Семейная поддержка (рассказ №23 (финальный) из серии "Миразмы о Стразле")⁠⁠

Отдали судьбе две тридцатки и с баронгами умастились на электропсовые седлухи до Синего Таза. Я и Финча. Синетазная братва - братва шебушная. Какие пары из ихних чайников со свистом рвутся, какие пламеня внутри их башков полыхают, тут нужны спецлы по псахитрическим заболеваниям. Видать, тлетворное влияние Мича. Но нам туды не надо. Нам бы в Мич попасть.

Мич - городишко недалече от Гробыва. Сорок гадов назад земля в нём на эрфберги раскололась, издымилась, кто-то снизу заревел, и на поверхность световые эффекты вырвались пеленами опалесцирующими. Красивыми, как медведицы или Конская Понималка. По приезду от медведей у меня краткая увлекуха имелась: я фотки Мича зинковал, в статейки вникал. Вырвалось, значица, озарение подземное и всё живое перекрутило-искособочило в уродов различной степени чердакосрыванья. Ходят-бродят и дерутся, жрут чё попало, срут так же. Свет поблек, а потом и вовсе в трещины усунулся, а трещины оплавленными краями обратно слиплись.

Дядьке Вацлаву какая-то сушка легендарно эрудированная и богатая в ухи влила, мол, в интеллекте мичских уродов образуется чёрный горох, ей необходимый. Я о мозговом горохе слыхал впервые. Откуда в ейную дыню подобная индея ввинтилась, сушка не бякнула, но цену назвала. От названного дядька Вацлав окунулся в согласие, а попозжа окунул туда же и нас.

И два месячишки проектировал наше отправление в Мич, не зная, кого безопасней взяткой подмакнуть. По-моему, у таких как он тока и забот, как вычислить, кому харю разломать, а кому бабок отсыпать, а все иные подвластные ему делишки будто сами собой тёмными аттракционами функционируют слаженно, как механизмы выверенные. Впрочем, чё пустое трепать. Особенок своего быта дядька Вацлав, и до медузного состояния ужравшись, не разгласит. С ним знатно бухать. Он всех паскудами, крадунами и баблоцапами титулует. Грит, ненавижу, удавил бы сволот до последней, а последнюю бы на кресте с умеренной токопроводимостью заживо распял и хавчик бы протягивал со штыка. Но, грит, без них стало бы ещё скверней. Такой вот противоречивый дядька Вацлав.

С ним сотрудничать радостно. Скока назначил, стока и капустки похрумкать отчисляет. Я как-то к одному болту строителем нанялся. Мы, нанятые, свои обязательства исполнили, а он свалил, не отдав нам копеек наших. Ну не пидорас ли? Таких бы и убить в охотку, а жалко отчего-то. Но при встрече с удовольствием бы немного аннулировал с щедростью царской, это верно. Другие по примеру подобных пидорасов тоже пидорасами становятся себе в облегчение. Вот в чём беда главная. Пидорасия по типу СПИДа, но физически не убивает, к сожалению.

Как-то, истосковавшись в одиночестве, литран белой в одночасье из флакона в себя перенасосил. И трезвым остался. От такой внезапной подставы ещё горче, ещё муторнее стало, всё равно что спиногрызу игрушку вожделенную пообещали, а подарили в красивой упаковке шарик деревянный, кривыми шипами утыканный и чернилами обляпанный. Вот над той бутылкой и сидел я аки дитятко нерассудное, а потому безвольное и обманутое. Это я сам, себя же в болотную муть пьянок погружал, от себя и от всего другого, словно колпаком медным накрылся, и внутри него в соблазнительной романтике запоев тупел и опускался. А от себя убегать это как в пропасть с блаженной лыбой лететь. Как же других принимать, коли сам себя принять не можешь? Либо себя исследуй, принимай и развивай, либо с говном мешайся и дохни понемногу, морально и тельно.

Я бухло и отринул. И курево. Не люблю полумер. Захотелось вдруг на себя под иным углом взглянуть, захотелось испробовать, а способны ли мертвецы оживать, а павшие на ходули восставать? Може, это самое трудное ради себя стараться, в особливости если себя же ненавидишь презрительно. Може, сперва надо уметь себя на палки ставить, а опосля и другим манипулятор тянуть?

- Ты эта, - сказал Финча, приоткрыв окошко электропсовое для свежести, - как дядька миссию прошуршит, вечерком к нам подваливай. Моя блондинка забрюхатела. Ножки обмоем.

- Так лапы после рождения обмывают.

- Тогда брюхо карапузье обмоем.

