Пам-пара-пам | Алексей Колесников⁠⁠

Настроение — штучное. Пейзаж осени коснулся сердца и напомнил о лучших мгновениях. Разнообразие цветов позволяет снова поверить в Бога. Солнечные лучи прокалывают вату тумана и — Боже ты мой! — греют! Наверное, сегодня последний тёплый денёк. Дальше бесконечная русская зима без света и ласкового воздуха.

Я решаю двигаться дальше, пиная ненужные клёнам листья. Подключившись к наушникам, я долго выбираю и наконец запускаю, прослушивая рекламу, нужную песню:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Слуцкий соответствовал моему тогдашнему вкусу. Я смотрел на него и знал, кем хочу стать. Я не боялся застопорить процесс развития собственной индивидуальности — она меня попросту не интересовала. Выпуская дым из ноздрей, он душил микрофон и горланил песню. Весь репертуар я выучил наизусть. Даже юношеские песенки.

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Группа — это и был он, Слуцкий. Остальные музыканты лишь обслуживали его талант. Если Слуцкий — книга, то они — обложка. Если Слуцкий — картина, то они — рамочка. И так далее.

Он «выстрелил» в девяностые. Пока пацаны посложнее приватизировали заводы и пароходы, он отстаивал право производить смыслы. Это потом, заряжая вены героином, Слуцкий расстреливал звуками стадионы с пэтэушниками, а они рвали на себе одежду от гордости, перекрикивая своего идола:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

В самом начале была гитара с искривлённым грифом, стихи в тетрадке и фантазия, разбухающая со скоростью раковой опухоли.

Потом слава. Всё случилось буквально за месяц. Ему звонила мама, хлюпая: «Тебя там по телевизору показывают. Неужели ты куришь?». Слуцкий сказал, что так необходимо для образа.

Убойная песня о сентиментальном уроде взорвала страну. Братки, школьники, солдаты, учительницы и менты напевали:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Дальше было то, что называется признанием. Стадионы поднятых рук. Тысячи мокрых от восторга глаз сливались в шумящий океан у ботинок.

Он и сам однажды разрыдался от волнения.

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!» — хрипело отечество.

Вскоре это стало работой. Любая работа требует дисциплины, а всякую дисциплину необходимо нарушать, чтобы не свихнуться. Тогда все кололись, и он тоже стал. Классическая история вчерашнего пионера, набившего карманы денежками.

Он в интервью потом каялся. Призывал таких как я беречь здоровье, не совершать глупостей, но однажды проговорился: «Весело было. Никогда не жилось так здорово».

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

В девяностые годы за Россией присматривал дохристианский бог. Всё погибшее досталось ему в качестве жертвоприношения. Он насытился и ушёл. Слуцкий пел о пирах этого чудища, чтобы облегчить страдания его жертвам.

Когда счастливая волна слхлынула — Слуцкий оказался не нужным. Прежние фанаты переросли его, отдав предпочтение девчонкам в пёстрых купальниках. Каждая из них напоминала соседку-старшеклассницу, которая прежде вежливо здоровалась у подъезда, а потом куда-то исчезла. Страна увидела, куда — в телевизор. Закатывая глаза (как учили), она мурлычет теперь в бикини:

«Ля-ла-лу-ла-лу-ла-лу-ла»

Слуцкий решил умереть, но спасся как-то. Иногда думаешь: сдохну к субботе, а спустя год замечаешь, что протёрлись джинсы и срочно нужны новые. Завязав с наркотиками и пересев на водку, Слуцкий записал два лучших в своей жизни альбома, и я чуть не сошёл с ума, когда мне подарили диски. Моя жизнь изменилась и, боюсь, навсегда. Я не помню, что там было в старших классах. Кажется, один Слуцкий, непрекращающийся:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

На первом курсе я влюбился в брюнетку с веснушками. Она не перекрасилась, будучи рыжей, — нет, именно брюнетка с веснушками. И глаза цвета солнца в затмение.

