На приёме у Белой Совы (рассказ №31из серии "Другие миразмы")⁠⁠

В ожидании приёма у терапевта Белой Совы от скуки придумывал всякие смешные сценки и хихикал над ними. Сидящая напротив меня змея в каштановом парике пружинистых буклей ела апельсиновое варенье железной ложкой из трёхлитровой банки, которую поставила себе на туловище и придерживала свободной чешуйчатой рукой с зелёным металлическим отливом и жёлтой ладонью в белых расплывах. На банке красовался коричневый, потрёпанный по краям пластырь с бледно-синей, полустёртой надписью “ЯД №9”. Змея поднесла ложку с цитрусовым варом к своей распахнутой маслянисто-оранжевой пасти, бугорковой, ребристой нёбом, влажно блестящей и охваченной сеткою красных прожилок, прорванной рядами острых загнутых зубов. Покосившись на меня, змея медленно закрыла страшную пасть и отвела ложку вниз, задержав её аккурат над баночной горловиной.

- Смех без причины - знак дурачины, - чопорно прошипела она.

- Может быть, но в моём случае причина есть.

- И над чем же ты смеёшься?

- Над зайцем и лисой. Пьяный заяц шёл по мосту и, перевалившись через парапет, громыхнулся на лису, которая собралась наконец-то покакать. Она, скажу без ложной скромности, страдала запором и выпила слабительного в количестве, рекомендованном Ллойдом Кристмасом.

- Фу, - брезгливо поджала губы змея. - Это неприлично, гадко, возмутительно и вовсе не смешно! Над такими вещами нельзя смеяться. Поставь себя в… как там… в тарелку лисы. Тебе было бы приятно, если бы ты, скажем так, справлялся, а на тебя упал весьма нетрезвый заяц?

- Самое меньшее, я был бы удивлён этому событию.

- Да и сами пьяницы никому неинтересны. Нельзя смеяться над тем, что возмутительно и неинтересно. Нельзя смеяться над кем-то. - В змею вцепился бес нравоучения. И потащил её сей демон по длинной анфиладе затхлых подвалов Морализаторства. - Нельзя смеяться над смертью, над религиями, над детьми...

- Почему? Дети любят говорить смешное и совершать смешное. Многие взрослые зачастую презабавно говорят и презабавно поступают. Я и сам не исключение. Однако я непрочь посмеяться над собой и над другими. Собственно, я смеюсь не конкретно над людьми, а над их чудачествами. И не со зла.

- Не вижу разницы. - Змеиный голос можно было колоть на ледяные кубики консерватизма и охлаждать горячие лбы новаторства или вырезать из него тяжёлые копья менторов и пронзать горячие сердца устремлений. - Кто-то не поймёт и вспылит, подумав, что именно со зла. Особенно незнакомые тебе люди. А за детей оскорбятся их матери, и тогда тебе станет не до шуток.

- Такими матерями злоба и руководит. Не зная меня, они тут же спешат заподозрить меня в плохом.

- Люди, как правило, не понимают даже тех, кого хорошо знают или думают, что хорошо знают. В общем, над собой и людьми лучше не смеяться.

- Над собой-то почему нельзя? - удивился я.

- А решат, что ты легкомысленный и серьёзное дело тебе не доверить.

- Ну а над смертью почему бы не посмеяться? Уж её-то, пожалуй, заденешь...

- В мире постоянно кто-то умирает, а их родные и близкие скорбят над их постелями и гробами. Смеясь над смертью, ты смеёшься над их горем.

- Я смеюсь не над их горем. Я смеюсь над страхом перед отправкой на тот свет и связанными с ней суевериями. Конечно, типцы, которые хотели бы, чтобы после их кончины по ним лили слёзы и куксили унылые рожи, отыщутся всегда, но скорбеть по ним тем паче не стоит. Нормальный человек только расстроится, если его близкие предадутся горю и унынию.

Змея помешала ложкой в банке, зачерпнула варенья, съела его и наглядно облизалась фиолетово-синим раздвоенным языком. Красноречивый взгляд её холодных желтковатых глаз давал обо мне предельно ясную характеристику. Например, в качестве порошкообразной добавки к апельсиновой кожуре я буду превосходен. Но в качестве живого и тем более говорящего существа я отвратен до крайности.

- Осталась религия.

- У любого разумного существа есть право верить в высшие силы.

- Это верно подмечено, у любого разумного. Однако смеяться нужно над теми, кто возлагает на высшие силы чересчур много, в том числе и ответственность за собственную жизнь. Не хочешь прожить свои денёчки впустую - прислушивайся к себе и думай своей головой. Полно и таких, кто во всех своих бедах, недовольствах и даже в собственных злобном характере и тупоумии винит высшие силы, но не спешит благодарить те же высшие силы за приобретённое благополучие.

