О Громе, Рафе и Матвее.
Знал я мужика одного - Матвея. Он егерем в лесничестве работал, а точнее жил там на постоянке. Ни семьи, ни детей нет, оттого он и пропадал там в своем домике в лесу. Жил себе один, проверял силки да капканы, считал деревья, собирал травы. Иногда выходил в люди, чтобы немного продать мяса, пушнины, трав и настоек, а вместо этого взять немного благ от цивилизации: батарейки, газеты, патроны, керосин и прочую мелочь. Так же он обязательно брал головку своего любимого сыра, коньячку с водочкой и табак. Сигареты не признавал, поэтому всегда крутил себе сам.
Я еще малый был и часто ходил с Матвеем в лес. Интересно мне было.
- А какой должен быть настоящий охотник?
- А я не настоящий? – улыбался он мне широким бородатым лицом.
- Я тоже хочу стать охотником.
- Не знаю, каким должен быть охотник, но скажу тебе каким он быть не должен. Хуже всех качеств в охотнике это жадность.
- Жадность!?
- Да-да, она самая. Охотник не должен брать больше того, что ему надо для жизни и выживания. Он должен забыть про наживу и думать меньше о себе и больше о животных.
- А ты мне дашь стрельнуть в кого-то?– Тут же я менял тему, забыв о его нравоучениях.
- Рано тебе в кого-то стрелять. Но в банку можешь два патрона высадить.
Радости моей не было предела.
Как часто случается, детские меты остаются там же – в детстве. Охотником я не стал, но связь с Матвеем не потерял и иногда навещал его. Для меня такой отпуск был лучше любого другого. Когда вокруг природа, лес. Связи с цивилизацией тоже нет, но это даже к лучшему.
Птицы поют кругом. Вот так вот выйдешь рано утром, когда еще туман плотный и вдохнёшь полной грудью эту слизь и так сразу приятно становится. А звуки какие там по утрам… опять же в туман. Какие-то они тяжелые, как будто прорываются через водную пыль. Хотя нет, даже не тяжелые, а жирные. Завоет где-то волк и вой этот как колокольный звон, долго еще блуждает по лесу, пугая животных.
Скучно стало Матвею, хотя для меня до сих пор вопрос открытый. Сорок лет не скучал, а тут, скучно ему стало. Короче говоря, взял он себе щеночка забавы ради. Ни родословной у него не было, ни паспорта, ни прививок. Подобрал он его на рынке, когда за продуктами ездил так и прижился он у него. И рядом с избушкой теперь стояла будка. Жили они вдвоем, охраняли лес.
А пес-то оказался не из хрупких. Явно в его родословной затесался то ли мастифф то ли овчарка какая-то, потому как Раф, так Матвей назвал своего друга, вымахал здоровенной собакой. Еще щенком он часто пытался лаять и рычать одновременно, отчего выдавал что-то типа: рфффф…. раф, раф… поэтому так Матвей и назвал его.
Сдружились они, а по-другому и быть не могло. Что касается меня, то по первой, Раф относился ко мне с некоторой настороженностью, и мои чувства были к нему взаимными. Сложно не относится с опаской к этому комку шерсти, у которого голова как твои две. Но после пары раз наша дружба наладилась. Сухой корм сделал свое дело и Раф всегда подбегал ко мне, заваливался и начинал облизывать и выпрашивать корм.
Так и жили Матвей да Раф. Куда Матвей, туда и пес.
На следующий год, когда я приехал к Матвею, ко мне никто не кинулся на грудь, не начал облизывать и не выпрашивал корм. Как сказал Матвей, Раф погиб трагической смертью, в бою с волком.
- Вон его могилка, - ткнул Матвей на небольшой холмик с крестом, под деревом.
Приличия ради и за ненадобностью я высыпал приготовленный корм на могилку.
И видел я, как тяжело Матвею было свыкнуться с мыслью, что Рафа больше нет. Наверное это может показаться глупым или нереальным, но именно из-за смерти Рафа, Матвей стал чаще прикладываться к горлышку.
- Ты бы завел себе кого-нибудь, - советовал я ему.
- Не могу, - отвечал Матвей, - нет больше такой собаки и не будет никогда.
И так странно было видеть слезы у взрослого мужика, которые он как мог пытался сдержать.
