«О заикании, колдунах и жизненных трудностях»
«О заикании, колдунах и жизненных трудностях». © Гектор Шульц
Был в моем далеком детстве период, когда я сильно заикался. Не помню уже, чего я испугался, но это «что-то», скорее всего, было большим и страшным. Однако сильный испуг даром не прошел, и юный Гектор принялся гудеть, шипеть, потеть и корчиться в попытках выговорить какое-нибудь трудное слово.
Понятно, что родители мигом забили тревогу и отправились со мной к логопеду. Что там происходило я не помню, но логопед очень быстро исчез из моей жизни. Зато, примерно на месяц, появилась знахарка, к которой меня водили в воскресенье. Ранним утром. Наверное, каждого заику хоть раз, но водили по знахарям, в надежде, что это поможет.
Знахарку звали баба Роза и была она наполовину цыганкой, обладала злющими черными глазами и железными зубами. Походы к ней я тоже возненавидел, ибо мало того, что приходились они на выходной день, так еще и тащиться надо было рано утром, пока к колдунье другие хворые и ущербные не явились.
До сих пор помню этот крохотный домик в частном секторе, суровую бабку, от которой воняло церковными свечами и травами, и темный угол с образами, которые пугали похлеще всего остального. От торжественности момента захватывало дух, и я каждый раз ожидал, что из клубов дыма от сжигаемого бабкой пучка травы явится какой-нибудь Сатана и утащит меня в Ад за то, что я не могу нормально выговаривать слова.
Слезились глаза, хотелось чихать, а от спертого воздуха, наполненного удушающими ароматами, кружилась голова. Но окуривание горящим веником одного перепуганного мальчика было только началом, ибо затем пришел черед жареных свечей.
- Свят, свят, свят… Пше-вже-бже курва! – шептала бабка непонятные мне слова, держа над моей головой раскаленную сковородку и кидая в неё куски свечей. Пару раз она проезжала этой сковородкой по моей голове, но я был в гипнотическом трансе и думал о том, куда сексуально-озабоченный пекинес затащит моего игрушечного кота, пока меня нет дома, поэтому боли особо-то и не почувствовал. Так, волосами палеными малость повоняло и все. Бабка продолжала жарить свечи, водить сковородкой над моей головой и бормотать что-то непонятное.
- «А по телевизору сейчас мультики. И Кузя на подушке спит, а Миля караулит его под кроватью», - думал я, гадая, сколько еще придется нюхать жареные свечи.
- Свят, свят, свят… аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул, - бормотала бабка, ибо мыслей, как я понял, читать не умела. - ANÁL NATHRACH, ORTH’ BHÁIS’S BETHAD, DO CHÉL DÉNMHA.
Через час, после того, как все заклинания были прочитаны, она позвала родителей, ожидающих меня во дворе. Когда те вошли в хату, бабка без лишних разговоров сунула им сковородку с жареными свечами и посмотрела на меня так, словно я Антихрист. Я же болтал ногами, улыбался и радовался свежему воздуху, который хоть немного разбавил удушливые ароматы жареных свечей.
- А что это? – нахмурился отец, вертя сковородку.
- Испуг евонный, - ответила бабка. Я, пользуясь моментом, заглянул в сковородку, но вместо «евонного испуга» увидел странное пятно, больше похожее на то, что выхаркивал наш кот Кузя, когда от души налижется своих яиц. Бабка кивнула, как бы соглашаясь с моими мыслями, после чего добавила. – Камень.
- Камень? – переспросила мама.
- Камень, - кивнул папа, понимая, куда клонит бабка.
- «Кузины каки», - подумал я тогда, но вслух не сказал, ибо боялся, что колдунья меня проклянет.
- Приходите утром, каждое воскресенье. Буду лечить его. Тяжелый испуг, - сказала бабка и я снова ничего не понял, а вот когда она протянула родителям шуршащий сверток и наказала поить меня этим, я натурально взвыл. Опять горькие отвары. Бесполезные и невкусные.
Отвары и жареные свечи, конечно же, не помогли. Я с облегчением выдохнул и вернулся к любимым играм. Да, заикание порой раздражало, но я с ним смирился и частенько пытался обойти «затруднительные моменты». А их было предостаточно. К примеру, походы в булочную за хлебом, где заикание мешало сильнее всего, а моим персональным Эверестом стала безобидная на первый взгляд фраза – «Буханку белого».
Я надевал на Милю поводок, ибо сексуально-озабоченный пекинес, за неимением любимого обезьяна и моих игрушек, переключал внимание на других собак и без поводка радостно убегал вдаль, чтобы повиснуть у них между ног, болтаясь, как новогодняя игрушка. Затем я шел в магазин, где продавцы меня уже знали. Знали и то, что я всегда беру буханку белого, но порой забывали об этом.
- Здрасьте! – радостно говорил я, когда подходила моя очередь.
- Здрасьте… - протягивала в ответ продавщица, облаченная в белый халат и сверкая железным зубом. Я всегда считал, что железные зубы есть исключительно у людоедов, ибо в книгах они их всегда «точат», поэтому продавщицу немного побаивался.
- «Просто скажи: Буханку белого», - думал я, ощущая, как спазм сдавливает горло, но вместо этого говорил другое. – Как обычно!
- Что «как обычно»? – мрачно спрашивала меня тетка и железный зуб начинал угрожающе поблескивать и алкать моей напуганной плоти.
- Ну… ка-ак обычно, - я лукаво подмигивал и сально улыбался похабной улыбкой Лео ДиКаприо. Уверен, будь я чуть постарше, то получил бы батоном по роже, вместе скептичного хмыканья за свои ужимки.
