Почему этот текст хорош? Разбор стихотворения "Над водой зависла стрекоза" И. Чудновой⁠⁠

Мы уже определили , что понимание хорошей и плохой поэзии формируется конкретным читателем исходя из его личного вкуса. Сказать, чем плох тот или иной текст, обычно, достаточно просто. Гораздо сложнее бывает сообщить, чем же именно данное конкретное стихотворение отличается от плохой поэзии, особенно, если определённых «объективных» признаков (как то: нетривиальная рифма в каждой строке; авторская строфа и т.д.), к таким выводам нет. В этом разборе на примере стихотворения Ирины Чудновой «Над водой зависла стрекоза»  я постараюсь объяснить, почему конкретный текст в моём понимании относится к качественной поэзии.

Над водой зависла стрекоза

Над водой зависла стрекоза,

плачет за кладбищем зимородок.

У любви упрямый подбородок

и животворящие глаза.

Здесь лениво плещется весло,

здесь скрипит соха, здесь ветер в поле..

Мне с тобой не очень повезло,

но с другою повезёт не боле.

Ведь любить — талант и ремесло

птиц подбитых ставить на крыло.

Зимородок канул в синеву,

вой над свежевырытой могилой.

Пахнет клевером, сырою силой,

нынче смерть порядком накосила —

Значит время баб валить в траву,

чтобы вспомнить, отчего живу.

16.01-03.02.2012г. г. Пекин, Лунцзэ

Пейзажное введение в мир текста создаёт ощущение присутствия: «Над водой зависла стрекоза» ‒ отражает «застывший» момент, словно кадр из киноленты; это – передача состояния покоя и медленности происходящего, которое, обычно, бывает при лодочной прогулке по тихой воде. Однако, стрекоза, зависая над водой в кажущемся покое находится в непрестанном движении, крылья молотят воздух с большой скоростью; стрекоза застывает перед прыжком. Отдаваемый затем читателю звук в строке «плачет за кладбищем зимородок» формирует и некоторое абстрактное понимание: река или озеро; у кладбища. Близость кладбища, близость смерти и застывшее-динамичное состояние лирического героя, предвосхищение прыжка порождают общее ощущение потаённого ожидания. При этом, стрекоза и зимородок находятся в некотором противопоставлении друг другу, ощутимом, но не явном.

Утверждение, которое логически, казалось бы, не соотносится с картиной первых двух строк, возникает как резко сфокусированный кадр после предыдущего умиротворённого созерцательного настроения и даёт впечатление реалистичного присутствия любви прямо перед лирическим героем в настоящий момент и одновременно выражает общую философскую парадигму восприятия любви поэтическим «я»:

«У любви упрямый подбородок

и животворящие глаза».

Создаётся понимание того, что любовь, олицетворённая, находится напротив героя в лодке, вместе с ним.

Подтверждение прочувствованного пространства видим в следующей строке:

«Здесь лениво плещется весло,

здесь скрипит соха, здесь ветер в поле..».

Действие текста сопоставимо с расширяющимся пространством, которое началось с воды (причём, «над водой зависла стрекоза» как бы сводит эту воду в небольшое пространство, сопоставимое с размерами стрекозы), затем уточнено до кладбища, после – обозначено через лодку («весло»), и расширено до ветра в поле. Как и в предыдущей вводной части, после пейзажного описания происходит резкая перефокусировка на размышления героя:

«Мне с тобой не очень повезло,

но с другою повезёт не боле.

Ведь любить — талант и ремесло

птиц подбитых ставить на крыло».

Из текста становится ясно, что герой, вероятно, мужчина; любовь героя – подбитая птица; а любить для героя – возвращать птицу небесам. Уже в следующей секстине, целиком построенной на антитезе, видим, что «зимородок канул в синеву». В контексте предыдущих строк о подбитых птицах образ зимородка, который канул в синеву, может косвенно говорить об исцеленной любви, которую герой отпускает. Но уже следующая строка противопоставлена зимородку в небесах: «вой над свежевырытой могилой». В целом, сюжет лирического текста можно соотнести с известным сюжетом о пересечении Стикса, так как образ кладбища ставит перед нами общий образ смерти, а лодка и вода – пересечение реки Смерти. Мотив любви также определяет небольшое сходство подтекста с легендой об Орфее. Таким образом, герой пересекает Стикс и отпускает свою любовь. Образ могилы здесь можно трактовать с двух позиций: герой действительно преодолел весь этот путь, чтобы отпустить, захоронить свою любовь, которая уже «излечилась» ‒ как ни парадоксально, но зимородок канул в синеву, птица обрела крылья, а значит объект любви освобождён; чувства же самого героя нужно предать земле. Однако, смерть одной любви для героя не является основанием для смерти в полном смысле:

«Пахнет клевером, сырою силой,

нынче смерть порядком накосила —

Значит время баб валить в траву,

чтобы вспомнить, отчего живу.»

Значит, время найти новую птицу, чтобы вновь дать ей крылья.

Вторая трактовка не допускает отнесения могилы к личности героя, это ‒ всеобщий образ смерти, её постоянная, и кажущаяся случайной, близость. Строки «нынче смерть порядком накосила — значит время баб валить в траву» также выступают двойственной антитезой, через образы «смерть [накосила]-[трава]=жизнь», «жизнь-смерть». При этом, в системе противопоставлений любовь олицетворяет жизнь, как это уже было отражено в первых строках стихотворения «у любви упрямый подбородок и животворящие глаза», и тоже противопоставлена смерти. Завершение текста своеобразной «перелинковкой» образных сигналов позволяет закрепить, утвердить общий жизнеутверждающий посыл, усилив его многократно.

Таким образом, соблюдение формальных признаков - ритма, рифмы, и проч. - ещё не делает текст хорошим. Основную нагрузку всегда несёт идейно-образный уровень произведения и  инструменты передачи эмоционального и философского базиса.