Я понимал и видел, что Матвей медленно и уверенно спивается. Поэтому, когда в следующий раз он выбрался в цивилизацию, я настоял на том, чтобы взять щенка.
- Что ты понимаешь, - говорил он мне, - это должно быть от сердца, вот здесь, - приложил он грубую ладно к груди. – Проходя мимо щенка, я почувствовал укол и поэтому взял его. Или ты думаешь я его от жалости взял? Что я малый какой-то. А вот так брать, да еще и покупать щенка я не могу. Вот пока не ёкнет, не могу ничего поделать.
В конце моего отпуска, когда Матвей провожал меня и снова оказался в городе, я снова настоял на том, чтобы он все-таки взял себе щенка. И, хотя он продолжал отпираться и разглагольствовать о том, что у него ничего не ёкает и не шаволится в груди, но щенка все-таки взял.
- Может у них и родство какое есть, - сказал Матвей, - Рафа я тут же на рынке подобрал.
И стал жить Матвей бок о бок с новым другом Громом. И вырос Гром ни чуть не меньше Рафа, правда расцветкой отличался. Раф-то яркий был, палевый, а Гром весь черный, кроме одного белого пятнышка на левой стороне груди. Матвей часто называл его цыган.
С самых первых дней жизнь у них не заладилась. Гром сожрал, весь запас его любимого сыра, а потом запутался и разгрыз рыболовную сеть. Получил он, правда тогда по первое число и долго потом в будке прятался.
- Ух… цыган, - прикрикивал Матвей проходя мимо будки. – Весь черный и душа твоя черна.
Не сошлись они характерами.
Матвей все сравнивал его с Рафом и жалел о том, что перед ним не сам Раф, а это жалкое подобие верного пса.
Заслышав вой волков, Гром прижимал уши и бежал к будке, а Матвей только презрительно смотрел ему в след.
Ушел однажды Матвей в лес и оставил Грома охранять хозяйство. А как вернулся, то увидел что те немногие птицы которые были в хозяйстве, все передавлены и мертвы. Разбросал их кто-то по двору. Так и не узнал Матвей кто это сделал. То ли лиса всех подавила, то ли сам Гром. Но как бы там ни было, взбесился Матвей на Грома.
Сильно разозлился он. Да в этот вечер еще и поддал чуть больше обычного.
Сидел он в своей избушке, чадил терпким табаком, а рядом Гром в ногах лежал.
- Что ж ты так поступил-то, черная твоя душа? – спросил он пса. – Что это ты не смотришь даже на меня, а? стыдно? Или боишься? А может, презираешь ты меня? А? – но Гром и на это никак не отреагировал.
Матвей тяжело встал, подошел и ногой ткнул его в бок, на что гром оскалился и остался лежать на месте.
- Это ты мне! – полукрикнул Матвей. – Мне!?
Он не поверил своим глазам. Ему и в голову не могло прийти, что бы его же собака на него скалилась.
- Ну, пшел от сюда, - и Матвей попытался сдвинуть пса, на что Гром согнулся и укусил Матвей за ногу. Хорошо так приложился.
Матвей закричал и отпрыгнул. Секундный шок и испуг тут же прошли, и глаза его начали пылать гневом. Не чувствуя боли от укуса, Матвей направился к грому. Подойдя вплотную он размахнулся и как следует вложился в удар. Кожаный сапог плотно пришелся по правому боку Грома.
Гром не ожидал удара, хотя и следил за хозяином. Он заскулил и отпрыгнул. Прижав уши, он кинулся к выходу, но дверь была заперта. После чего Гром несколько раз пробежал по дому, переворачивая стулья и разметая все вокруг себя. Затем он решил спрятаться под стол, откуда и продолжал следить за Матвеем.
- Не уйдешь? – крикнул Матвей и в два шага оказался возле стола.
Гром, почуяв беду, вновь оскалился.
- Ах ты ж цыган проклятый! – рык Грома еще больше разозлил Матвея, который начал бить его под столом.
Поначалу Гром пытался укусить или ударить лапой, но спустя минуту он лишь скулил и извивался на полу как уж на сковородке.
Удар следовал один за другим и лишь после того, как Гром не проронил ни звука, Матвей остановился.
