послушных ладонях. Черный Гелендваген мягко скользил по ночной трассе. Мелькание фонарей слева и справа, встречные машины, озаряющие салон на мгновение, — всё это не отвлекало ее от размышлений. Мысли были вязкие, но острые, как стеклянные осколки.
— Я мертва... — проговорила она вслух, больше для себя. Голос в пустом салоне прозвучал чужим, сухим, словно сквозь песок. Ей не нужны были доказательства. Сердце не билось, дыхания не ощущалось, даже усталости от дороги не было. Но каждую секунду с этим знанием спорила другая мысль: она всё ещё здесь, за рулем, живая... Если это вообще можно назвать жизнью.
"Почему?" — думала Ольга, не отрывая взгляда от трассы. Этот вопрос пульсировал в ее голове. Почему смерть не забрала её полностью? Почему она по-прежнему чувствовала свои сильные пальцы, жёсткий взгляд, холод разума? Почему она вообще могла водить машину?
Мысли перескочили на отца. Папа знал бы, как поступить. Он всегда знал. Он сильный, всегда знает что сказать, как действовать. Больше всего Ольга восхищалась его способностью сохранять хладнокровие и руководить людьми, даже в самых мрачных ситуациях. Она всегда хотела быть похожей на него. "Что он скажет, если узнает, что я больше не та?" Но образ отца вытеснили другие мысли. Лица.
Она видела их всего один раз. Лариса. Макс. Александр. Даже их имён она не знала, но те странные, мимолётные взгляды, которыми они — каждый по-своему — измеряли ее в тот вечер, отпечатались в памяти. Они казались чужими, но необъяснимым образом родными.
Пальцы сильнее сжались на руле. Она понятия не имела, кто они, чем живут и почему даже одно их воспоминание вызывает внутри столько противоречий. Лица мелькнули однажды, и всё же зацепились в памяти. Почему она вспоминала их снова и снова? Почему тёплый, необъяснимый огонь вспыхивал в груди при мысли о них?
Фары осветили высокий забор и массивные металлические ворота. Охрана открыла их, едва машина подъехала ближе. Территория перед особняком, сияющим в ночи, мертво встретила её. Современный дом с огромными окнами, подсвеченный тёплым светом, казался, как всегда, спокойной крепостью. Её крепостью. Но этой ночью Ольга впервые почувствовала себя чужой.
Она остановила машину ровно перед входом, так, как привыкла, даже не думая. Руки достали ключ из замка зажигания. И тут она замерла, в голове стучала лишь одна, простая мысль: "Что, если они теперь тоже чужие?"
Ольга направилась к псарне, раздираемая своими мыслями и сомнениями. Ночь казалась слишком тёмной, а воздух пропитан странным, липким ощущением тревоги. Каждое шуршание по дороге заставляло её оглядываться, но дело было вовсе не в страхе мнимой опасности. Её терзала одна мысль: может ли она оставаться собой, если её натура больше не подчиняется привычным законам жизни?
Когда Ольга подошла к дверям ухоженной псарни, знакомый запах псины и сухого корма едва не вызвал у неё слёзы. Это был один из тех уголков её жизни, который казался неприкосновенным. Мишка и Феликс встретили бы кого угодно злостным рыком и клыками, но Ольга всегда могла подойти к их клетям, войти внутрь, зарыться в их теплую шерсть и чувствовать себя почти счастливой. Почти.
Она тихо отворила дверь. Её шаги были едва слышны по деревянному полу, но доберманы, конечно, зажглись мгновенной настороженностью. Мишка рванулся к прутьям, лая и клацая зубами, а Феликс тут же присоединился, издав глухое рычание. Ольгу обдало холодом по спине. Агрессия таких крупных животных производит впечатление.
"Они знают", — мелькнула мысль, и руки невольно задрожали. Ольга замерла, не двигаясь, не приближаясь, давая им время. Она боялась, что осознание доберманов станет последним и для неё самой подтверждением, что она чужда теперь всему живому.
Но вот, спустя несколько секунд, словно пробившись сквозь шум необъяснимой тревоги, Феликс внезапно уловил что-то, замер и перестал рычать. Он глухо фыркнул, поводя носом в воздухе. Мишка, подчиняясь примеру старшего, также замолчал, его блестящие, почти угольно-черные глаза внимательно наблюдали за девушкой.
Ольга медленно шагнула к клетке, попыталась заглянуть в их глаза — они смотрели на неё, как и раньше. Как на Ольгу, не на угрозу. Проверяя, она протянула руку. Феликс подошёл первым, осторожно нюхая ей пальцы, потом внезапно лизнул ладонь. Мишка уже оживился, завилял своим хвостом, немного неуклюже, как всегда, когда его переполняла радость. Через мгновение они оба уже уткнулись мордами в её руки, требуя ласки.
Собаки признали её. Как будто ничего не изменилось. Ольга почти рассмеялась. Она почувствовала, как клубок напряжения растворяется внутри. Собаки, эти стражи, чуткие к малейшим отклонениям, видели в ней нечто важное, что оставалось неизменным. Пусть не всё потеряно. Если они не отвергли её, значит и остальные не отвергнут. Значит, быть нежитью не так страшно.
Мир вокруг не рухнул. Пока нет. Она всё ещё была Ольгой — для них и для себя.