Ришелье. Интриги и котики. Ч. 9
А сегодня у нас тут про Марию Медичи с её мытарствами, зятьями, долгами и попугаями.
Мы закончили на том, что в "день одураченных" случилось невероятное. Король между мамой и кардиналом выбрал последнего.
Про долги и попугаев
Мария Медичи не была бы собой, если бы покинула нашу сцену просто так. После «дня одураченных» она ещё поприсутствовала на королевских советах, притом, делала вид, что кардинала в упор не видит (какое-такое Ришельё? Никаких ришельёв не знаю).
И всё прошло бы нормально, и помирилась бы мать с сыном, но тут в бедовую головушку Дитяти Франции пришло, что раз мама (не Франция, а та, что настоящая) ругала кардинала, то надо продолжать до победного! Так что Гастон как-то раз заявился прямиком в Пале-Кардиналь с воплями: «Ришелье, выходи! Выходи, подлый трус!» – а потом толкнул зажигательную речь в духе: «Да мама тебя облагодетельствовала по самое не могу, а ты её чернишь и предаёшь, и вообще, тебя спасает только твой сан!»
– И ещё немного гвардейцы и коты, – не согласился Ришелье. – Стоп, а как на это отвечать-то? … а где Месье, собссно?
Месье поступил по своему основному кодексу: «Нагадил – беги» и произвёл до того стремительное отступление, что оказался аж в Орлеане. И это он сделал правильно, потому что разбираться с милой выходкой братишки прискакал аж сам Людовик из Версаля.
– Только не надо опять рыдать, – предупредил он кардинала. – Сказал – прикрою от всех врагов! Кстати, насчёт врагов – а не матушка ли моего братца-то на вас науськала? В Компьень!
В Компьени Людовик поинтересовался у матери – а вскую ли вообще и собирается ли она мириться с первым министром. «Несть ему прощения, скотыняке! – завопила в ответ страстная итальянка. – Да я ему…»
…в общем, мы уже поняли, что позиция королевы-матери не изменилась и составляла всё то же «Или он, или я!»
Людовик хлопнул дверью и пошёл спрашивать у своего совета – что, собственно, выше, сыновий долг или государственный. Совет, поглядывая на разбушевавшегося короля, заверил, что государственный, конечно. В конце встал расстроенный кардинал и сказал, что ему очень-очень жаль, но… как бы это сказать… у нас тут королева-мать, которая будет строить интриги против короля и пытаться грохнуть первого министра. Может быть, мы её… того… в ссылочку, а?
– В ссылку! – согласился Людовик и хлопнул дверью повторно.
«На фиг!» – не согласилось мудрое эхо.
Поскольку Мария Медичи что по статям своим что по всему остальному была примерным эквивалентом ядерной бомбы – стеречь такую красоту пришлось аж восьми полкам солдат. Король передал матушке, что потом определит – где ей жить, и уехал, даже не полобызав на прощание.
«А мне и тут хорошо», – хищно сказала Мария Медичи и начала заниматься интригами и готовить побег. В общем, последняя встреча сынка и мамы прошла очень не очень.
Ещё хуже прошли попытки Марию Медичи из Компьеня извлечь и направить в более отдалённое место ссылки. Отмазкам королевы-матери мог бы позавидовать интроверт, которого друзья настойчиво зовут на шашлыки. «Денег нет», «Ой, что-то здоровье не то», «Ой, там чего-то дороги плохие, не проехать», «Фу, тот замок мне не подходит, можно другой?» – а когда королю всё-таки надоело слушать отмазки, прозвучало финальное: «И вообще, у меня лапки, и никуда я не пойду, ты меня оттуда за волосы потащишь!»
Такое упорство объяснялось тем, что Мария Медичи уже списалась со своими сторонниками и готовилась к мгновенному броску: окопаться на окраинах Франции, встретиться с сынулей-Гастоном, который к тому времени сбежал аж в Испанию, и вместе замутить восстание против Ришелье.
