Маня Мильграм. "Ничего не будет. Я так решила"⁠⁠

Пост в Лигу Психотерапии.

(Пример адаптации)

Мама с детства мне говорила: любой опыт, любой навык, любые умения находят свое место и время в жизни и пригождаются в самый подходящий момент. А еще мама говорила: прислушивайся к жизни, заглядывай в открытые двери, ведь, может быть, тебе именно туда. Не отвергай то, что идет тебе в руки, присмотрись. Не проламывай стены головой — покалечишься. Жизнь сама выведет тебя туда, куда нужно именно тебе, Мане Мильграм.

Шли годы. Я не верила. Ведь сложно поверить в то, что тебе пригодятся 9 лет ежедневной многочасовой каторги за роялем, если ты бросила это в один день, выкинула рояль на помойку и не прикасаешься к клавишам вот уже 15 лет. К 27 годам список из «сложно поверить» уже был довольно увесистым. Именно в этом возрасте я переехала в Израиль с пятью чемоданами, бережно собранными моей мамой, в которых была даже швабра (тазик не влез), двумя котами, абсолютным непониманием перспектив, но устойчивым ощущением, что пора маме поверить и прислушаться к жизни.

Перед отъездом многие знакомые и друзья меня спрашивали: «Зачем ты уезжаешь?» У тебя же здесь все есть: родители, друзья, квартира, интересная работа. Но внутренний компас мне указал на юг. И я полетела.

День за днем я пробиралась вглубь эмиграции. Каждый шаг называла победой, за каждое достижение себя хвалила. Открыла счет в банке, заказала чековую книжку, получила карту? Умница. Научилась заказывать на дом корм и песок для котов на иврите? Молодец. Нашла работу?..

В ноябре я неожиданно для себя уехала на неделю в Венецию. Первый выезд за границу. Я снова почувствовала тот нежный флёр московской жизни: русская в Венеции, русская на могилах Стравинского и Дягилева. В один из вечеров я оказалась на закрытом концерте Валерия Афанасьева. Двадцать приглашенных. Блеск хрусталя отражался на шейных платках напомаженных мужчин. В ухе зашелестело.

— Знаешь, кто это?

– Кто?

– Мариолина Дориа де Дзулианни.

Передо мной стояла венецианская муза Бродского. Еще красивее, чем на фотографиях, которые я с жадностью и завистью рассматривала в шестнадцать лет. А после — итальянское белое вино, вид на Гранд-канал, интеллектуальные беседы с маэстро…

– Ма-асква, интеллигенция! Что сиськи мнешь? Капусту никогда не мыла?

Второго декабря я заступила на свою первую смену в Израиле, на свою первую смену на кухне. Вокруг меня носились люди, неизвестный иврит перемежался с известным русским матом. Я тщательно мыла 20 килограммов цветной капусты.

– Капусту домоешь, начинай перебирать шпинат. Поняла?

– Хорошо. А как?

– Руками!

После первой смены я пришла домой в три часа ночи, открыла фейсбук и написала личное сообщение своему другу: «Нашла работу. Устроилась в ресторан поваром-заготовщиком. 5-6 смен в неделю с 4 вечера до 1.30 ночи». Через секунду получила ответ: «Поздравляю. Тебя хватит на три, максимум четыре смены». Я ждала слова поддержки, а вместо этого мне недвусмысленно намекнули на мою кисейность, белоручечность и рафинированность. Мол, не для московской это девочки из театральной семьи ночами грязь из-под ногтей выковыривать.

Работа мне нравилась. За нее хорошо платили (еще не пропала привычка переводить шекели в рубли и представлять, сколько сумочек в Москве я могла бы купить на свою кухарскую зарплату). Нас отпускали два-три раза за смену на десятиминутный перерыв. Вкусно кормили.

Моим напарником был 36-летний Ави — эфиоп, иудей, гей, не говорящий ни одного слова по-английски. Ровно в семь с верхней кухни принесли ужин. Я беспомощно окинула взглядом кухню и не обнаружила ни одного стула. Ави подошел ко мне, указал на нижнюю полку кухонного стола, жестами объяснил, чтобы я села. Через секунду передо мной стоял большой бак с мусором, на него Ави поставил противень с тарелкой. Я устремила вилку в рот, и тут вдруг всплыли воспоминания летающих по клавиатуре рук Афанасьева, звона бокалов и мерцающей воды Гранд-канала. От истерического смеха я поперхнулась «Примаверой» без бекона. Сливочный соус вытекал через нос.

Прислушиваться к жизни. Не отвергать то, что идет к тебе в руки.

Я не искала работу ни одного дня. В какой-то момент я поняла, что накопленные деньги вот-вот закончатся, и мне стало не по себе.

– А где ты работаешь? — спросила я свою одногруппницу по ульпану.

– В ресторане я. В хорошем. Заготовщицей. Хорошая работа, деньги нормальные. Мне хватает.

– Слушай, а спроси там у себя, может еще нужны люди. У меня деньги заканчиваются.

Я попросила об этом просто так, просто чтобы самой себе сказать: «Смотри, ты начала искать работу». Но я не верила, что я, да на кухне, да заготовщицей… Три языка, два высших филологических образования и морковку резать? Самооценка заиграла в крови.

