Отрывок из рассказа "Туманное происшествие" ("Миразмы о Стразле")⁠⁠

Двое парней стояли возле деревянного дома, зелёного, с серыми протёртостями. Стояли у одного из окон, задёрнутого синей занавеской, вплоть до махонькой щёлочки. Авангардом дом приставили к обочине грунтовки, а торцы оградили зелёным забором. И один из парней, озлившись по непонятным и ему самому причинам, с досады кулаком в окно засадил, в стекло! А по ту сторону хозяин за столом сидел, с удовольствием чай пил и в оконце через тонюсенький прогальчик поглядывал. Я вот зрею, что на улице котовасится, а сам невидимый... А чего эти прощелыги у моего окошка встали, хребтины им с рёбрами смешай, чего удумали?

Чего прощелыги удумали, хозяин так и не узнал, зато оконное стекло с оглушительным треском разлетелось в куски, а через него чуть ли не в самое рыло отпрянувшему хозяину въехал окровавленный кулак в осколках. От такого зрелища хозяин подавился чаем, зашёлся в надсадном кашле, покрылся тёмным пунцом, обильно заплевал белую скатерть коричневой мокротой и, суча ладонями по столешнице, страшно хрипя и тараща глаза, с мучительной сиплотой втягивал в себя воздух.

- Да ты сама непредсказуемость! - ошалел приятель хулигана, не ожидавший от него подобной выходки.

Тут хозяин, плешивый, но с чёрными патлами по вискам и затылку, ленточно гладкими и плоскими, с такой же бородкой, словно из тонких и узких полосок резины склеенной, да винтовкой в руках выскочил во двор и через зелёный забор завизжал так, будто из него душу заживо щипцами вытягивали: “Стой, лярва говноедная, стой, стервозавод поганный! Стой, кому говорю! Сейчас вам Достоевский-то жопы понадкусает, чтоб его клопами поперхнуло и лапы колесом выгнуло!”. А у него во дворе пёс жил, в зелёной конуре с двускатной крышей, подковообразным входом и миниатюрной коринфской колонной сбоку. Псину с сосунковых дней Достоевским прозвали. Был нежным сосунком Достоевский, а стал прожённым кабысдохом.

Хулиганы дёру. Молодые и наглые, даже винтовки не испугались. Хозяин пока с цепью возился, в туман убежали. К тому же плешивый второпях на кочке поскользнулся и прямой ногой равнодушному Достоевскому в морду заехал. Ничто не могло удивить старого пса. Он лишь косился на происходящее. И глаза у него были сочно-коричневые, крупные и столь отрешённые, будто Достоевский себя и живым существом давно не считал, а мысленно и постоянно витал в каких-нибудь собачьих эфимериях. Это были глаза, которые хотелось из глазниц вынуть и мраморными шариками в ладони покатать или желейными.