Ремонт и наказание
В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую снимал в Чертаново, на улицу и медленно, как бы в нерешительности, отправился к Нагатинской набережной.
Он был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его. Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься. Но одна мысль, странная, «недоконченная», но соблазнительная, проклевывалась в его воспаленном мозгу.
— Разве это квартира? — бормотал он, судорожно сжимая в кармане ипотечный договор. — Разве это жизнь? Желтые обои, дух кошачий… А если взять и переступить? Если разом всё кончить?
Имя молодого человека было Родион. Цель его была страшна и дерзка: купить квартиру у старухи-процентщицы (в прошлом — заслуженного бухгалтера ЖЭКа) Алены Ивановны. Квартира была убитая, «проклятая», но стоила девять миллионов.
«Тварь я дрожащая или собственник?» — спрашивал себя Родион, подписывая акт приема-передачи. Руки его дрожали, но не от страха, а от предвкушения стяжки полов.
Старуха, крошечная, сухая, с вострыми и злыми глазками, деньги взяла. Взяла и исчезла в тумане, бормоча что-то про внуков и дачу.
И тут началась у Родиона горячка. Не та, от которой лежат в бреду, а та, от которой бегают по строительным рынкам. Два миллиона! Последние, кровные, взятые в долг у ростовщиков-банков под грабительский процент. Он сдирал старую кожу со стен, он выкорчевывал гнилые трубы, он клал итальянскую плитку, как кладут жизнь на алтарь великой идеи. Он хотел стереть следы прошлого, создать новый мир, где он — Властелин Квадратного Метра.
И когда последний плинтус был прибит, когда запах лака перекрыл запах тлена, явилась Она.
Не с топором, но с повесткой.
Суд был душным, пахнущим сургучом и человеческим отчаянием. Порфирий Петрович, судья с лицом, выражающим вселенскую скорбь, ласково смотрел на Родиона.
— Вы, батенька, — говорил он мягко, — теорию-то свою придумали. Будто деньги заплатили — и всё, ваше? Будто ремонт сделали — и право имеете? А психология-то где? А душа человеческая?
Алена Ивановна стояла в углу, смиренная, в платочке. — Бес попутал, — шептала она, крестясь на герб Российской Федерации. — Помутнение нашло. Звонили ироды, голосом Левитана говорили. Не ведала, что творила. Верните келью, сиротинушке.
— Но позвольте! — вскричал Родион, и голос его сорвался на визг. — Девять миллионов! Плюс два — ремонт! Я же… Я же право имею!
— Имеете, — вздохнул Порфирий Петрович. — Несомненно имеете. Но и она — страдалица. Жертва обстоятельств. А потому квартиру — вернуть. Сделку — признать ничтожной. Ибо закон у нас — что дышло, но с душой.
— А деньги? — Родион осел на скамью, чувствуя, как холодеют ноги.
— А деньги вам вернут, — судья по-отечески улыбнулся. — По закону. С пенсии. По две тысячи триста рублей в месяц. Мы подсчитали-с.
Родион поднял глаза. В голове его шумело. — Это же… двести пятьдесят лет? — прошептал он.
— Вечность, батенька, вечность! — торжественно провозгласил Порфирий Петрович. — А куда вам торопиться? Страдание — оно очищает. Вы будете получать эти две тысячи и помнить. Каждый месяц, двести пятьдесят лет подряд, вы будете связаны с Аленой Ивановной незримой нитью. Это ли не духовная связь? Это ли не бессмертие?
Родион вышел на улицу. Солнце палило нещадно. Нагатинская набережная блестела, как лезвие топора. Он понял, что убил не старуху. Он убил себя. А старуха… Старуха обрела вечную жизнь, ибо только бессмертный может выплатить такой долг.
Он шел, и ему казалось, что он слышит за спиной тихий, ехидный смех. Смеялась старуха. Смеялась Лариса Долина. Смеялась сама судьба над маленьким человеком, который решил, что за девять миллионов можно купить право не быть тварью дрожащей.
Мысль эта, странная, как казалось ему еще вчера, за ночь окрепла, налилась дурной кровью и теперь пульсировала в виске, заглушая шум метрополитена.
Родион не вернулся в свою чертановскую каморку. Всю ночь он бродил по душной Москве, впитывая раскаленный асфальт подошвами стоптанных кроссовок. Ему казалось, что город смеется над ним мириадами окон, в каждом из которых горел свет чьей-то собственности, чьего-то уюта, на который он не имел права.
Утром на телефон блямкнула эсэмэска. Банк уведомлял: «Поступление средств: 2300 RUB. Назначение: возмещение ущерба по исп. листу от гр. А.И.».