Через три дня мне позвонил Петя, управляющий рестораном.

– Маня, вы можете сегодня подойти на собеседование в два часа?

– Конечно, — ответила я растерянным голосом.

Собеседование на заготовщика? В последний раз я готовила в браке три года назад, и мужу не нравилось.

– Маня, кем вы работали в Москве?

– Ивент-менеджером.

– Это что?

– Я организовывала разного рода культурные мероприятия, например, литературные или театральные фестивали.

– Ээээ… Маня, а вы уверены, что вам к нам?

– Нет. Но у меня заканчиваются деньги, и мне нужна работа. Сообщите мне, пожалуйста, о любом вашем решении, чтобы я зря время на ожидание не тратила.

– Я уже принял решение. Я вам позвоню и сообщу день, когда вы выходите на работу.

Боже мой, это было чистое счастье. Настоящая работа, вот так вот сразу, и деньги нормальные. Хоть резать научусь!

Шли дни, недели, месяцы. Я была довольна своей простой кухарской жизнью. Я давно забыла, что такое маникюр и с улыбкой вспоминала себя ту, московскую, которая перед каждым выходом в свет делала маникюр, педикюр, макияж, укладку волос и тщательно подбирала сумочку к туфелькам. «Присматривайся к тому, что тебе дает жизнь», — вертелись мамины слова у меня в голове. Ну, хорошо, спесь, положим, кухня-то из меня повыбила. Но только этого ли ради я здесь нахожусь?

– Ничего не будет.

– Дай мне шанс.

– Нет, ты не понял. Если я говорю, что ничего не будет, значит ничего не будет.

Я стала замечать, что он заходит на нашу кухню специально посмотреть на меня. Еще один день, еще один, следующий… «О, Боже! Опять отказывать, — подумала я. — Может, пронесет».

– Как тебя зовут? — неожиданно для самой себя спросила я.

– Адиэль.

– Хм. Адиэль.

«Не запомню», — подумала я и продолжила резать морковку.

Мои близкие друзья, Таня и Женя, чудесная пара, с момента моего приезда стали переживать, что я одна.

– Ну что? Как дела в личной жизни?

– Никак, — обрывала я.

– Ну ничего. Тут быстро она находится.

К слову сказать, я всегда была против поисков. Мне говорили: «Ну, найди ты себе уже кого-нибудь!» А я не понимала, почему я должна кого-то искать. Если кому-то нужно, пусть сами меня ищут.

– Ну как? — в очередной раз спросила меня Таня.

– Да вот один наворачивает вокруг меня круги. Только он еще не знает, что ничего не будет.

– Почему не будет?

– Потому что я так решила.

– Ну, посмотрим.

Через две недели после этого разговора я с упоением целовалась с йеменско-ашкиназским Адиэлем на заднем дворе ресторана в 4 часа утра. «Боже мой, как целуется», — мелькнуло в голове. — «А как пахнет…»

– Нет! — очнулась я.

– Не здесь?

– Нет.

– Не здесь.

– Ничего не будет.

– Дай мне шанс.

– Нет, ты не понял. Если я говорю, что ничего не будет, значит ничего не будет. Что ты от меня хочешь?

– Быть с тобой.

– Одну ночь? Это не со мной.

– Нет, я хочу быть с тобой.

Наутро на меня обрушились воспоминания о прошлой ночи. «Нет, ничего не будет», — уверенно заявила я своему отражению в икеевском зеркале. Запах мальчика вдруг засвербил в носу. Я стала собираться в Иерусалим на запланированную встречу с русским писателем.

– Манька, ну, рассказывай.

Напротив меня сидел маленький веселый еврей, которого знает вся страна, и не одна. «Может быть, ты и кухарка, а кофе с писателями как раньше пьешь», — чуть не захлебнувшись собственной гордостью, заявило мне мое внутреннее «Я».

– Вчера целовалась. — сходу решила я поделиться последними новостями.

– И как?

– Хорошо.

– Это полдела. Поверь старому еврею.

– Но ничего не будет.

– Почему?

– Потому что я так решила.

– А он?

– Просит дать шанс.

– А ты?

– Не даю.

– А ты дай.

– ??

– Шанс ему дай.

– А смысл?

– А посмотрим.

– А если не получится?

– Значит не получится.

– Опять страдать?

– А ты не страдай.

– А он?

– А это уже его дело.

Через месяц я была влюблена. Через два я была влюблена по уши. Через три я уволилась из ресторана. Почему уволилась? Потому что мой внутренний компас указал мне на дверь. За дверью, как обычно, была неизвестность за одним исключением. Дома меня ждал Адиэль, который на мой вопрос, как у него получилось пробить мое «ничего не будет», ответил: «Терпением и любовью».

Прошел ровно год, самый легкий и самый сложный год в моей жизни. Я снова играю на рояле. Рахманинова, Скрябина, Мендельсона. Подумываю замахнуться на «Хорошо темперированный клавир». Веду уроки музыки и драмы в школе. Простая счастливая жизнь, к которой я научилась прислушиваться, идет своим чередом, неспешно, но уверенно вперед. И жизнь сама ведет меня туда, куда нужно именно мне, Мане Мильграм.