В кромешной тишине было слышно лишь тяжелое дыхание Матвея. Он стоял над полумертвым Громом, крепко сжав кулаки. В глазах еще продолжала гореть ярость, но с каждой секундой, пелена с глаз спадала и Матвей начинал понимать, что же он натворил.
Он медленно выдохнул и решил выйти проветриться. Оставив дверь открытой, Матвей спустился и начал вытирать кровь с сапог о траву. Минут пять он оглядывал сапоги со всех сторон и лишь потом, скрутил самокрутку, присел на крыльце и закурил.
Когда уголек уже жег пальцы, Матвей услышал сзади шорох. Это Гром полз на передних лапах, царапая деревянный пол.
Стыдно стало Матвею, он отвернулся, а Гром немного полежав без движений, умудрился подняться на четыре лапы, прихрамывая и изгибаясь, побрел в будку.
- Там он? – спросил я указываю на одинокую будку.
- Да нет, же. Это еще месяц назад было. Дело в том, что на следующее утро я его так и не увидел. Ни на следующее, ни после он не появлялся. Свыкся я уже, что нет его, хотя где-то внутри все-таки надеялся, что не исдох и еще вернется. И вот вчера, пошел я в лес, грибов поискать после дождика. И не взял с собой ничего. Свободу и превосходство тут свое почуял. А это ведь лес. Тут так нельзя, тут всегда надо быть начеку. Наклонился я за белым, а боковым зрением серого заметил. Тут же дикий страх пробрал. Ну, все думаю, крышка мне. У меня всего-то, сумка была да ножик, вот, с мизинец, да еще и лезвие там тонкое, глядишь обломится. Медленно, чтоб не провоцировать, я встал в полный рост, повернулся к нему лицом и аккуратно так, шаг за шагом назад ухожу. Смотрю в его желтые бешенные глаза и как черепаха двигаюсь. А он на меня уставился, в полуприсядке такой смотрит и клыками светит. Рычит зараза. Один момент и он уже в шаге от меня. Я естественно отпрыгиваю, а сам справа слышу еще кто-то рычит. Выскакивает Гром и на полпути сбивает волка в сторону. Я сумку с ножом бросил, руки в ноги и бежать. И вот я здесь…
Матвей вздохнул и хлопнул себя по ногам, будто вставать собирается.
- А гром. Где он? Жив?
- Сдох он, - с болью в голосе сказал Матвей, - вчера же, поздним вечером приполз обратно. Вон там теперь он, - указал Матвей на свежую могилку рядом с Рафом, - там теперь оба они, - поправил он.
Я еще малый был и часто ходил с Матвеем в лес. Интересно мне было.
- А какой должен быть настоящий охотник?
- А я не настоящий? – улыбался он мне широким бородатым лицом.
- Я тоже хочу стать охотником.
- Не знаю, каким должен быть охотник, но скажу тебе каким он быть не должен. Хуже всех качеств в охотнике это жадность.
- Жадность!?
- Да-да, она самая. Охотник не должен брать больше того, что ему надо для жизни и выживания. Он должен забыть про наживу и думать меньше о себе и больше о животных.
- А ты мне дашь стрельнуть в кого-то?– Тут же я менял тему, забыв о его нравоучениях.
- Рано тебе в кого-то стрелять. Но в банку можешь два патрона высадить.
Радости моей не было предела.
Как часто случается, детские меты остаются там же – в детстве. Охотником я не стал, но связь с Матвеем не потерял и иногда навещал его. Для меня такой отпуск был лучше любого другого. Когда вокруг природа, лес. Связи с цивилизацией тоже нет, но это даже к лучшему.
Птицы поют кругом. Вот так вот выйдешь рано утром, когда еще туман плотный и вдохнёшь полной грудью эту слизь и так сразу приятно становится. А звуки какие там по утрам… опять же в туман. Какие-то они тяжелые, как будто прорываются через водную пыль. Хотя нет, даже не тяжелые, а жирные. Завоет где-то волк и вой этот как колокольный звон, долго еще блуждает по лесу, пугая животных.
Скучно стало Матвею, хотя для меня до сих пор вопрос открытый. Сорок лет не скучал, а тут, скучно ему стало. Короче говоря, взял он себе щеночка забавы ради. Ни родословной у него не было, ни паспорта, ни прививок. Подобрал он его на рынке, когда за продуктами ездил так и прижился он у него. И рядом с избушкой теперь стояла будка. Жили они вдвоем, охраняли лес.
