Олдскул 95⁠⁠

Мила и писатели

она такая, знаете, цельная. такие бывают, их немного, потому что они не выделяются сами. они стараются пораньше уйти со всех вечеринок, в клубы ходят редко, и везде их плохо видно - они в тени как-то, а подруги у них, наоборот, яркие. слишком даже. при этом они стильные не потому, что читают журналы; молчаливые не потому, что им нечего сказать; острые на язык не со зла, и томные без рисовки.

мила ее звали. такая, отец преподаватель консерватории, светский лев, дома рассекал в рубашке белоснежной и в барском коричневом халате с кистями. мать ее я не видел никогда.

и вот мы сидим на кухне, кислота уже не прет почти, но осталась вот эта оглушенность после нее, когда помнишь еще все то, что видел, понимаешь, что осознать это и записать не получится - слишком много было неудачных попыток, - а губы болят от поцелуев, нежных и беспомощных, как слова на бумаге. сидим, и смотрим в разные стороны. чайник звякнул где-то в другом измерении, чай будем пить. наверное. утро за окном, мороз, солнце красное как пятно краски на снегу.

и вот папа ее, разбивая хрусталь мимолетного одиночества, в которое мы оба себя на секунду упаковали, папа этот, размахивая кистями халата и гривой седых волос, врывается на кухню, гладит воткнувшую милу по голове - я физически чувствую, как ладонь его скрипит о волосы, и произносит:

- мила, дочка, посмотри-ка, какая большая ты стала... а ведь еще недавно... что же, времена летят. должно быть, уже прочла всего шопенгауэра?...

на что мила, на секунду высунув нос из стеклянного стакана пустоты, в котором ей спокойно и навсегда, и неспешно выдает:

- ты знаешь, папа... как-то так вышло... я в последнее время все больше по гашику.

папа глубокомысленно водит жалом, - а я все дальше улетаю куда-то не вверх даже, а просто непонятно куда, и голоса их звучат блаженным хором аттракциона страшного суда, - и говорит:

- ну что ж, ярослав гашек общепризнанно считается одним из наиболее......

я не слушаю дальше. я вижу - кто-то издалека, где свет и озоновая дымка, машет мне, улыбается, а в глазах его светится то, чему ни в одном человеческом языке нет названия...

...но это просто кислота отпускает.