Всегда так. Заимел твёрдость непоколебимо ужрякаться - сам стратегии составляешь, но стоит змия зелёного из своей галактики резиночками духовными стереть, тут же объявляются предлагающие задорма наполнить тебя спиртосодержащими жидкостями.

- Твоя-то? - ухмыльнулся.

- Моя-то, - улыбнулся застенчиво.

Необычное ощущение возникает при говоре с другом, который спал с той же бабой, с которой предварительно спал ты сам.

- Про меня-то ничё не грит?

- Ну…

- Не мнись, гри чё грит.

- Грит, у тя член малюсенький, а у мя поболе будет.

- А то. С кем она в сожительстве колбасится, у того и член как дубинка козелоковая.

Сам же размышляю, чё ваще треволноваться из-за размеров сих? Член от переживаний в размерах не циклопизируется, а попобавиться может. У вас бы кто над душой возвышался и нудил постоянно и вы бы съёживались и морщились непроизвольно, котелок в плечи вбирая.

А у кого член выдающихся размеров и кто гордится этим, я и их не признаю. Будто свой член удобрениями обсыпали и водой из лейки поливали с добавками всевозможными. Нарочно в санатории профилактические для членов возили, в лечебной грязюке им елозили, массажем ему крема витаминизированные намазывали, холили, лелеяли, ручонками наглаживали, в макушку целовали, ути-пути грили и от таковых услад и наслаждений за пять секунд кончать учили.

А коли член махонький, так черкануть: “С энтой крошкой жить в современной Гробывальне невозможно!” и в петле молодецки зависнуть?

- С оглядкой на безвозвратность я бросил бухать, - сообщил я удивительную новость. - И курить закончил.

- Ты?! - не выдержал Финча и замолк слегка, охватив усами разума объявление о моей скоропостижной алкоголическо-никотиновой импотенции. - Признаться, я растерян и подавлен. Мне-то отныне к кому податься время убивать, душу свою пьяными слезами, пьяным счастием и пьяной же злостью будоражить механически?! Одумайся, пока не поздно!

- Извиняй, не знал, что приобщиться к трезвому войску, оказывается, столь глубоко эгоистичный поступок. А слову себе данному я не изменю. Я сейчас в таком периоде развития нахожусь, что учусь не отступать от принятых решений. Я сам не понимаю, хорошо иль плохо для меня бросить синячество, но раз внутренне утвердил более не бухать, более бухать и не буду.

- А к лучшему, Стразл, к лучшему! Скоро мой ребёночек народится. Выходит, и мне бы с бухлом и куревом отношения завершить, не дожидаясь перехода к минорной части сюиты?

- Твоя дитина, сам замышляй.

- Мне бы вот вряд ли хотелось повторно на пьяного папашу-укурка снизу вверх, рот раскрывши, пялиться и ногами чечётку из пола выколачивать.

- А твой бухал и курил?

- А мой курил и бухал, потом неожиданно умер. Но был ли он счастлив?.. Ты прав, Стразлёнок, надо обрывать цепи дурной наследственности и свой род на чистую воду выводить, покидая зыбучие пески апатии, вставать на твёрдую почву взросления и пускать свою лодку по истокам трудолюбия.

- Рекой, гляди, не ошибись.

- Крёстным отцом не хошь стать?

- Тебе?

- Дитятке моему.

- Не знаю.

- Скоро узнаешь. У тя с лафийкой сцепилось чё?

- Непонятки с ней. Туману в изъяснениях нагоняет.

С ритмичным и тревожным перестуком электропёс неторопливо тянулся ездой к станции Синий Таз. Я поведал о своих снах. Финча сказанул, граф Эпика - это я, вышагивающий по дороге саморазрушения. Пояснил, остров с шарами - это восприятие реальности как иллюзии и самообмана и страх перед ней. А Рассыпчатый Скелет и Кот Тугой - это мы с ним, но кто из нас кто из них не определить, да и не важно это, а важна сама идея дружбы и взаимовыручки. А про янтарного кузнеца брякнул, типа, это моё подсознательное стремление унестись от действительности хоть куда, хотя бы и в никуда. В целом, искоса в малодушии обвинил.

Откуда у Финчи тяга к сонной философии? Впрочем, о сновидениях мы первично толкли. Так-то он може мастерс фантомы Гипноса разглядывать с сонниковой подсветкой и трейдово-юпонговым увеличением и всяки знамения из ых выковыривать. Я-то в сновидениях не шарю, автоматически их зинкую, поверхностно.

