Лидия⁠⁠

Сколько она себя помнила, имя ее ей никогда не нравилось, даже больше — она его не любила. Лида, Лидия — такое чужеродное сочетание звуков, какое-то слизкое, а Лида очень боялась слизней, но зато любила все пушистое и котиков. Чуть позже она узнала и еще одну производную от своего имени — Лидуля. Ее тошнило, по-настоящему. Возможно, эта взросшая из детства нелюбовь к своему имени и вылилась через считанные двадцать лет в настоящий, беспросветный алкоголизм. Лида даже сама не поняла, как внезапно спектр ее интересов настолько сузился, что в него перестало вмещаться что-либо, что хотя бы косвенно не связано с жидкостями, содержащими алкоголь.

А выпить она ведь попробовала достаточно поздно, только на выпуском в школе, несмотря на то, что отец часто еле приползал домой, периодически даже в обмоченных брюках. Но работал, работал как волк, несмотря на то, что пил как свинья. Но умер трезвым, через несколько месяцев после матери, которая не победила рак. Но все эти события последовали чуть позже того, как Лида, недополучавшая мужского внимания, пошла после выпускного с несколькими одноклассниками на речку, на пикник. Непонятно откуда, но в рюкзаках у ребят отказались не только бутерброды, но и несколько бутылок портвейна. Через несколько часов Лида, с легкой, но затуманенной головой, вдыхала запах свежей травы, ощущая на себе крепкое молодое тело, а в нутри толчки части этого тела, но чувствовала она себя настоящей женщиной. Виктор был черняв, кучеряв, любил свой мотоцикл и других девушек, и достаточно быстро дал понять Лидии, что будущего у них нет, а то что случилось — то случилось.

Горевать долго Лидия не смогла, потому что умерла болевшая мать. Отец теперь приходил с работы не только пьяный, но и зареванный. Но приходил, не приползал, окончательно добивая себя лишь дома, на кухне или в кресле у кровати. Бывало, зовет Лиду к себе, заставляет сесть на подлокотник и вспоминает, как они ездили в Сочи всей семьей по путевке от завода. Лидии тоже нравилось это вспоминать, но не нравился пьяный отец, поэтому она достаточно быстро оставляла его, а он, прям так в кресле плачущий и засыпал, пока в один из дней на производстве не упал замертво.

Похоронив и отца, едва переступив порог восемнадцати, Лида осталась одна в двушке улучшеной планировки в достаточно новом районе рабочего поселка. Квартира стала частым приютом для не совсем благополучной молодежи, а ее хозяйка — достаточно известной отдушиной многих молодых мужчин, которые знали, что Лиду надо сначала немного напоить и тогда она могла делать много из того, что часто можно было встретить на замызганных карточках, что ходили по мужским рукам в то время. Мог в свой выходной день зайти — видимо, чтобы не пятнать честь и мундир — местный участковый, поэтому Лидию мало кто в то время дергал.

С горем пополам, Лидия окончила швейный техникум и даже работала на фабрике, не претендуя на повышение разряда. На фабрике не возражали, ибо увольнять вроде как не за что, да и некуда. И работала Лида, получая свои семьдесят рублей в месяц, целых три года, пока взрастивший ее совок не приказал долго жить. Лидия, совсем не приспособленная к новой, возникавшей вокруг нее экономике, нашла лишь один способ выживать — удовлетворяя свои внутренние потребности за счет мужчин. Правда, с годами они лучше не становились и теперь меняли друг друга вышедшие из тюрьмы за разбои и грабежи, заезжая в город гопота, даже армянин башмачник и тот месяц был с ней. Ушедший в бизнес участковый больше не прикрывал Лиду, да и не вспоминал о ней, поэтому у нее копились приводы в милицию и романтические вечерние свидания на дежурном столе.

Идя из вытрезвителя в семь утра, Лида в ответ кричащим подросткам ее имя «Лидия», выкрикивала в ответ «хуидия», снабжая это оттопыненным средним пальцем в сторону детской площадки. И в таком ритме как-то ей удалось прожить еще с десяток лет, а потом в ее жизни появился Николай, алкоголик в завязке, местами очень православный, возжелавший вытащить Лидию из порочного круга с алкоголем и блядством. Активность его была столь сильной, что он где-то за год уговорил Лидию уехать с ним в другой город, поменять окружение, сам при этом начал заправляться с божьего позволения парочкой «Балтики» перед сном. Лидия не хотела уезжать из города, в котором прожила всю жизнь, но слова риэлтора, который обещал порядка пяти тысяч долларов на руки за смену квартиры на однокомнатную, ее привлекала. И она решилась.

