Повесть "Зуб Дракона" глава пятая, продолжение.
А ещё в Мариштане есть в мины. Потому что, это вход в ущелье Хисарак. Если русские пойдут метелить хисаракских душманов, то им придётся идти именно через Мариштан. Поэтому душманы основательно наставили здесь мин. Мы знаем, что они готовились к штурму Панджшера и устанавливали обширные минные поля. А где, какие и сколько, они никому не докладывали. Так что, про карты минных полей можно смело забыть и никогда больше не вспоминать. Нету таких карт.
Поэтому, чтобы избежать больших потерь, мы двигаемся след в след. Всё же, маленькие потери, это – лучше, чем большие. Но, если потерей выпадет шанс сделаться именно тебе, то, я вас уверяю, это – ещё одно Чудное Мгновение, во время которого ты переживёшь бурю самых низменных эмоций.
В Мариштане Хайретдинов скомандовал – «Привал». Он ещё только нагибался к раскалённой земле, а у всей группы уже подогнулись ноги, и вся группа уже лязгнула костями и вещмешками прямо там, где застала команда.
Только один Олег каким-то чудом умудрился повалиться в тень. Наверное, это такой закон: яблоко падает вниз, а Герасимович – в тень.
- А ты, Герасимович, не сходи с тропы. Поменьше лазай! Я вон на той сопочке, во-он на той, чёрненькой. Хайретдинов указал рукой на ближайший пригорок.
- Месяц назад был. Я, вообще, везучий. Там я шёл первый, и за мной – два сапёра. Я-то везучий, я прошёл. А сзади – ка-ак даст! Одну ногу сапёру – вот так оторвало, а вторую переломало. А он нёс в кармане детонаторы. Всего-то 300 штук. Они все сдетонировали! Он мне орёт: «Товарищ прапорщик, у меня яички целые? Печёт, что-то». Я грю ему, мол, целые. А что я там увижу?! Там разворочено всё, в крови всё… Так что, поменьше лазай!
- Я понял! – Бендер вытащил руки из лямок вещмешка. – Тут плита каменная. - И потом тихонечко в сторону, чтобы не услышал Хайретдинов. - Я сегодня без детонаторов.
Моя рожа расплылась в потной, чумазой улыбке... Я не буду утверждать, что умею угадывать, сколько у кого в уме. Но я чётко помню, как Олег постоянно произносит фразочку «дуракам везёт». И потом поясняет, что надо рассчитывать на свои мозги, а не на везенье. А тут едва знакомый прапорщик произносит, что он везучий. При Олеге это произносит. Если бы не погоны прапорщика, то я точно знаю, что сказанул бы Олег. Но Олег умный. Он кривится в улыбке, как и я, и, с заметным сарказмом, но аккуратно, задвигает про детонаторы.
Бендер старше меня на год и старше других пацанов на два года. Потому что страна дала ему пару лет отсрочки, чтобы он доучился в техникуме. Эти два года, они позволили Олегу сделаться посолидней, что ли. Мы, все остальные ребята, ещё скачем по жизни и в мыслях, как вислоухие щенки на тонких лапках. А Олег - он успел повзрослеть и поумнеть. Он выделяется из нашей шоблы. Он крученый. И умный. Но, солдат не может простить своему товарищу ум. Поэтому солдат своего умного товарища называет словом «хитрожопый». И мы Олега тоже называем между собой этим словом. Дальше, по ходу пьесы, я буду употреблять это слово, потому что его употребляли на самом деле. Надо запомнить, что оно не обидное. Оно почти что лестное. Хитрожопый – это не обидно. Хитрожопый это достоинство!
- Отставить! Воду пить из ручья. - Окрик Хайретдинова вернул меня в реальность.
Кто-то начал отвинчивать крышки на флягах. Вся группа судорожно хватала открытыми ртами воздух. Хайретдинов с гордым видом сидел на земле, облокотившись спиной на рацию, как на спинку дивана. И только подрагивающие под тканью штанов мышцы выдавали, что ему сегодня тоже досталось.
– Ничего, мужики! Так всегда. Сначала все падают. Потом дышат. Потом воды, … если есть. Потом закурить. А как солдат закурил, так считай, что он выжил.
Вскоре, и правда, народ отдышался, начал шевелиться. Кто-то доставал сигареты. Я, почему-то, подумал, что от табачного дыма сейчас лучше воздержусь. И правильно сделал. Потому что вскоре мы поднялись, подняли свои безразмерные вещмешки и полезли по каким-то духовским делянкам, составленным друг на друга, как этажерки. По краям эти делянки были обсажены кустами шиповника. Мы влезали на какие-то каменные заборы, уткнувшись рожами в заросли шиповника, ползли на карачках через эти колючие заросли.
