Ришелье. Интриги и котики. Ч. 8
Тут внезапно предыдущий пост про Ла-Рошель народу зашёл, а потому народ сделал так:
А автор и не против. Потому что у Ришелье было несколько прямо вот очень значимых моментов в жизни, но "день одураченных" - это вот прямо перелом, после чего Красный Герцог наконец-то стал самим собой. За что лично я этот момент истории нежно люблю.
Про «день одураченных»
После успехов в Ла-Рошели кардинал и король подумали-подумали и ух как развоевались. Основным лейтмотивом больших и малых войнушек было величественное «Укуси Гамбсбургов во всякое!». Потому что Испания, как ни крути, оборзела вкрай: лезет во всё своими пухлыми ручонками, оттяпывает территории без зазрения совести, а если где-то обнаруживаются вкусные ресурсы – сразу же нервно вскрикивает, что там мало демокра… а нет, католицизма.
На сей раз Испания прицелилась в кусочек Италии, на который очень заглядывалась Франция.
– Италия – это оливки, Альпы, иногда королевы со скверным характером, – стратегически размышлял Ришелье. – Если вычеркнуть последнее, то получается больше плюсов, чем минусов! К оружию, мой король, пойдёмте драться за Мантуанское наследство!
– Дополнительные плюсы? – чутко осведомился Людовик-с-несчастливым-номером.
– Нагадим Испании, – подмигнул кардинал.
Людовик поскучнел, покосился в сторону мамы, жены и остальной происпанской партии – и дал добро. Потому что женщины – это одно, а возможность упредить подвиг Суворова и покататься с Альп – это, если подумать, бесценно.
Но Суворов с малых лет бегал трусцой и закалялся русским снегом. Людовик с малых лет шпиговал дичь и выращивал горошек – тоже, в общем-то, неплохо, но не когда ты в долгом военном походе. Не найдя того, что можно шпиговать или хоть выращивать, король сдал, захирел и разболелся почти что фатально.
С медицинскими достижениями того времени – шансов у него не было категорически. Один историк медицины как-то скрупулёзно подсчитал все приёмы рвотного, клизмы и кровопускания, которые назначали Людовику ХІІІ за год – и получилось, соответственно, «где-то 200», «тоже где-то 200» и «под 50» (кровопусканий сильно недобрали). Теперь умножим всё это на болезнь, присовокупим кучу снадобий по принципу «лунная струя бобра карамелизированная квадратным корнем мандрагоры», – и получаем… ну да, безмерное горе Марии Медичи, Анны Австрийской и наследника короны Месье.
К их чести – никто даже почти не открывал бутылки с шампанским прямо у одра почти-что-покойного. Гастон бродил где-то со скрещенными пальцами и бубнил «Хоть бы не сорвалось», а две королевы всячески окружали короля заботой: сидели с ним, обтирали лобик, ворковали на ушко разные ласковости…
– А теперь не лучше? – томно шептала Анна Австрийская, поднося мужу бульончик. – Точно-точно не лучше? С гарантией не лучше? Ой, как я без вашего величества-то буду?
– А вы удалите Ришелье с поста главного министра – глядишь, и полегчает, - вкрадчиво советовала Медичи. – И вообще, это же он вам всё советовал ехать воевать в Италию! Это он специально! Ох, возлюбленный сын мой, послушайте матушку – удав… э-э-э… удалите Ришелье!
Подтопленный этим цунами женоматеринской любви, Людовик помирал день ото дня настолько эффективно, что его даже пособоровали.
Над Гастоном замаячила тень короны. Над Ришелье замаячила тень странной белой лисицы, которая в Италии точно не водится…
А самое прекрасное было в том, что Ришелье обо всяких там тенях и не догадывался! Такое полезное изобретение, как Интернет, ну или хоть захудалый телеграф, отсутствовало намертво, сам кардинал угнал вперёд, разбираться со сложностями на фронте, а по плохой погоде вести доходили с большими опозданиями. И только когда благородный Монморанси заслал гонца с предложением наподобие «Милости прошу к нашему шалашу, дам убежище (много кошек не берите)» – вот тогда до кардинала дошли эпос и глубина творящегося.