Она так много знала, что я закомплексовал и уселся за книжки. Слуцкий тогда исчез куда-то. Я потом узнал, что он ненадолго возвращался к героину.

Вышло так, что у Слуцкого было два поколения поклонников. Первые — это его ровесники. Они после дефолта перестали слушать музыку. Вторые — это поколение первых россиян — моё поколение. После 2010 года Слуцкий для нас устарел, хотя иногда, тоскуя по уходящему детству, мы запускали в плеерах:

««Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Февраль 2011 года был таким холодным, что мы бегали, а не ходили. Я ещё носил челку «под Слуцкого», но подстригал её всё короче. Вместо стандартной чёрной куртки попросил у мамы изумрудную парку с мехом, а тупоносые ботинки наконец-то выбросил.

Тётка, подвязанная шерстяным платком, смотрела на меня презрительно, но я всё равно повторил:

— Да, одну розу. Одну.

Хотелось мою веснушчатую порадовать, чтоб не сомневалась, что люблю. Одна роза круче букета.

— Зря ты без шапки — холодина вон какая. Прича того не стоит. Слушай, это… короче, типа, давай мы расстанемся с тобой, да? Просто, ну, типа, мне понравился один парень, понимаешь? Ты клёвый, смешной — не думай ничего... Помнишь, как в зоопарк ходили? Клёво было, да? Ничего? Не обижаешься? Не думаешь, что я тебя предала? Блин, это жесть какая-то.

Она меня не предала. Предательство — выстрел в спину товарищу. Расстрел товарища — не предательство.

В том атомном феврале меня опять утешал Слуцкий знакомым как бабушкины ладони:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Через неделю друг Никита прислал сообщение:

«Слуцкий приезжает. Пойдёшь?»

Начавший седеть рокер гастролировал без группы. Акустический концерт. Такой ход преподносился фанатам как поиск новых форм, но, конечно же, Слуцкий элементарно не желал делиться с музыкантами.

То был мой первый концерт. Никита сказал, что непременно следует выпить, потому что в клубе дорого. Мы накачались вином, оделись во всё чёрное и пошли на окраину города в клуб с каким-то пошлейшим названием. Никита даже распустил волосы и выпрямил их утюжками. Мне это казалось забавным и трогательным.

В клубе я обнаружил обе категории поклонников Слуцкого. Нам было некомфортно вместе. Взрослые пили у бара цветные напитки из низких стаканчиков, а мы посасывали бюджетное пиво, не понимая: можно курить или нет? Тогда ещё было можно.

Наверное, мы выглядели совсем мальчиками. Будто детей пригласили на взрослый праздник и забыли о них. Чувствуя свою несостоятельность, мы кучковались стайками у сцены, боясь оказаться далеко от микрофонной стойки. Взрослые, выставив животы и груди, держались непринуждённо, как кошки среди цыплят. Одетые в нелепые свитера и растянутые джинсы, они казались нам идиотами. Представляю, что они думали о нас.

Беспрестанно терзая потными руками чёлку, я спрашивал у Никиты:

— Уже пора. Чего он так долго?

Опытный Никита был невозмутим:

— Всегда так. Жди. Он же звезда. Ты, если прославишься, тоже будешь опаздывать.

От сигаретного дыма, перегара и пота становилось тяжело дышать. Какая-то брюнетка с чёрным маникюром, чёрными веками и вся, естественно, в чёрном, рассматривала меня порочным взглядом, манерно сбрасывая пепел в пивную банку. Я оробел и зажмурился. А когда успокоился, заметил, что брюнетка самодовольно улыбается. Кажется, она родилась лет на семь раньше меня. Робкий с женщинами, я не понимал, как поступает в подобных случаях настоящий панк, поэтому всего лишь купил пива и быстренько выпил.

— Ну неужели всегда так долго?

— Всегда, — вздохнул Никита.