Это стало последней каплей. Две тысячи триста. Первая подачка из двухсотпятидесятилетней кабалы. Он смотрел на экран, и цифры плясали перед глазами, складываясь в зловещую ухмылку Порфирия Петровича: «Вечность, батенька!»
— Вечность? — прошептал Родион, и губы его запеклись. — Ну что ж, Алена Ивановна. Посмотрим, чья вечность длиннее.
В кармане его ветровки оттягивал ткань тяжелый предмет. Это был не топор — где ж его взять в современном мегаполисе? Это был отличный, кованый гвоздодер с прорезиненной ручкой. Родион забыл его в той квартире, когда в спешке собирал инструменты перед финальной сдачей объекта, а потом тайком забрал у консьержки. Этот инструмент выдирал старые плинтуса, крушил гнилые перегородки. Он знал вкус разрушения ради созидания.
Теперь ему предстояло разрушить саму причину.
Он доехал до Нагатинской. Ноги сами несли его к знакомому подъезду. Жара стояла невыносимая, воздух дрожал над рекой, пахло тиной и бензином.
Сердце колотилось так, что отдавало в ребрах тупой болью. Он поднялся на этаж. Дверь — та самая, которую он собственноручно менял на бронированную, с итальянскими замками, — была приоткрыта. Старуха проветривала. Экономила на кондиционере, который он ей установил.
Родион скользнул в щель, как тень.
В нос ударил запах. Не прежний, кошачий, нет. Пахло свежим ремонтом — дорогим ламинатом, виниловыми обоями, новой мебелью из IKEA. Его ремонтом. Его запахом.
Алена Ивановна стояла спиной к нему, в новом цветастом халате, и протирала тряпочкой индукционную плиту, которую он выбирал три часа в «М.Видео». Она что-то напевала дребезжащим голосом — кажется, «Погоду в доме».
Она была так мала, так ничтожна на фоне этой сверкающей кухни. Жирная, самодовольная вошь, присосавшаяся к его труду, к его жизни, к его будущему. Она пила его кровь не фигурально, а вполне реально — по 2300 рублей в месяц.
— Кто там? — скрипуче спросила она, не оборачиваясь. Почувствовала сквозняк.
Родион шагнул вперед. Пол, уложенный им идеально, по уровню, не скрипнул.
— Это я, Алена Ивановна, — сказал он. Голос его был чужим, глухим, будто из подвала. — Пришел процент забрать. Досрочно.
Старуха резко обернулась. Ее маленькие злые глазки расширились, увидев в его руке гвоздодер. Но страха в них не было, только возмущение собственницы.
— Ты чего это, милок? — зашипела она, пятясь к окну. — С ума сошел? Я полицию вызову! У меня теперь сигнализация!
— Не успеете, — прошептал Родион. В голове его стучало: «Тварь… Тварь… Право имею…»
— Я тебе плачу! Исправно плачу! Двести пятьдесят лет платить буду! — взвизгнула она, прикрываясь тряпкой.
— Вот именно, — выдохнул он. — Слишком долго ждать.
Он замахнулся. В этот момент он не видел перед собой человека. Он видел олицетворение всей несправедливости мира, всех лазеек в законах, всех хитрых схем и издевательских приговоров. Он бил не старуху, он бил Систему.
Удар пришелся не лезвием, а обухом, тупой стороной гвоздодера, прямо по голове. Она охнула как-то слабо, по-детски, и осела на пол. На тот самый дорогой ламинат 33-го класса износостойкости.
Кровь брызнула на бежевые обои, на новый белый плинтус.
Родион стоял над ней, тяжело дыша. Гвоздодер выпал из ослабевшей руки и глухо стукнул об пол.
Тишина в квартире стала оглушительной. Только где-то далеко, на улице, выла сирена, да тикали новые настенные часы, отсчитывая секунды новой, настоящей вечности, которая теперь началась для Родиона.
Он посмотрел на дело рук своих. На пятно, расползающееся по идеальному полу.
— Испортил… — прошептал он в ужасе, но не от содеянного убийства, а от какой-то другой, хозяйственной мысли. — Ламинат испортил. Вздуется теперь.
Его затрясло в лихорадке. Он понял, что переступить-то он переступил, но на той стороне оказалось не величие, а только липкий ужас и испорченный ремонт. И смех Долиной, и смех Порфирия Петровича, и смех самой судьбы теперь звучали в его голове набатом.
Настоящее наказание только начиналось.
Этот и другие рассказы тут https://dovlatov-ai.web.app/blog/remont-i-nakazanie