«Запрягайте, хлопцы, коней!» – возопил Ришелье и галопом поскакал к Людовику, чтобы тоже ему обтирать лобик и шептать всякое на ушко. То ли организм короля эту угрозу распознал на расстоянии, то ли просто решил всех затроллить совершенно – но Людовик Справедливый внезапно восстал и заявил, что эх, мол, жалко, не помер, а как-то даже и уже и настроился.
Мысленные эпитеты Гастона по поводу такого чуда мы великодушно опустим. Обе королевы оказались более стойкими – и продолжали удушать короля любовью с двух сторон, напевая ему в уши: «Ришелье твой враг, прогони кардинала!»
Сеанс одновременного гипноза даром не прошёл, и Людовик начал даже отнекиваться в духе «Ну, кто там знает», «Ребята, давайте жить дружно», «Ну, конечно, не сейчас, но потом…» – и это было принято за слабость.
А тут ещё Ришелье привычно плеснул маслица в огонь и собрался заключать договоры с немецкими князьями.
– А смысл? – удивлялся Людовик. – Стоп, только не говорите мне, что…
– Ну да, – радостно кивал кардинал. – Мы нагадим Испании!
– Но… немцы же протестанты? – робко интересовался король.
– Ну-у-у, у каждого свои недостатки, – отвечал Ришелье фразой, которая потом отлично впишется в «В джазе только девушки».
Если король с таким утверждением худо-бедно был согласен, то вот происпанская партия при дворе мгновенно взвыла на разные голоса: «Вера в опасности!»
Особо громко кричали Мария Медичи, её сын Гастон (по понятным причинам), а также братья Марильяки (почти как братья Марио, только один маршал Франции, а второй – секретарь Марии Медичи и хранитель печати). Группа энтузиастов договорилась продавить-таки Людовика и убрать Ришелье с должности, ну а потом… «Шёл, споткнулся, кинжал-яд-пистолет, Франция умеренно скорбит».
На острие удара решилась встать сама королева-мать Мария «толстая банкирша» Медичи.
– Я ж его породила, я ж его и убью, – предварила она гоголевского героя. – Что? Это я не про короля, король любит маму, король послушает маму! И вообще, у меня чёрный пояс по нейролингвистическому программированию и медаль Одиссея по манипуляциям!
Штаб дал добро, и королева вместе с любимым сыном (он же Гастон, он же Дитя Франции) начала обработку Людовика в духе «Даю установку – Ришелье сволочь! Он желает тебе зла, потому что у него глазки хитрые! А мы желаем тебе добра, и вообще – гони тирана!»
Терапия дала промежуточные результаты: король соглашался, что таки сволочь и глазки хитрые, но расставаться с министром не торопился.
Мария Медичи начала реализацию плана «Ришелье в опале» и со скандалом выгнала из своей свиты Мари Мадлен (по слухам, было сказано много нехорошего, от «продажная девка» до «лупить таких розгами» и всяких намёков в сторону отношений племянницы и кардинала). Король вздыхал и недоумевал, но не возражал. Приёмная кардинала начала пустеть по принципу «крысы бегут с корабля».
Рыдающая Комбалетта пошла и упала в объятия дяди.
– Не плачь, порешаем, – сказал кардинал, начинавший обонять, что дело пахнет совсем не яблоками.
Для контрольной обработки сына Мария Медичи выбрала формат «один на один». При этом приказала создать атмосферу: закрыть двери, законопатить окна и вообще обеспечить полную стерильность от всяких там в красных мантиях. Потому что если к королю в важный момент просочится Ришелье и сделает глаза котика из «Шрека» – всё, пиши пропало, уже никакие методики не сработают.
