Кто такой Вий: расследование⁠⁠

На мой взгляд, Николай Гоголь - гений травмирующей литературы. То мы у него читаем, как Тарас Бульба убивает своего сына, то про жуткое чудовище с веками до земли, которое покушается на бедного юношу, а то, когда мы уже смирились и ждём хоррора, открываем "Мёртвые души", но вместо леденящей душу истории, на протяжении нескольких сотен страниц идут нуднейшие сделки по купле-продаже крепостных. Более того, вторая часть отсутствует, поэтому непонятно, зачем мы это вообще читали. До знакомства с Николаем Васильевичем я обожала читать, ещё до школы проглотила дома всё, до чего смогла дотянуться, но когда в шестом классе столкнулась с его произведениями (начав с "Тараса Бульбы"), впервые обнаружила, что книги бывают и неинтересными.

Ну да ладно, я буду рада узнать ваше мнение об этом писателе, а мне остается ждать, когда же я до него всё-таки дорасту.

А пока разберёмся, кто такой всё-таки этот Вий. Потому что с точки зрения фольклора это для меня очень даже захватывающий вопрос.

Вспомним то немногое, что о нём сказано в самом произведении:

И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса, увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома, что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома.— Подымите мне веки: не вижу! — сказал подземным голосом Вий — и все сонмище кинулось подымать ему веки. «Не гляди!» — шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.— Вот он! — закричал Вий и уставил на него железный палец. И все, сколько ни было, кинулось на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха.

Вот и всё. И внизу страницы сноска самого Гоголя:

Вий — есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал.

Теперь точно всё. Совсем.

Возможно, Гоголь слышал о Вие лично, но в малороссийском фольклоре больше нигде не найдены упоминания о нём. В русских, белорусских и прочих славянских источниках - тоже ничего. Я имею в виду, чтобы дословно встретилось слово "вий". Впрочем, на 1835-й год, когда Гоголь написал свою повесть, фольклором ещё не занимались настолько пристально и хорошо, как следовало бы, поэтому узнать, придумал ли Гоголь сам это слово или действительно услышал от кого-то, уже нельзя.

Однако если мы отвлечемся от самого слова "вий", то нечто похожее по внешним характеристикам мы всё же найдём, например, малороссийские былички о парубке и ведьме.

Кроме того, есть русская народная сказка под названием "Иван Быкович", где герой сталкивается с ведьмой, а у этой ведьмы имеется муж следующего вида:

Старик лежит на железной кровати, ничего не видит: длинные ресницы и густые брови совсем глаза закрывают. Позвал он двенадцать могучих богатырей и стал им приказывать: «Возьмите-ка вилы железные, подымите мои брови и ресницы черные, я погляжу, что он за птица, что убил моих сыновей?» Богатыри подняли ему брови и ресницы вилами.

В белорусском фольклоре существует образ Кощея, который тоже очень напоминает Вия: ему поднимает веки служанка, а веки "по пять пудов каждое". Этот Кощей "как поглядит на кого - так уж тот от него не уйдет, хоть и отпустит - все равно каждый придет к нему обратно". Подобный Кощей встречается и в сибирской сказке: ему вилами поднимают брови, чтобы он мог увидеть, где едет Неугомон-царевич.

В белорусской сказке "Про Ильюшку" вилами поднимают брови царю Пражору, у которого глаза заплыли от жира.

В уральской былине Мамаищу поганому (отцу Соловья-разбойника) поднимают брови, закрывающие ему глаза, он бросает нож в Илью Муромца, тот увертывается и убивает Мамаище шляпой.

НВ одной из волынских сказок некто шелудивый Буняк единственным из женихов царевны узнает ее тайну (она раскормила вошь до размеров кабана). Его веки были такими огромными, что двое людей должны были поднимать их вилами, и тогда он видел на сто миль вокруг. Возможно, его имя происходит от половецкого хана Боняка, о котором в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях говорится, что он начал выть по-волчьи, и ему ответили волки, - и у Гоголя появлению Вия, кстати, предшествует волчий вой (тотем или символ половцев - волк):

И вставъ Бонякъ отъѣха отъ вои, поча выти волъчьскы и волкъ отвыся ему, и начаша волци выти мнози.

В других легендах Буняк сжигал своим взглядом целые города, в этом образе он, возможно, отсылает уже к хану Батыю. В одной из сказок он видит себя в зеркале, и сам от ужаса проваливается под землю.

То есть, как мы видим, кроме имени персонажа гоголевская история действительно вполне вписывается в фольклорные каноны.