Съездив за четыреста километров в схожий поселок, они посмотрели будущую квартиру и где-то за пару месяцев утрясали все вопросы с документами. Переезжали в июне, наняв предварительно двух белорусов для косметического ремонта новой квартиры. Переезд Лидия с Николаем отмечали две недели, начали с водки, а заканчивали, для экономии таявших денег, разбавленным техническим спиртом.

Под конец запоя, Лидия вышла вечером из дома купить хоть что-нибудь поесть и упала без сознания прям по центру зала только что открывшейся „Пятерочки“. Очевидцы говорят, что Лида в сознание пришла буквально через минуту, попила воды и хотела было уже подняться и идти, но бодрая женщина-кассир запретила вставать на ноги до приезда скорой. Скорая в то время приезжала быстрее, и буквально через пять минут в магазин стремительно вошел средних лет врач скорой помощи.

Проделав с Лидией стандартные процедуры вроде проверки реакции зрачка на свет, врач ее попросил подняться, дал отпереться на руку и провел к машине, слегка отворачивая голову от исходившего из Лиды перегара. В больнице ей занималась уже женщина-врач, которая через час после событий в магазине объявила Лидии, что она беременна. Лида попыталась изобразить на своем лице улыбку, но вспомнила, что не так давно потеряла свой двадцатый зуб, резко сомкнула губы и в итоге вся её реакция больше была похожа на всхлип. На лице застыла немая маска, глаза не моргали, Лидия молча смотрела в пространство расфокусированным взглядом.

Врач молча смотрела на нее, словно не решаясь что-то сказать, внезапно опустила глаза вниз, подошла к столу и начала что-то писать. Лидия всё также стояла молча, можно было сказать, что она переваривала новость. Она давно уже не думала о детях, вернее, с того времени, когда она думала про них в последний раз, прошло больше пятнадцати лет. Лиде очень хотелось, чтобы ее сына звали Иван. Ванятко — так она хотела его звать.

Врач по прежнему что-то писала в совсем тонкой карточке, состоящей из нескольких листков, временами начиная писать на отдельно лежащем листе. Лиде было совершенно не интересно, что она пишет, она только что высчитала, что беременна около пяти недель.

— Вы понимаете, что вам нельзя больше пить? — Тон врача был не вопросительным, он утверждал. — Вы где живете? — Лида не нашлась что ответить, кроме едва различимого „в квартире“.

Придя домой, первое, что сделала Лида — это открыла все окна, чтобы выпустить из квартиры дух притона. Николай лежал весь бледный на новом диване, похоже, спал. Пройдя на кухню, Лида положила в пустой холодильник десяток яиц, палку варёной колбасы, пол-кило сыра. В морозилку отправилось мясо. В навесные кухонные шкафы положила гречку, рис и макароны. Все с этим же волевым и задумчивым выражением лица прошла в комнату и из углового шкафа достала лакированную деревянную коробку. Зашуршали деньги. Осталось не так много, подумала при пересчёте она, одна тысяча двести в долларах и две тысячи пятьсот семьдесят в рублях, если со сдачей в кармане. Лида решила попробовать найти работу.

Николай подал голос только утром. Проспал почти сутки. Кажется, седины прибавилось, даже щетина стала более белёсой. В утренней заре он прошёл по коридору на кухню. Лида сидела за столом уже около четырёх часов. Запах приготовленной ночью еды уже почти был не слышен, несмотря на стоящие на плите кастрюлю и сковороду.

— Есть будешь? — Лида говорила тихо, как-будто кто-то мог проснуться.

В ответ Николай только мотнул головой. Шумно подвинув к себе стул, он сел.

— Есть чего?

— Только еда.

— Даже грамма нет?

— Даже грамма. — Все также тихо ответила Лида.

— А что ж не купила? — В голосе Николая скользнул укор и непонимание.

— Я купила, но вылила. В раковину. — Лидия встала и подошла к окну, сняла стакан с подоконника, его не было заметно с места, где сидел Николай. — Это последнее, для тебя.

В глазах Николая вспыхнул огонь. Подрагивающая рука крепко обхватила стакан.

— Коля, я беременна. — Николай поперхнулся, огонь подступил к носу. Проглотил только за два глотка, без видимого удовольствия.

— Шутка что ли? — Николай все никак не мог собраться с мыслями, но в правдивости слов он не сомневался. Лицо медленно розовело, медленно, но верно.