Из колонок заиграло родное:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Слуцкий оказался маленьким и сутулым. Удивительно большая голова перевешивала худое, не знавшее труда и спорта тело. Шепелявя, он поздоровался и принялся настраивать гитару на слух. Мы выли, а он щурился, прислушиваясь. Потом завизжали колонки, и Слуцкий поругал какого-то Витеньку. Наконец выдохнул и провел по «ля». Замер.

— Машенька, чайку, — крикнул он.

Взрослые фанаты понимающе засмеялись. Немолодая уже девица в голубых джинсах и красном затасканном свитере принесла пивной стакан с чем-то жёлтым без пены. Слуцкий отхлебнул, улыбнулся как волк из советских мультфильмов и сыграл ещё один аккорд.

— Так… коньячку, — понимающе прокомментировал Никита, а я глянул на время: мы ждали Слуцкого два часа.

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!», — подумал я.

Всё было узнаваемо: интонация, хрипы, вздохи, жесты, но чужое какое-то всё! Хорошо он играл или плохо — не знаю. Я ещё не разбирался тогда. Помню, что он раскрывал глаза не больше трёх раз — искал стакан с коньячком.

К десяти вечера я стал жалеть деньги, потраченные на билет, маршрутку и пиво. Главная проблема заключалась в том, что для Слуцкого происходящее было привычным. Ему ничего не хотелось. Лишь отыграть бы, да уйти. И не видеть нас, и песни собственные не знать. С бóльшим энтузиазмом люди завязывают шнурки. Он жалел, кажется, что сочинил однажды своё легендарное:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Несколько раз он покидал сцену, а потом возвращался к гитаре, покачиваясь на коротких ножках.

— Ты красивый, Слуцкий, — орали тётки из первых рядов.

Он скалился неполным комплектом зубов.

В одну из таких пауз кто-то легонько толкнул меня в спину. Я обернулся и увидел ту чёрную — она улыбалась. Превозмогая стыд как боль, я поднял ладонь, а она ответила. Наше липкое приветствие отозвалось неприличным хлопком. Некоторые отвернулись от Слуцкого и глянули на нас. Так легко у звезды отнять внимание.

В какой-то момент Слуцкий чуть не свалился к нам, запутавшись в проводах. Было бы здорово засвидетельствовать звездопад.

— Маша, — заревел он, подстраивая первую струну. — Чайку!

Порядочно бухая Маша принесла новый стакан и что-то шепнула звезде на ушко. Сладкая улыбка, растянувшаяся по небритому лицу, не вызвала у Никиты сомнений:

— Скоро закончится.

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Как бы там ни было, мы скулили от радости, протягивая руки к утомлённому проповеднику. Неожиданно главный хит оборвался, и Слуцкий, не доиграв куплет, уплыл в каморку.

Мы просили, но он не вернулся.

— Слуцкий спит, — безучастно сообщил мордатый охранник.

— У-у-у!

Для приличия какое-то время все ещё сидели за столиками и курили. Говорить было невозможно — из колонок ревел незнакомый музон.

— Пойдём домой? — попросил я.

Двинувшись к гардеробу, мы наткнулись на Слуцкого. Рассеянный, мокрый и помятый, как пьяный дед, он шептал что-то моей чёрной брюнетке. Она повисала на нём как коромысло. Тоненькая, лёгкая, шальная. Увёл невесту, тварь алкашная!

Мы гордо обошли парочку и унеслись в будущее, а Слуцкий остался в истории выть, как собака, своё:

«Пам-пара-пам.

Пам-пара-пам!»

Бывают дни, пригодные для воспоминаний. Открытки из архива, а не дни! Тепло в душе и вокруг неё. Однако поднимается ветер. Мгновенно темнеет небо. Листья, оставленные солнцем, тускнеют и теряют индивидуальность. Отсыревший воздух опускается в лёгкие, царапая горло.

Если и был Бог, то теперь он отвернулся. Скоро, скоро большая зима. Нужно не забыть прожить её.

Рассказ «Пам-пара-пам» вышел в сборнике «Ирокез» (Чтиво, 2021). Читайте демо-версию и загружайте полную версию на официальной странице книги