Двери задраили, окна законопатили, под кроватью и за софой на всякий случай проверили (кто там их знает, этих гибких каноников). Забыли только о тайном ходе из часовни и об одной ма-а-а-аленькой дверце в покоях королевы. Ну, и ещё забыли, что Ришелье был, на секундочку, интендантом Люксембургского дворца, где всё и происходило. Потому лучше других разбирался в тайных ходах и маленьких дверцах.
В общем, королева только-только успела откашляться и взять верхнее фа в партии «Слушай мой голос, сынок, прогони Ришелье, сделай первым министром Марильяка» – как позади заскрипела дверь и ехидный голос поинтересовался:
– А хотите я вам расскажу, о ком вы говорите?
Немая сцена «Те же и кардинал» вышла короткой. Королева раздувалась и краснела, переходя то ли на ля, то ли вообще не си. «Ща бабахнет», – думал Людовик и тихонько отодвигался, потому что знал характер маменьки.
Грянуло так, что летописцы заикаются до сих пор. Мама-Италия с её темпераментом блеснула риторикой и обрушила на кардинала словесный водопад из не самой приятной на свете субстанции. Ришелье был обвинён во всех смертных грехах, а за компанию и в несмертных, назван грязью-тряпкой-мерзавцем, сравнён с содержимым ночного судна и руган множеством других нехороших слов. Время шло, невидимый хор комментаторов за кадром вскрикивал «Мама миа!», король постигал новые уровни темперамента мамы, а заодно уж открывал для себя новые грани лексики, кардинал…
Кардинал таки понимал, что нужно было что-то предпринять. Что-нибудь неожиданное, стратегическое и блестящее. Что-нибудь такое, чтобы разом повернуло к нему короля.
«А, с заговором де Шале прокатило, – прикинул Ришелье. – И вообще, мужчины же чувствительны к слезам!»
Тут он упал на колени и начал рыдать.
– А-а-а-а-а, простите меня, грешного! – заливался кардинал слезами размером с жемчуга Бэкингема. – О-о-о-о, верните мне своё доверие! Ы-ы-ы-ы, я весь у ваших ног, я такой смиренный и жалкий!
Королева-мать от такого поворота событий только вошла в раж и принялась тыкать в Ришелье пальцем и восклицать:
– Ну, вы это видели, да? Вы этого гада видели? Нет никаких моих возможностей его терпеть, или он или я!
– Хныыыы, – преисполнялся смирения Ришелье. – Ну, тогда я молю об отставке. Потому что ясно же, что король выберет, и вообще, как это можно – мать-то с сыном разлучать. О-о-отпустите меня в Гимала… в смысле, душу на покаяние!
Людовик тем временем пытался осмыслить – а выздоровел ли он вообще, или он всё ещё где-то валяется в горячке, и горячка шлёт ему какие-то странные сигналы. Маманя ругается и обвиняет. Кардинал рыдает и заламывает руки (точно ничего нигде не перепутали?). Возможно, стоило с минуты на минуту ожидать вереницу покойных Бэкингемов в неглиже и с брульянтами в труднодоступных местах.
Кроме того, внезапно как-то оказывалось, что с чисто христианской точки зрения Ришелье-то как раз ведёт себя много пригляднее, а королева-мать устраивает безобразную сцену с выбором между нею и слугой! От всего этого бедного религиозного короля плющило не по-детски, и он выбрал логичный выход «Прочь из дурдома».
Ришелье только-только дошёл в своих просьбах до «удалюсь в глушь, займусь писательством и котоводством», когда нервы короля сдали, и он сперва выдворил из покоев кардинала, а потом сам оттуда же выбежал, пробормотав напоследок, что, мол «поговорим позже и всё решим».
А потом ещё прошёл мимо кардинала в коридоре, не удостоив его разговором. Что, конечно, было замечено и тут же истолковано.
В стане заговорщиков захлопали пробки с шампанским. Мария Медичи принялась делить министерские должности. К Марильяку, который уже почти-что-министр потянулись длинные очереди с прошениями.
