Отрывок из рассказа " Своя земля"⁠⁠

СЕРЁЖКИ ДЛЯ МАРЫ

Уже у порога Артём остановился. Вносить лесную красавицу не торопился, на то были две причины, первая – это её размер, вторая – то, что нужно получить добро хранителя дома. Оставив ель на улице, вошёл сам.

– Мира и процветания этому дому, – парень мялся, не зная, как начать. – Не буду юлить, скажу, как есть. Ель я принёс.

На чердаке что‑то стукнуло и покатилось.

– Да знаю я, не шуми так. Дедушка с внучкой могут в гости заглянуть, а ежели засидятся на помине старого года, ты постояльца лишишься, – сказал, прислушиваясь к шуршанию в углах. После загремел чугунок. – Да что с тобой! Я же объясняю тебе, зачем. Ты был призраком, в которого я своей верой жизнь вдохнул. Вон, глянь на соседа. Ответь сам себе на вопрос, как бы ты с ним ужился? Душил по ночам да одеяло стягивал?

Тишина ему была ответом. Улыбнувшись своим мыслям, Лихолетов поспешил на улицу. Стянув бечёвкой ветви, сузил ширину дерева, затем затащил в дом комлем вперёд. Упал ухват за спиной.

– Да етить тебя, – подпрыгнул от неожиданности Артём. – То, что покойника выносят ногами вперёд, знаю, а как заносят, не ведаю, не злись, хозяин дома.

Забив полную бадью мерзлой землёй, воткнул в неё мёртвое дерево, что ещё пахло смолой, а в тепле распушило иголки. Позже приготовил место для ели в центре комнаты, затем «украсил» её соломой и щепками, для того, чтобы можно было быстро подпалить.

– В самую тёмную ночь, когда солнце мертво, а новое ещё не родилось, даже от света лучины содрогнётся тьма. Тот дьяк, что читал приговор, забыл Правило. Судить могут лишь время и боги. Еще два дня впереди, а в третью ночь будет мне судилище. Если моё сердце черно, а вера слаба, то заменят его камнем.

Утром Артём вышел из дома натощак, откинул лопатой снег от двери, надел снегоступы. Лес встретил ледяным безмолвием, лишь вековые деревья трещали от мороза. Этот треск внушал первобытный ужас, но Лихолетов умел держать чувства в узде. Найдя ярко‑рыжие гроздья рябины, поклонился дереву. Затем вернулся на дорогу, ведущую к посёлку.

– Задобрим невесту, – с присказкой очертил круг, в нём – крест, не

выходящий за окружность. Каждую верхушку луча пересек ещё раз. В центр уложил ветки с ягодами. – Прими дары, Полуночница. Смилуйся над людьми. Задобри деда, что забрал тебя в ту ночь после побега от нелюбимого. Укроти алчность крови и души. Я жил, живу и буду жить по Правилу. Смиренно жду судилище богов истинных. Да пребудет со мной их милость.

Многострадальная левая рука вновь порезана, кровь горячими каплями легла на крест Мары, завершая подношение.

– Глупые язычники наделили Мару божественной силой. Но истинных богов забыли. Конечно, зима, она – вот: холодно и голодно. А то, что Матери‑Сыра‑Земле роздых нужен и обновление, про то не помнят.

Артём шёл назад, роняя капли крови, рисуя дорожку к поселению. Ближе к дому рука замёрзла, и холод затворил рану. Дом встретил теплом и накрытым столом. Осталось лишь вынуть чугунок из печи, в котором на медвежьем жиру томились грибы и вяленое мясо.

– Всё, больше ни ногой на улицу. Время помина Рода и предков, – вкушая пищу, Артём начал шептать старые, забытые слова. В каждой семье есть тайны и традиции. Мало вспомнить прошлое, нужно знать корни и дела предков, их свершения и падения.

– Мой род лишился своей земли давным‑давно. Четыре поколения мыкаются по Матери-Сыра‑Земле, ища место, в которое могут забиться, как загнанная крыса. Всюду гонимы и чужды. Потерявшие надежду, растворились во тьме чужих слов и богов. Отринули память предков, перенимая чужие молитвы, – отложив ложку в сторону, горестно вздохнул. – В четырнадцать лет я получил имя взамен истинного, Артём. Здоровый и невредимый, в переводе с языка Эллады. Отец толкнул меня в спину, прощаясь. Все слова он сказал мне ночью, равно как и наказ: найти свою землю, а потом собрать Род на ней. Вот, закончу свое заключение и продолжу поиски. Слава Роду!