Пульс лупил в груди, лупил в висках и в конечностях, как лупит копытами кавалерийский эскадрон. А делянки всё выплывали из зелёнки и выплывали. Мы всё карабкались на какие-то стены и поля, лезли через какие-то заборы. Все ориентиры, которые мы видели из-за речки, они все смешались и устроили какой-то невообразимый хоровод. Откуда-то выплывали дома, откуда-то на нас выпрыгнул ещё один ручей.
Через несколько часов пытки мы влезли в сад самого последнего дома. Вокруг дома был сад, за садом - подъём в горы. Заканчивается этот сад, и начинается жёлтая глиняная лысая гора. Которая потом становится круче и круче, обрастает булыжниками и скалами. И наверху её венчает сплошной скальный хребет. Отчётливо видно, как дождями и ветровой эрозией вымывало и выдувало между камней глину. Сносило её потоками воды вниз. Вместе с камнями. Вон они валяются огромным полем булыганов при впадении речки Хисарак в речку Панджшер. Их туда смело потоками воды. А на хребте осталось то, что не размывается дождём и не сдувается ветром. Огромные скалы и базальтовый хребет.
В саду мы повалились на привал.
Деревья огромные. Листва плотная. Неба через листву не видно, а значит и палящие лучи сюда не проникают. Поэтому покидали вещмешки на землю и повалились рядом сами. Надо в тенёчке хоть немного остыть. По саду были разбросаны какие-то жестяные банки, какие-то тряпки, бумажные обёртки от чего-то цветастого. Кто-то, явно, здесь побывал. Но мы не рискнули проверять – кто и зачем. А вдруг, местный бача обиделся. И прикопал где-нибудь возле порога минку. Не надо нам таких приключений. Поэтому лежали, дышали и тупо смотрели. Мин с датчиком на просмотр ещё не изобрели. Так что смотреть можно бесплатно. А посмотреть было на что.
Природа!.. В очередной раз легендарная Панджшерская природа.
Огромные деревья сада, с шикарными кронами. Тень. Внизу журчит речка Хисарак. Террасы полей, виноградники. Дом этот, во дворе которого сад. Это просто что-то невероятно красивое. Какое-то чудо, наполненное средневековой дикостью. Если красота, чудо и дикость – сочетаемые друг с другом понятия.
Из кишлака мы полезли на лысую гору. Подъём начинался плотно утрамбованной глиной. Тропка петляла вправо-влево и затем выходила на огромный базальтовый шар, зарытый в склон горы. Шар был огромный, лезли мы по нему долго. И всё низменное и ужасное, что я недавно испытал в зелёнке Мариштана, это всё – детский сад, средняя группа. Вот этот подъём по раскалённой скале, вот это, действительно, ПОЛНАЯ ЖОПА!!!
В кишлаке было жарко и душно, но там, хотя бы, изредка была тень. И местами текли ручейки с ледяной водой. А здесь, на скале, на раскалённом утюге… я не знаю, как описать тот ужас, в который мы попали, высунувшись из тени последнего сада. Это жуть! Это мрак. Надо было в детстве разогнаться и убиться до смерти об стенку, намазанную ядом. И, наверное, я так бы и сделал, если бы не осознание того, что Родину кто-то должен защищать. Пока ты в детстве пускал слюнявые пузыри и наслаждался детской безмятежностью, кто-то непременно лез по вот таким раскалённым скалам с вот таким, как у тебя, вещмешком. А сегодня просто пришла твоя очередь.
В самой крутой части шара были выбиты лунки, служившие ступеньками для каждой одной ноги. Ступеньки выглядели ущербно, но подниматься по ним было удобно. Группа пошла вверх легче. Ну как легче – скорость стала больше, но и нагрузка на мышцы стала тоже больше. У меня от нагрузки начали трястись колени.
Наверху, где круглая скала снова уходила под глину, Хайретдинов брякнулся рацией и вещмешком на горячий базальт. Привал.
Лучше приваливаться на камне, в камень мину не зароешь. Я тоже, как Хайретдинов, шмякнулся на раскалённую скалу. Откинулся спиной на вещмешок, вытянул трясущиеся ноги. Надо отдышаться и отвлечься. И я принялся делать методичные глубокие вдохи-выдохи и водить пятачиной по окрестностям.