Доверчивый Людовик в знак доброй воли ещё и убрал из города войска. Так что мама-королева просто вышла из дворца и села себе в карету, оставив стражу с носом и ошеломительной легендой: «Да это просто придворная дама на свидание едет».
Правда, окопаться на окраинах не получилось, потому что менее доверчивый Ришелье просчитал маневр. И при подъезде к той самой крепости, с которой планировалось начинать бунт, Мария Медичи обнаружила крупную надпись: «Медичи вход воспрещён, комендант – сторонник кардинала».
– Заграница нам поможет, – повторила Медичи сомнительный мем ла-рошельцев и укатила сперва в Бельгию, а потом в Испанские Нидерланды. «Скатертью дорожка», – сказал Людовик и позволил забрать маме свиту и драгоценности. Так у королевы-матери появились двадцать гвардейцев французских, три придворные дамы отечественные, семь фрейлин обычных и попугай.
Попугая королеве-матери, как ни странно, когда-то подарил Ришелье. Который то ли пожадничал дарить котика, то ли вдохновлялся пиратской экзотикой.
В общем, королева-мать возопила «Йохо-хо» и принялась лелеять ужасные помыслы. И хотеть затравить Ришелье зятьями (на секундочку, там правители Испании, Англии и Савойи). Пугающая перспектива (тёща и три всадника зятьпокалипсиса) разбивалась о нежелание зятьёв воевать с Францией вотпрямщас, военные неудачи Гастона и хитрость Ришелье.
В общем, 11-12 лет отношения между королевой и Ришелье слегка напоминали теннисный матч.
«И-и-и-и-и мощная подача королевы-матери Рубенсом, который ведёт переговоры в Седане! Какие планы! Этот город наверняка станет очагом сопротивления королевско-кардинальской власти!» – «О нет, Ришелье отбивает Рубенса к горизонту! Город окружен! Ведутся переговоры, неужели, неужели… миииииир!!!»
Питер Пауль Рубенс, художник и дипломат
«Королева и её сын играют вдвоём! Лотарингия и Лангедок! Какие мощные удары, неужели кардинал что-то может противопоставить этому натис… ох-х, кажется, это было не по правилам, но… за кардинала играет вся французская армия, Лотарингия и Лангедок взяты…»
«Какая сенсационная подача! Королева-мать пасует посла к Валленштейну, чтобы его армия наёмников вторглась во Францию! Стоп! Где посол?! Где посол?! Кому засчитывать очки, если посла просто украли по пути, увезли в Париж и обезглавили?!»
Попутно Мария Медичи пописывала против Ришелье открытые письма и памфлеты и пыталась кардинала как-нибудь да убить. Но хитроумное убийство почему-то провалилось (возможно, потому что убийцы использовали во всех поездках любимую лошадку самой Марии Медичи, что было всё равно что в деревне кататься на «Ламборджини»).
Тогда Ришелье решено было сглазить, но защита в виде четырнадцати котиков отразила порчу, и дела королевской матери начали плохеть. Содержания её сын лишил из-за всяческих интриг и хамского тона в письмах. Испанский король на нервные вскрики «Пиастры!» так же нервно вскрикивал: «Не дам!!» – а потом с каким-то совсем уже не испанским акцентом интересовался, а не хочет ли таки дорогая тёща проехаться к каким-нибудь другим зятьям?
А тут ещё началась наконец война Франции и Испании, и королева с её двумя вечными припевами «Ришелье – сволочь» и «Дай миллион, дай миллион» стала совсем неуместна, ибо о первом все знали, а второго не хватало самим. Потому Марию Медичи щемили обысками, зажимали денег на содержание и всячески намекали, что тёща подзадержалась в гостях.
– Полундр-ра! – не растерялась Мария Медичи и сиганула вместе с попугаем в протестантскую Голландию. Но там тоже всем очень быстро надоела, ибо вела себя примерно как тот же попугай: постоянно жрала ресурсы и орала заученную фразу про Ришелье, который придёт и забодает-забодает. А ещё злостно нарушала голландский этикет – например, не давала прошаренным голландцам целовать себя в губы (никаких тебе, понимаешь, страстных брежневских приветствий от этих итальянок!).