В тишине сидели уже несколько минут, молчание нарушил Николай:

— И что ты думаешь делать? — Он посмотрел в глаза Лидии, в них стояла все та же решительность, с невидимым грузом принятой ответственности.

— Я хочу попробовать родить, ни о чём другом я даже не думала.

— И что мы будем с ним делать?

— У нас ещё есть время подготовиться, пойдём работать. Справимся, надеюсь.

Через несколько часов Лидия уже шла под ранним солцем на поиски работы. Как оказалось, её образование в свете рыночной экономики могло принести немного денег; пообщавшись с владелицей ателье, договорилась на сдельную работу, на дому. Мелкий ремонт, подшив — всегда актуальны. В добавок к этому, на утренние часы нашла себе два магазина, где требовалась уборщица. Николай нашёл место в местной управляющей компании, на должность аварийного сантехника. Денег вполне должно хватать на жизнь, плюс работа у него была официальная. Никто из них уже вот уже почти год не пил.

Роды прошли хорошо, Лида за час с небольшим родила мальчика и девочку. Ванятко родился вторым, ревел, аж в ушах звенело. Дарья родилась первой, скромница, почти не плакала. Николай пришёл на третий день с охапкой цветов, где только достал в такой мороз и метель. Лида улыбалась, скромно улыбалась, боясь открыть рот.

Дома детям оборудовали один из углов, поставив в него кроватку делённую перегородкой на две части. Дети росли хорошо, не было никаких отклонений. Лидия и Николай стали выглядеть как настоящая семья, с будущем, без прошлого. Часто заглядывать стала к ним стала баба Надя с соседнего этажа, от неё всегда пахло «Корвалолом» и табачком. Со второго месяца она оставалась с детьми на два часа утром и вечером, пока Лидия ходила мыть полы магазинов. Баба Надя, потерявшая сына в Афганистане, стала почти членом семьи. Своими живыми глазами на состарившемся лице она следила за тем, как росли дети и про себя отмечала, как изменилась Лида. На второй день рождения детей баба Надя подарила им новомодную вещь — DVD плеер. Тогда уже у Ванятки зародилась любовь к любым машинам, а Дарья любила, чтобы Ванятко был счастлив. Она редко играла с ним вместе, все больше одна, в свои куклы, но обязательно смотрела, что делает брат.

Тем же летом Николай сорвался и ушёл в запой. Дома не появлялся две недели, обитал на территории гаражей. Если бы не баба Надя, которая эти две недели отчего-то меньше находила времени зайти, Лида бы не справилась. Никто вроде так и не узнал, что баба Надя с первого дня знакомства молилась чтобы ни Лида, ни Николай не сорвались, стирая колени в кровь об пол в комнате сына, приклоняясь к иконе по полтора часа на рассвете и перед сном, прерываясь лишь на перекур, который всю жизнь совершала лишь на кухне. По две беломорины за раз уходило после утренней молитвы.

Николай объявился, уладил с работой и вновь заскрипели по старому. Детки росли, крепли, в доме худо-бедно — порядок. Обновили мебель, немножко пробовали копить. Местные власти пообещали, если Николай с Лидой распишутся, к поступлению детей в первый класс, помогут с жил. площадью. Роспись отметили скромно, позвав лишь бабу Надю, объединив событие с Новым годом.

Лида не спала уже вторую ночь, мучила бессонница. Чтобы хоть как-то себя занять, в пятый раз гладила сшитую за лето форму для детей. Аккуратно повесила на плечики в коридоре, повернулась к зеркалу и медленно улыбнулась, обнажив вставленные на днях зубы. Подошла поближе — прошедшие годы взяли свое, даже больше, ей можно было месяц назад дать под шестьдесят, но с зубами и покрашенными волосами, даже меньше полтинника. Это её очень успокаивало. Дети идут в школу, она должна быть хорошей матерью в глазах каждого.

Пройдя на кухню и подключив чайник, Лида выпустила воздух носом, она ясно почувствовала, что вот он — этот момент, момент отдачи первой части долга. Баланс почти нормализовался, она почти вышла в ноль. Она справилась, не ошиблась, когда решила рожать; когда не отступила от решения, узнав, что будет двойня; когда отказалась отдать приёмным родителям Дарью и смиренно промолчала на слова той женщины: «Ты все равно запьёшь и все просрёшь, дура!» Не просрала и не пила. Смахнув слезу, Лидия встала, пошла в комнату, погладила обнимающую мягкую игрушку Дарью и раскинувшего руки на втором ярусе кровати Ивана. Она любит их, больше всего на свете.

Только это для неё важно.

21 июня 2014