В стане Ришелье настроения царили трагически-панические.
– Комбалетта, пакуй котов! Мы обращаемся в разумное бегство! – завопил дядюшка, добравшись домой. Начались хаотичные сборы с одновременным откупориванием валерьянки. Мари Мадлен бегала туда-сюда и жаловалась, что пушистые канальи выпрыгивают из чемоданов, а попутно пыталась успокоить дядюшку будущим хитом двухтысячных:
– Нас не догонят! Нас не догонят!
– Ещё и как догонят, – предавался пессимизму Ришелье. – Вот сейчас король меня как сместит, а королева как пошлёт за мной жандармов, а потом меня ка-а-а-ак прикончат где-нибудь по дороге, и буду я как Кончини, а его, между прочим, съели! СЪЕЛИ!!! ВСЁ, Я ПОГИБ!
*Картинка из генератора мемов ВК, но художник vitaRven*
Отца Жозефа, чтобы обозвать патрона мокрой курицей, рядом не было, и только вызов от короля в Версаль немного поправил дело.
Вообще-то, вызвать кардинала могли и для ареста. Но – раз, зачем тогда в Версаль, где был в то время небольшой по королевским меркам охотничий домик? Два – всё-таки шанс поговорить с королём. Ришелье поехал – и не прогадал.
Первое что сделал достигший просветления Людовик – прыгнул на кардинала с обнимашками. Второе – заверил его в абсолютном своём расположении. Третье – заявил, что не расстанется с таким своим замечательным первым министром ну вот ни за что.
В общих чертах как-то так
А потом король всё это дело смачно подытожил:
– Посмотрел я, в общем, вчера на матушку и на вас и понял, кто мне тут друг и настоящий христианин. Будем править Францией вместе! Только вот с этими заговорщиками что-то делать надо. Вы вот как думаете – и куда б их деть?
Видели когда-нибудь, какие глаза становятся у котика перед прыжком? Вообразите в масштабах кардинала и первого министра Франции.
Уже через пару часиков в стане «партии святош» началось закономерное:
– В каком смысле – «арестовать»? Но я же… почти что министр…
– А-а-а-а! В какое изгнание, это какая-то ошибка!
– Меня нельзя в Бастилию, я Бассомпьер!
– Как это то есть – «рубить голову»? Но я же… маршал Франции Марильяк…
– Кто-нибудь, скажите королеве-матери, что она как-то не так запрограммировала короля!!
Королева-мать уже сама понимала, что наманипулировала что-то не то. Когда получила предписание отправляться в ссылку в Компьень. Туда она и поехала, бормоча про какую-то медаль имени Одиссея и про злосчастную задвижку, которую очень, очень надо было запаять намертво.
А Ришелье после этого обрёл нереальную крутость и превратился во всесильного министра, каким мы его привыкли видеть в разных там книгах и фильмах.
Эпик вин!
А один из литераторов, которые при Ришелье подвизались (острослов Ботрю) заметил, что тот самый день 11 ноября 1630 г. можно точно назвать днём дураков или «днём одураченных». Потому что никто же не мог представить, что король между мамой и Ришелье выберет последнего.
И очень зря. От Ришелье, в конце концов, сплошная польза и котики, а от Марии Медичи – сплошь интриги с долгами и попугаями.
___________________________________________________
А тут наш путь немножечко удлиняется. Потому что там дальше начинают чудить Мария Медичи и Гастон, и это довольно интересно, как мне кажется. Потому я с радостью расскажу, как королева мыкалась по заграницам (и про долги расскажу, и про попугая). Если, конечно, читатели захотят.
Предыдущая глава вот Ришелье. Интриги и котики. Ч. 7
Я прикрепила ссылки на телеграмм, ВК, фикбук, автортудэй и сбор донатов, но пришёл какой-то в зелёной маске и в труселях, сказал не мусорить и всё убрал.
Потому читательская поддержка принимается стрелками вверх, пинками и комментами.