А пес-то оказался не из хрупких. Явно в его родословной затесался то ли мастифф то ли овчарка какая-то, потому как Раф, так Матвей назвал своего друга, вымахал здоровенной собакой. Еще щенком он часто пытался лаять и рычать одновременно, отчего выдавал что-то типа: рфффф…. раф, раф… поэтому так Матвей и назвал его.
Сдружились они, а по-другому и быть не могло. Что касается меня, то по первой, Раф относился ко мне с некоторой настороженностью, и мои чувства были к нему взаимными. Сложно не относится с опаской к этому комку шерсти, у которого голова как твои две. Но после пары раз наша дружба наладилась. Сухой корм сделал свое дело и Раф всегда подбегал ко мне, заваливался и начинал облизывать и выпрашивать корм.
Так и жили Матвей да Раф. Куда Матвей, туда и пес.
На следующий год, когда я приехал к Матвею, ко мне никто не кинулся на грудь, не начал облизывать и не выпрашивал корм. Как сказал Матвей, Раф погиб трагической смертью, в бою с волком.
- Вон его могилка, - ткнул Матвей на небольшой холмик с крестом, под деревом.
Приличия ради и за ненадобностью я высыпал приготовленный корм на могилку.
И видел я, как тяжело Матвею было свыкнуться с мыслью, что Рафа больше нет. Наверное это может показаться глупым или нереальным, но именно из-за смерти Рафа, Матвей стал чаще прикладываться к горлышку.
- Ты бы завел себе кого-нибудь, - советовал я ему.
- Не могу, - отвечал Матвей, - нет больше такой собаки и не будет никогда.
И так странно было видеть слезы у взрослого мужика, которые он как мог пытался сдержать.
Я понимал и видел, что Матвей медленно и уверенно спивается. Поэтому, когда в следующий раз он выбрался в цивилизацию, я настоял на том, чтобы взять щенка.
- Что ты понимаешь, - говорил он мне, - это должно быть от сердца, вот здесь, - приложил он грубую ладно к груди. – Проходя мимо щенка, я почувствовал укол и поэтому взял его. Или ты думаешь я его от жалости взял? Что я малый какой-то. А вот так брать, да еще и покупать щенка я не могу. Вот пока не ёкнет, не могу ничего поделать.
В конце моего отпуска, когда Матвей провожал меня и снова оказался в городе, я снова настоял на том, чтобы он все-таки взял себе щенка. И, хотя он продолжал отпираться и разглагольствовать о том, что у него ничего не ёкает и не шаволится в груди, но щенка все-таки взял.
- Может у них и родство какое есть, - сказал Матвей, - Рафа я тут же на рынке подобрал.
И стал жить Матвей бок о бок с новым другом Громом. И вырос Гром ни чуть не меньше Рафа, правда расцветкой отличался. Раф-то яркий был, палевый, а Гром весь черный, кроме одного белого пятнышка на левой стороне груди. Матвей часто называл его цыган.
С самых первых дней жизнь у них не заладилась. Гром сожрал, весь запас его любимого сыра, а потом запутался и разгрыз рыболовную сеть. Получил он, правда тогда по первое число и долго потом в будке прятался.
- Ух… цыган, - прикрикивал Матвей проходя мимо будки. – Весь черный и душа твоя черна.
Не сошлись они характерами.
Матвей все сравнивал его с Рафом и жалел о том, что перед ним не сам Раф, а это жалкое подобие верного пса.
Заслышав вой волков, Гром прижимал уши и бежал к будке, а Матвей только презрительно смотрел ему в след.
Ушел однажды Матвей в лес и оставил Грома охранять хозяйство. А как вернулся, то увидел что те немногие птицы которые были в хозяйстве, все передавлены и мертвы. Разбросал их кто-то по двору. Так и не узнал Матвей кто это сделал. То ли лиса всех подавила, то ли сам Гром. Но как бы там ни было, взбесился Матвей на Грома.
Сильно разозлился он. Да в этот вечер еще и поддал чуть больше обычного.
Сидел он в своей избушке, чадил терпким табаком, а рядом Гром в ногах лежал.