- Откуда я знаю, что ты там обычно берешь! – рявкала тетка, хотя знала, что я вчера, позавчера и неделю назад брал буханку белого. Ну и батон. Иногда. Очередь позади меня начинала волноваться и ворчать, как кашалот, у которого прихватило живот. Люди торопились, а я тут кривляюсь, как бессердечная сволочь. И начиналось веселье. Нет, серьезно. То, как я пытался выговорить слово «буханка», куда круче голливудских комедий и недостатка в зрителях никогда не было.
- Бу-бу-бу-буууу, - моя красная рожа и пугающее бубуканье тетку не удивили. Наоборот, в её глазах мелькнуло понимание. Я же, стоя перед ней, спиной чувствовал осуждающие и насмешливые взгляды очереди. Сразу все забыли, что им нужно куда-то бежать. Куда интереснее, что же «как обычно» берет этот буйный, краснолицый и обильно потеющий мальчик с собакой, трахающей чужие ноги. Бублик? Конфеты «Бурундучок»? Бутылку лимонада?
- Булку? – вздохнула она, смилостивившись над моими потугами выплюнуть непроизносимое слово.
- Ага! – радостно отвечал я, тыкая пальцем на буханку белого. – Бе-белого!
- Три писят, - отвечала продавщица, кладя передо мной горячую буханку. Я быстро бросал на блюдечко деньги, забирал свою сдачу и, опустив голову, бежал из магазина, понимая, что завтра представление повторится, ибо вместо этой тетки будет другая. Но на душе было легко, ибо на сегодня я свою миссию выполнил. Иногда мне везло и спазма, приводившего к концерту, не было и я буднично говорил «буханку белого», расплачивался и уходил, из-за чего некоторые тетушки-продавцы считали меня юродивым, которому прикольно мычать и жестикулировать. Ну, правда. Кто его знает, что в голове у этой молодежи, приходящей в магазин с сексуально-озабоченными пекинесами.
Подобное случалось и тогда, когда отец посылал меня за сигаретами. Да, в те времена, ребенку купить сигареты было проще. Продавцам в ларьках, чаще всего, было глубоко фиолетово, себе ты покупаешь сигареты или родителям. Иногда, конечно, кривлялись и отказывались продавать, но киосков было много, поэтому перебежать дорогу и купить у конкурентов было не сложно. Сложность была в другом. Отец курил не какие-нибудь легкие для произношения «LM» или «Pall Mall», название которых можно выплюнуть, и продавец один фиг поймет, что ты хочешь. Он курил «Лаки Страйк», а потом перешел на другие труднопроизносимые марки. Для меня – то еще испытание, выговорить название продавцу.
С первым словом «Лаки» проблем не было. Я его говорил легко и свободно, а вот на «Страйк» начинал свистеть и шипеть, как давно практикующий змееуст. Будь рядом мракоборец, давно бы пристрелил шипящего отпрыска семи лет Авадой Кедаврой и полетел бы дальше патрулировать район маглов.
- Здрасьте! – неизменно радостно говорил я в окошко ларька, откуда на меня смотрела сияющая от пота физиономия продавщицы: чаще всего тучной тетки, с дикой «химкой» на голове и жуткими, как у вампира, красными губищами. Миля в этот момент орошал ядовитой уриной угол ларька, помечая его, как свою собственность.
- Здрасьте! Чего надо? – отвечала тетка, но я в этот момент преодолевал свой барьер и пытался мысленно заставить себя произнести название сигарет быстро и без привычных шипений.
- «Лаки С-с-ссссс…», - тетка скептично на меня смотрела, пока я не начинал синеть от недостатка воздуха, вытаскивала ловким движением фокусника откуда-то сверху пачку «Лаки Страйк» и клала её передо мной. – ссспасибо, - ловко переходил я к благодарности, - и жвачку на сдачу.
Если надо было купить больше одной пачки\буханки\килограмма, то я просто на пальцах показывал количество. Выглядело это, в моем понимании, круто, а на деле продавцы, наверняка, смеялись, когда только что бубукающий и шипящий, малость посиневший от недостатка воздуха мальчик небрежно показывает два пальца на вопрос «сколько». Но я был мал и тогда не загонялся насчет своей «особенности». Да, были моменты неловкости, но они быстро забывались. Сейчас об этом вспоминаешь с улыбкой.
В начальной школе с «особенностью» проблем не было, благо, что учительница оказалась понятливой. Зато я, внезапно, обнаружил в себе талант к чувственной декламации стихов, из-за чего меня моментально стали отправлять на всякие конкурсы и выступления перед ветеранами. О, это была моя минута славы, ибо все слова я говорил легко и свободно, хрупкой тростинкой стоя на сцене и с влажными глазами смотря в зал.
Моим хитом стало стихотворение «Чулочки». Кто-то говорит, что авторства Асадова, кто-то грешит на Мусу Джалиля, но мне было без разницы, ибо стоило мне начать со слов «Их расстреляли на рассвете…», как зрительный зал наполнялся всхлипами, кашлем и трубными сморканиями в носовые платки, а кто-то без стеснения гонял сопли в носу по пятому кругу и громко ревела школьная библиотекарша на заднем ряду.
Потом «особенность» постепенно ушла, но порой проявляется, пусть и не так сильно. У меня, на самом деле, много знакомых, кто страдал или страдает до сих пор от заикания. Многие этого стесняются, но мне помогло другое. Я просто принял это, как часть себя, и всегда относился к своей «особенности» с юмором.