Пять дней с ягой в одной квартире - 6⁠⁠

За чаем

Мне пришлось три раза наполнять и ставить новый чайник, и бабка в конце концов заявила, что все дело в губительном влиянии прогресса, пошедшего не в ту сторону.

- Был бы самовар, - говорила яга, прихлебывая дымящуюся жидкость с блюдечка, - в нём бы ещё и половина не убыла. А с этой фитюлькой рази чаю напьёшьси?

И, ласково улыбаясь, тянула из пакета очередной пряничек.

Я бабке не возражала. Когда выяснилось, что она превосходно может колдовать и в реальной реальности, мне стало боязно не только из-за гнева Кощея, но и из-за неконтролируемой удали бабы-яги, которая, как я знала, не раз заводила её слишком далеко даже для реальности сказочной.

Между тем, старуха, размягчённая застольем и приятным обхождением, болтала вовсю, как раз её, эту свою удаль, и восхваляя. Рассказывала она при этом сплошь уже знакомые мне истории (это говорило о том, что моя гостья, хоть и расслабилась, не забыла главного правила тридесятого – строжайшей секретности в отношении некоторых явлений и событий), однако в её изложении все эти байки поворачивались очень удобным для неё боком. Выходило, что баба-яга – умница и искусница – побеждает своих врагов исключительно остроумными, но честными методами, а Кощей всегда остаётся униженным и посрамлённым, и только его злодейская сущность позволяет ему до сих пор править сказочным царством.

Рассказывала старуха превосходно – так, должно быть, сказывала свои сказки маленькому Сашеньке Арина Родионовна – нараспев, со множеством поговорок и присловий, иногда даже принимаясь напевать что-то довольно приятным, хоть и надтреснутым голосом.

Когда пряники кончились, укоризненно посмотрела на меня, но не стала пенять на мою жадность и нерадивость, а неожиданно весело закончила:

- И ещё неизвестно, кто из нас первый колдун в тридесятом – я или тощий, - Именовать Кощея в своих рассказах она избегала, называя бессмертного старика «Этот», «Мосалыга», «Тонкий-звонкий» и прочими, мало приличествующими такому влиятельному политическому деятелю прозвищами.

- А вот хошь, и тебе завтра на работу иттить не надо будет? А жалованье в тройном размере получать будешь?

- Нельзя! – преодолела я соблазн. – Баюн догадается.

Бабка озорно взглянула меня, присвистнула и выдала частушку:

На цепи сидит Баюн,

Яица качаются.

Зачем Баюну яица?

Русалки с ним играются!

Потом сорвала с плеч ветхую шальку, на которой уже было не разобрать, что изображено – не то белые розы, не то черепушки, - и, притоптывая да поухивая, сбацала посреди моей кухни натурального камаринского. Со всеми малоприличными приседами и вывертами, свойственными этому танцу.

Не ходи за мною леший,

Глазок ласковых не строй:

Головёнка у тя с плешью

И сучок не ходовой!

Было очевидно: бабку развезло (ещё бы, столько свежезаваренного чая да пряников!), и надо срочно её утихомиривать.

Постращав ягу Баюном и кощеевыми шпионами, я отвела её под ручку к шкафу, однако на вешалку громоздиться колдунья не стала. Потребовала себе обувную коробку, соорудила там гнездо из соломы и, оборотившись натуральной и очень симпатичной мышкой, устроилась на ночлег.