Потому голландцы королевскую мать (её так!) тоже сплавили. По морю, как им привычнее. На сей раз к ещё одному зятю – королю Англии.
Бедный Карл почему-то не проникся ситуацией: «Здравствуйте, я ваша тёща, я приехала к вам из Франции, где много диких-диких Ришельёв». И денег, по английской жадности, вообще не дал. Тем более что тёща принялась строить прокатолические интриги (в стране, где основная церковь – англиканская). Так что и здесь Медичи как-то не загостилась. Мягким намёком на нежелательность её пребывания на английской земле стали орущие толпы с камнями и факелами вокруг её особняка. А потом уже зятёк дал более жёсткий намёк и выдворил тёщу.
Тут нужно сказать, что королева-мать любила жить на широкую ногу: чтобы дорогие подарки, драгоценности, фавориты, вот это вот всё. Так что должна она была буквально всем в Европе кругленькую сумму до четырёх миллионов ливров. В попытке раздобыть немножечко пиастров королева-мать даже попыталась помириться с Ришелье через его племянницу Мари Мадлен. Звучало это как-то так: «Да вы только пустите меня назад во Францию, а я буду жить, где скажете… ну, или дайте денег…» Ришелье разжалобился, прислал 100 тысяч ливров и пообещал ещё 300 тысяч в год от короля, если королева возьмётся за ум, перестанет в интриги и будет паинькой.
На сей раз испортил дело новый фаворит королевы, какой-то Фаброни. Он живо прикарманил присланные кардиналом денежки, а в ответном сразу взял тон прожжённого гопника: «Слышь, 300 тыс. вперед давай! Доходы от земель есть? А если найду?»
В Пале-Кардиналь какое-то время после этого сверкали молнии, летали коты и раздавалось громовое:
– …больше ни экю! Комбалетта, переписываться с Медичи запрещаю!
А потом кардинал в своей обычной сволочной манере отписал, что денег нетути, оне, видите ли, на укрепление приграничных крепостей пошли в это неспокойное время.
Доживать Марии Медичи пришлось в Кельне – причём, сначала она жила в доме, который ей предоставил Рубенс. С этим художником и немножко даже политиком королеву-мать связывали очень хорошие отношения, и в своё время Рубенс даже её биографию в огромных полотнах писал по заказу из Парижа.
Хотя фокус... не всегда был на самой Марии Медичи
Слуги разбегались, зятья не слали денег, в долг уже никто не давал, а самым разумным из сподвижников был, в некотором роде, попугай кардинала. Теперь Мария Медичи надеялась только, что она переживёт кардинала и короля чисто физически. Последнюю ставку она сделала на заговор Сен-Мара, собралась было нагрянуть в Париж с финальным «Йо-хо-хо…»
И тут померла, проведя почти 12 лет на чужбине. Не дождавшись, что иронично, буквально чуть-чуть. Ибо через полгода умер Ришелье, а через год – Людовик.
Последние, узнав о смерти Марии Медичи, покряхтели, но выплатили все её долги. Кардинал даже позаботился, чтобы тело королевы перевезли во Францию.
А попугай, кстати, отошёл к Ришелье и был с ним до самой его смерти, но о какие приветы от покойной королевы передавал – было неизвестно.
А как же любимый сыночек Гастон, спросите вы?
А он первый предал маму, помирился с братом и убежал во Францию, а с ней даже не попрощался, вот.
_______________________________________
Тут нам опять надобно будет отмотать к "дню одураченных" и посмотреть на поведение Гастона. Ибо там тоже куча всего интересного: челночный бег между сторонами войны, мятеж в Лангедоке, сражение при Кастельнодари, казнь всеми любимого Монморанси и всё такое прочее. Но это если читатели хотят, конечно.
Ну, и традиционно...
А нет её! А есть ссылка на предыдущую часть.