Со станции Синий Таз вобрались в природное собрание деревьев, идя на сближение с городилой Мич в точно обусловленный час. Осмотрительно уткнулись в пастельно-бетонную серость мичского заграждения. Упомянутая дядькой Вацлавом мёртвая ящерица в коливе трёх экземпляров расположилась на желтовато-коричневой тропке - опознавательный знак подмакнутых взяткой. Наши смену держали. Лазейка скрылась за растением дубом, но протиснуться варик был, лишь бы арматуринку не кувырнуть, что заборный прогал открытым сдерживала.

В запретном Миче стремновато. Городила как городила, но брошенный. Мы баронги свои из тряпья извлекли и урода, от нас идущего, засекли. В ларь метнулись, в каких журназеты и комикни толкают. Из дыры торгашеской наблюдение осваиваем. Вроде обычный чел.

- А ежели он... - вариатирует Финча, - ну... нормальный? Я-то воображал, что уроды уроды, а он-то не урод. У них тут сообщество какое-нить, его погулять выпустили, а мы ему головёшку мечами пошинкуем как в феодальной Японии. Несправедливо как-то.

- А охрана чё бы нас впустила?

- Они капустки сочно хряпнули, требуемое исполнили. Городок закрытый. Подумаешь, одному репу размозжат. Спишут на внутреннюю бытовуху. Вечером напьются и разрыдаются, шапками рожи красные закрывши. А с утреца, как ни в чём не бывало, на работу пойдут, шапки на батареях высушив. Но на шапках тех соль и плешивеют владельцы их.

Покинули мы ларёчный схрон. Дядька Вацлав грил, охрана внутрь редко глядит. А урод идёт и на нас не озирается.

- Эй! - крикнул Финча. - Ну привет, али как?

А мичец в лютый игнор нас, будто мы клоуны местечковые, опасности не представляющие. Идёт себе вдоль трёхэтажки сиреневой с синими дверями, а на дверях таблички краснеют с чёрными буковками “Фабрика”. Терпеливость у Финчи сломалась. Подбёг он к этому уроду неуродному и совершил экспериментальный тык баронгом ему в лопатку. Тут дёрнуло меня обернуться. А позади, охватив волной всю ширину улицы, на нас ещё уроды прут. Я скафандром обратно мотаю с намерением предупреждение Финче заголосить, а он на асфальте лежит, хрипит и корчится. Новый урод ему финкой горло рвёт в клочья. А раскрытая синяя дверь “Фабрика” бетонные ступени демонстрирует, плавным винтом уходящие вверх, красные стены и чью-то темнеющую в подъездном сумраке фигуру, возле лестницы стоящую. А первичный урод на меня нацелился. Ошалев, ему харю мечом раскрасил и драпанул безоглядно.

Уроды за мной. Уж не знаю как, но в соображениях и удаче, кружа и восьмеря, через несколько отчаянных схваток с распоясавшимися мичцами, баронгом размахивая, к ограде прорвался, через дырень протиснулся и арматуру каблуком выбил. И нету лазейки в заборе. Тут сердитые крики застращали. Мне-то что, я на измене несусь, вперёд безоглядно. Кричать завершили, начали цикл передач о стрельбе по движущимся мишеням. Я в лесной массив как в городок ворвался. И тут правый бок острейшей болью налился, словно его раскалённой хирургической иглой пронзили. Я охнул и, на скоростях штопором скрутившись, в подвернувшийся овраг полетел и тяжко грохнулся на ямное дно. Как попало упал. Насилу сознание себе вернул, на спину завалился. Над яром листва кленовая нависла подолом осветлённо-рыжим и мягко-оранжевым с жёлтыми вкраплениями. Небо через просветы среди листьев плывёт, как среди застывшего пламени, серое, холодное и беспросветное. И я под ним букашкой лежу.

Даже рёбра от боли свело, плотью стиснуло, будто жаровню под ними устроили и рёбрышки на гриле зашипели, соком брызгая и не дожидаясь моей отправки в никуда. Наконец умственно допёрся - в меня пуля угодила. На рубахе вишнёво затемнело пятно, на полбока расплылось. Тягуче закапала кровь, в земельку впитываясь. Чем родник сей закупорить, через который душа от меня уплывает, не понимаю. В арбузе подсказок никаких. Катастрофическое отупление, мыслей омертвение. Ничё, ща стрелки примчут. В госпитале изврачуют, после посадят. А може самостоятельно издохнуть успею.

Весь в выступлениях пота и крови, в кленовый осенний прикид и серость тягостно плывущего неба таращусь бездумно (лишняя “д”?). На локтевые суставы опёрся, но в груди защемило так, словно сердце проволокой колючей затянуло. Вновь к земле припал. А кровь течёт. Пальцами мокроту чувствую, а кожей и лёгкую щекотку. Теперича и в грудинке боль зажужала-застрекотала моторчиком. Я челюсть сомкнул, страдания претерпеваю. Коли подыхать, так в попытке не подохнуть. Захрипел с мучительной натугой, но тело поднял, на одно колено с усилием перебросился, ладонями судорожно листья в землю вмазывая и о камушки их царапая. Грязь сдавливая.