Пока поднимались, смотрел только себе под ноги. Во-первых, чтобы не подорваться. А во-вторых, я был так сильно согнут под тяжестью нагруженного на меня военного барахла, что чуть не носом рыл по тропе. Я знаю, что обязательно надо осматривать местность вокруг, я знаю, что надо идти от укрытия к укрытию. Но, сегодня я не могу. Я обязательно буду этому учиться. Потом. Если выживу после подъёма на Зуб Дракона по такой жаре. А сегодня я прохожу несколько сотен метров, уткнувшись носом в тропу, потом падаю на привале, обвожу взглядом окрестности… И ничего не узнаю. Потому что здесь горы, здесь перепады высот. То, что недавно было видно снизу-вверх, теперь сделалось для меня сверху-вниз. И у меня в башке – полный винегрет. И вот я усиленно дышу, впитываю живительный кислород. И внимательно разглядываю окружающую меня удивительную действительность.
Кишлак уже оказался внизу. Крыши трёхэтажных домов, сложенных из сырой жёлтой глины, образуют террасы и переходят друг в друга, как составленные в лабиринт жёлтые детские кубики. Заборы из сырой глины, а местами из камней, переплетаются в непривычный мир узких улочек, ныряющих то в виноградник, то в фруктовый сад. Системы арыков, маленькие окошки, высоченные заборы, узенькие проходы, корявые толстые деревья, огромные валуны – всё переплетено в невообразимую, невероятно красивую картину.
После короткого отдыха снова поднялись и пошли на подъём.
Теперь тропа пошла по глиняной горе. За этой глиняной горой тропа нас вывела на серый супещаник. Жопка сжалась в кулачок, и очко опустилось в самые пятки от страха. Потому что в супещаник закопать мину гораздо проще, чем в глину. Но, сжимай жопку, или разжимай, а вперёд ты всё равно пойдёшь. Даже по супещанику. Потому что ты солдат, а солдат никогда не очкует. И, вообще, это – не ты. Это мультфильм. Ты просто смотришь какой-то дурацкий страшный мультфильм.
Тропа повиляла по супещанику и вывела к нескольким ямкам, наполненных водой.
Небольшая горизонтальная площадка на склоне горы. На площадке небольшое болотце, в нём углубления, в углублениях вода. Мы повалились, отдышались. Прапорщик дал команду набрать воды. Но сперва взять пантацид и провести «обеззаразку».
Миша Бурилов вытащил из кармана шприц-тюбик промедола.
- Это ты себе в задницу вколешь, когда тебе бошку оторвут. – Объяснил Хайретдинов Бурилову. Тогда Бурилова пробило просветление. И он в просветлённом состоянии высыпал в ближайшую к нему ямку все 10 таблеток пантацида из упаковки.
Таблетки булькнулись в воду, опустились на дно и не стали шипеть, подпрыгивать, растворяться. Утонули и утонули. И тогда Бурилов пятернёй помешал воду в ямке, как ложкой в стакане чая. Со дна ямки пошла густая глинистая муть.
- Обеззараживальщик хренов! – сказал Олег и шлёпнул Бурилову полусапожком по жопе звонкого подсрачника.
Потом пошёл к соседней ямке. Попил, наполнил флягу. Расстегнул гимнастёрку и начал пригоршнями плескать себе за ворот воду.
К купающемуся Олегу подошёл Мампель. Он отстал и только теперь подошёл. Шлёпнул вещмешок на землю, подошёл к Герасимовичу.
- Бандера, подвинься!
Олег разогнулся. Удивлённо посмотрел на Мампеля.
– Ты что, олень?! Вон ещё ямка. Иди и умывайся.
- Ага. А вдруг там мины?
- А я для тебя минный трал, что ли?!
- Подъём! – Хайретдинов поднялся на ноги. Потянул на себя свой вещмешок. – Выдвигаемся. Всё так просто. Подъём и выдвигаемся. И как описать, что обозначает для солдата это слово – «Подъём». Это не просто – «встань» или «вставай». Это – встань, выдвинись вот на эту, покрытую скалами гору. Пойди на подъём и сдохни там от жары и перенапряжения.
Мы солдаты. Мы встали и пошли.
Герой, это не тот, кому неведомо чувство страха, и от этого он лезет напролом, очертя голову. Это – не герой. Это – пациент психиатрической лечебницы. Настоящий герой – это тот, кто понимает, что он делает. Это тот, кто встаёт и идёт верой и правдой делать то, что должен сделать. И даже, если ему страшно, то он, всё равно, делает то, что должен сделать. И если тяжело. И если больно. У нас есть Родина. А у Родины должны быть солдаты. Сегодня – это мы.