Есть собеседники, которые напрочь игнорируют все доводы, кроме собственного мнения. Змея могла бы руководить сектой Игнорирующих Все Подходы, Противоречащие Нашему Мнению в качестве верховной жрицы.

- Если кто-то во что-то верит, значит так надо, - прошипела она и медленно облизала ложку.

На вид змее около тридцати, по-своему она весьма привлекательна, но в её облизывании нет и намёка на эротику. Это косвенное убийство любого проявления эротичности.

- Над чем же тогда можно смеяться?

- Над нейтральными шутками.

- Это над какими?

- Над такими. Некая дама не могла отыскать кастрюлю. Уже собравшись в посудную лавку, она вспомнила, что отдала кастрюлю соседке. Ну вот, подумала она, я оделась и разделась за пять минут.

- Но это не смешно.

- Зато никто не расстроится. Не смейся над глупостью - примут за дурака. Не смейся над серьёзным - кого-нибудь да обидешь.

- Но разве несмешная шутка не станет для меня и глупой? И над чем же тогда смеяться? Нейтральное на то и нейтральное, что это никому ненужный шлак.

- Вот над шлаком и смейся. - Голос змеи олицетворял негашеную известь в герметичном сосуде, в который по шлангу пустили воду. - А не хочешь, вежливой улыбки вполне достаточно.

В мутно-белом плафоне замерцал венозно-голубой огонёк. Оставив змею с её вареньем, я вошёл в кабинет Белой Совы.

На синей столешнице врача успокаивающе розовела резиновая улитка.

- У меня горло болит, - сказал я.

Стоящая у стола Белая Сова в белом халате пристально посмотрела мне в глаза, словно хотела вычерпать их взглядом.

- Замечательно, - сказала она, - снимай штаны.

- Горло, а не... - повторил я.

- Снимай, снимай.

Я пожал плечами и спустил брюки.

- Трусы тоже снимай.

- Но там у меня горла нет и ничего не болит.

- Хочешь, чтобы заболело?

- Нет, - осторожно сказал я.

- Снимай. Обследую карманно.

Карманно? Но трусы я спустил. Согнутым в крючок пальцем Белая Сова отвела карман своего халата.

- Суй.

- Как сувать? - не понял я.

- Тестикулами вниз, - нетерпеливо сказала Белая Сова. - Можешь верх, если получится. Первый раз суёшь что ли?

- Так-то да.

- Окунай свои яички в мой карман.

Привстал на цыпочки и, преодолевая неловкость, окунул.

- Вынимай.

Вынул. Из другого кармана Белой Совы с частыми механическими щелчками и рывками, как лист из старого принтера, вылез монохромный прямоугольник рентгеновского снимка.

- Одевайся.

Оделся.

- Так я и думала! - воскликнула Белая Сова, рассматривая прозрачно-серую флюорограмму. - В твоих гонадах завелись эненатайские секачи. Жуткие твари, скажу я тебе. Первый звоночек - слезящиеся глаза. Сейчас эпидемия. У 70 процентов мужского населения страны секачи в яйцах города возводят, а у сорока процентов женского населения играют на губе и губу же заворачивают. Видишь тёмно-серые точки? Это секачи. У тебя полные яйца паразитов, дурачок.

Глянул и обмер. Мои яички, изображённые на зернистой картинке двумя подобиями рыбьих пузырей, кишмя-кишели тёмно-серыми точками. Полные яйца секачей! Протёр глаза. Вроде, и правда, слезились.

- Какие ещё города?

- Эненатайские.

- И что это значит?

- Это значит, что тебе надо лечиться, - веско сказала Белая Сова, - иначе твоим яичкам будет бо-бо.

- Это заразно?

- Нет, если вычеркнуть секс из своих увлечений.

- На... сколько вычеркнуть?

- На год, такова продолжительность полного курса лечения. Мастурбация не то что разрешается, она обязуется. Но не чаще одного-двух раз в сутки.

- Год мастурбировать?! Как?!

- Рукой. Правой или левой, какой удобней. Можешь использовать секс-куклу, но - нотабене! - после соития не забывай тщательно промывать её. Занимаясь сексом, ты вместе со спермой передаёшь партнёрше эненатайских секачей. Презервативы тут не помогут, секачи рассекают их и превращают в рваньё за считанные макросекунды, вырываются наружу и, так сказать, размахивая саблями и оголтело вопя, начинают возводить города или же играть на губе. Шустрые ребятишки. Станет невмоготу, займись любовью с гигантской самкой богомола, дальней потомицей секачей.

Я не оценил её воистину тонкого юмора, зато понял, что состряпать из одного года лет десять проще простого.

- Год... - уныло протянул я. - А это из-за жучков яйца иногда вкатываются внутрь?

- Из-за них, - кивнула Белая Сова. - А забросишь лечение, и член вкатится. Распухнет и вкатится.

Мне стало страшно. Просто страшно и страшно некогда. На часах начало восьмого, а аптеки закрываются в восемь! Я должен успеть! Я должен!