- Что ж ты так поступил-то, черная твоя душа? – спросил он пса. – Что это ты не смотришь даже на меня, а? стыдно? Или боишься? А может, презираешь ты меня? А? – но Гром и на это никак не отреагировал.
Матвей тяжело встал, подошел и ногой ткнул его в бок, на что гром оскалился и остался лежать на месте.
- Это ты мне! – полукрикнул Матвей. – Мне!?
Он не поверил своим глазам. Ему и в голову не могло прийти, что бы его же собака на него скалилась.
- Ну, пшел от сюда, - и Матвей попытался сдвинуть пса, на что Гром согнулся и укусил Матвей за ногу. Хорошо так приложился.
Матвей закричал и отпрыгнул. Секундный шок и испуг тут же прошли, и глаза его начали пылать гневом. Не чувствуя боли от укуса, Матвей направился к грому. Подойдя вплотную он размахнулся и как следует вложился в удар. Кожаный сапог плотно пришелся по правому боку Грома.
Гром не ожидал удара, хотя и следил за хозяином. Он заскулил и отпрыгнул. Прижав уши, он кинулся к выходу, но дверь была заперта. После чего Гром несколько раз пробежал по дому, переворачивая стулья и разметая все вокруг себя. Затем он решил спрятаться под стол, откуда и продолжал следить за Матвеем.
- Не уйдешь? – крикнул Матвей и в два шага оказался возле стола.
Гром, почуяв беду, вновь оскалился.
- Ах ты ж цыган проклятый! – рык Грома еще больше разозлил Матвея, который начал бить его под столом.
Поначалу Гром пытался укусить или ударить лапой, но спустя минуту он лишь скулил и извивался на полу как уж на сковородке.
Удар следовал один за другим и лишь после того, как Гром не проронил ни звука, Матвей остановился.
В кромешной тишине было слышно лишь тяжелое дыхание Матвея. Он стоял над полумертвым Громом, крепко сжав кулаки. В глазах еще продолжала гореть ярость, но с каждой секундой, пелена с глаз спадала и Матвей начинал понимать, что же он натворил.
Он медленно выдохнул и решил выйти проветриться. Оставив дверь открытой, Матвей спустился и начал вытирать кровь с сапог о траву. Минут пять он оглядывал сапоги со всех сторон и лишь потом, скрутил самокрутку, присел на крыльце и закурил.
Когда уголек уже жег пальцы, Матвей услышал сзади шорох. Это Гром полз на передних лапах, царапая деревянный пол.
Стыдно стало Матвею, он отвернулся, а Гром немного полежав без движений, умудрился подняться на четыре лапы, прихрамывая и изгибаясь, побрел в будку.
- Там он? – спросил я указываю на одинокую будку.
- Да нет, же. Это еще месяц назад было. Дело в том, что на следующее утро я его так и не увидел. Ни на следующее, ни после он не появлялся. Свыкся я уже, что нет его, хотя где-то внутри все-таки надеялся, что не исдох и еще вернется. И вот вчера, пошел я в лес, грибов поискать после дождика. И не взял с собой ничего. Свободу и превосходство тут свое почуял. А это ведь лес. Тут так нельзя, тут всегда надо быть начеку. Наклонился я за белым, а боковым зрением серого заметил. Тут же дикий страх пробрал. Ну, все думаю, крышка мне. У меня всего-то, сумка была да ножик, вот, с мизинец, да еще и лезвие там тонкое, глядишь обломится. Медленно, чтоб не провоцировать, я встал в полный рост, повернулся к нему лицом и аккуратно так, шаг за шагом назад ухожу. Смотрю в его желтые бешенные глаза и как черепаха двигаюсь. А он на меня уставился, в полуприсядке такой смотрит и клыками светит. Рычит зараза. Один момент и он уже в шаге от меня. Я естественно отпрыгиваю, а сам справа слышу еще кто-то рычит. Выскакивает Гром и на полпути сбивает волка в сторону. Я сумку с ножом бросил, руки в ноги и бежать. И вот я здесь…
Матвей вздохнул и хлопнул себя по ногам, будто вставать собирается.
- А гром. Где он? Жив?
- Сдох он, - с болью в голосе сказал Матвей, - вчера же, поздним вечером приполз обратно. Вон там теперь он, - указал Матвей на свежую могилку рядом с Рафом, - там теперь оба они, - поправил он.