Если есть там раи, пущай в медвежий селят. На людей насмотрелся, не хватало ещё и на том свете хареплясы их лицезреть. Батьку звякнуть что ль? А чё сказать? Вот и пришёл твой единственный сынище к тому, к чему стремился всю свою бестолковую, гнилыми нитками кое-как из кусков разномастных связанную жизнь. К бестолковой смерти. Вот это и сказать.

Финчу жаль. Я его лучше чем себя знал. Это я без малейшего преувеличения утверждаю. Внезапно как-то, скомкано покинула его душа тело. И вверх устремилась, стерхом обернувшись, крылами маша удивлённо и на землю оглядываясь, на прощанье блондинку свою высматривая с дитятком своим в животе. Так и не свиделись. Горькое и страшное всегда врасплох нападает. И за тобой тянется, не отпускает, гложет и терзает в минуты одиночества.

А коли я окочурюсь, так за Брыдлой присмотреть некому будет. Оголодает Брыдла в подвале. Зоопарковые через два сэвендэвья тока явятся. Или дворовый начальник в отместку прибьёт и объявит, что Брыдла свинцовыми трубами отравился по методу Иконы Повидловой.

Вот чё подмакнутые стреляли, чё об уродах не предупредили? А срать хотели, вот и не предупредили. Шелест приняли, договорённость выполнили, можно и убивать с чистой совестью. Прав Финча, царство ему небесное, прав.

- Об уродах не беспокойся, и о тех, и о других, - раздался сверху юный голос, тихий и приятный. - И деда не беспокой, и он обождёт.

Я чайник, порядком выкипевший и утомлённый, носом кверху задрал. На овражьем краю находился маленький лысый ублюдок, зловещий младенец из кита, чудище на холме и сосед-паук. Тока без очков, крестики глазюками расцвели. Карими, как у меня. В яму спрыгнул, моё окровавленное ранение перстом потрогал. И заросло ранение. А на его ладони влажной краснотой пулька заблестела.

- Ай, блядь!

Потому что заросло вместе с рубашечной тканью.

- Прости, - сказал повзрослевший ублюдок, - мама ещё не всему научила. Здравствуй, папа.

Меня пошатнуло, и от слабости, и от боли, и от такого обращения. Ублюдок, совершив неуловимое движение вперёд, поддержал меня и помог сесть на камень.

- Здравствуй… ублюдок... Мама - это которая... она… инопланетянка оранжево-чёрная, Лойа?

- Она, а я звёздный мальчик.

- Но…

- Мама обо всём позаботилась, после того как пальцем по твоей голове дала.

- А…

- Они уже всё забыли.

Я пялился на сына как на новые ворота. Долго собирался с мыслями, подбирая слова, и подобрал:

- Я тебя не признал сразу, в ките-то… убить хотел.

- Именно что признал, на подсознательном уровне. Не готов был к отцовству, вот и убить хотел. Спустя некоторое время, я наблюдал за тобой с холма. Ты снова не был готов. Потом стену тебе сверлил, твою реакцию проверял. И снова ты не был готов. К сожалению, вы, земляне, взрослеете гораздо медленнее нас, а кто-то и вовсе не взрослеет. Я боялся, что и ты не повзрослеешь и не поймёшь, что борьба с самим собой и самосовершенствование - есть важная составляющая всей жизни. Я ошибся. Последний год ты часто предавался самоанализу и хотел начать новую жизнь на развалинах старой, правда, не понимал, как именно. Строго говоря, твоя старая жизнь из одних развалин и состояла.

- А теперь готов?

- Нет, но я не хочу, чтобы ты умирал, папа. И мама не хочет.

- Это у меня… семья нынче?

- Ага. Иногда понимание того, что у тебя есть семья, приходит в самый неподходящий момент, но надо быть готовым к этому. Это один из признаков взросления. Дай руку, папа. Мама соскучилась по тебе и очень хочет тебя увидеть, хоть ты и редкий оболтус, как она сама говорит.

Я протянул руку сыну. Мой сын принял её, а спустя мгновение я увидел Лойу, тока теперь в жёлтом комбезе в красный треугольник.

Посвящается Финче, моему другу.

Здесь рассказы выкладываются по одному каждый день, всю книгу "Миразмы о Стразле" можно прочитать здесь: https://author.today/reader/135259/1085036