• слепота мертвецов

Как и положено, черти не видят казака, потому что они из мира мёртвых, а он - живой. Мертвецы часто слепы, это зеркальность наших миров: мы не видим их, а они нас. Но как среди нас есть шаманы, которые выступают связующим звеном и могут видеть представителей иного мира, взаимодействовать с ними, так и среди чертей и бесов есть аналогичные шаманы, которые могут связывать их мир с кем-то из нас.

• попытки мертвецов прорваться в мир живых

Далее, в сказках мертвец, которого отчитывает священник тоже часто пытается вернуться к жизни. Тут несложно увидеть извечный страх человека, что однажды это всё-таки кому-нибудь из них удастся. Фон ден Штейнен описывал обычай индейцев паресси пребывания родственников на могиле умершего в течение шести дней в строжайшем посте, а потом:

Если мертвец до шести дней не стал вновь живым, то дольше уже не сидят, тогда он прибыл на тот свет.

Похожим образом поступают папуасы: старший шурин должен отбыть на могиле умершего пять дней и пять ночей, время от времени вставая и размахивая руками с криком, чтобы отогнать от трупа дух умершего. На пятый день приходят родственники, отгоняют дух в последний раз все вместе, и на этом обряд заканчивается. Ну, и чтобы не ходить далеко, былички о ведьме и парубке, который должен был три ночи провести у её гроба, став причиной её смерти, в малорусских и южнорусских краях были очень даже в ходу.

Но что же с именем?

Самым логичным по мнению большинства исследователей является его связь с малороссийскими словами "вия" ("вийка"), что значит "ресница", и "повико", то есть "веко". И звучит похоже, и соответствует самой яркой черте нашего героя (фразу "Поднимите мне веки!" все точно знают и опасаются с раннего детства).

Далее мы можем заметить одну общую черту у большинства перечисленных персонажей: связь с железом. Железное лицо, железный палец, железная кровать, железные вилы... Железо находят в земле, это атрибут подземного царства, и ведь Вия действительно привели "всего в черной земле". Отсюда есть мостик и к упомянутым Гоголем гномам, которые в Европе считаются покровителями земных недр и богатств (железо для наших предков - это огромная ценность и дар земли), ведь даже век был в итоге назван Железным, по самому главному материалу.

Есть мнение, что все эти черты, включающие принадлежность к подземному миру, связь с быками (героя зовут Быковичем в русской сказке) и железом унаследованы подобными персонажами ещё от языческого бога Велеса (Волоса). Действительно, древние боги после принятия христианства не уходили полностью, они всегда оставляли какие-то свои черты в наследство сказочным персонажам или новым христианским святым (как, например, Мокошь передала часть своих признаков Параскеве, Ярила - Егорию или Георгию, а Перун - Илье). Может быть, и Велес оставил некоторое наследство, которое распределилось на Кощея, Ивана Быковича, и вот Вия тоже.

Более того, подобные черты можно найти у Святого Касьяна, который был для славян воплощением високосного года и несчастий. Он жил в пещере, а его взгляд нёс болезни и смерть (говорили "Касьян на что ни взглянет — все вянет"). По поверью полтавских крестьян Касьян неподвижно сидит с опущенными ресницами до колен, не видя божьего света, а раз в четыре года 29 февраля, поднимает ресницы, и тогда гибель всему, на что он посмотрит. Ресницы Касьяну поднимает нечистая сила лопатой и крюками. Более того, Касьян считался привратником ада, и одним из его атрибутов была коса ("Касьян все косой косит").

Впрочем, не надо забывать и то, что первая треть XIX века в русской литературе - это огромное влияние романтизма, который пришёл к нам, в первую очередь, из Англии.

Романтизм - это литературное течение, которому помимо бурных страстей и неординарных личностей свойственна тяга к экзотике, мистике, фольклору, к древности. Например, "Айвенго" Скотта, "Собор Парижской Богоматери" Гюго, "Светлана" и "Людмила" Жуковского, "Черная курица, или Подземные жители" Погорельского, "Мцыри" Лермонтова.

Так вот, "Миргороду" Гоголя, в целом, не чуждо влияние из-за рубежа. Сюжет повести "Страшная месть", например, взят им из повести Людвига Тика "Пьетро Аноне", только переработан в духе карпатского колорита. А сюжет "Вия" очень похож на одну английскую балладу Роберта Саути ("The witch of Berkley"), которую Жуковский перевёл в 1814 году под названием "Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на коне вдвоем и кто сидел впереди". Там тоже ведьму положили после смерти в гроб, и священникам нужно было три дня служить по ней в церкви панихиду, однако дьяволу всё равно удалось унести её. Вероятно, фольклорная основа этой английской истории та же, что и у быличек про ведьму и парубка. Так что сказать наверняка, откуда именно Гоголь взял сюжет, мы не можем. Может быть, он был знаком и с английским, и со славянскими источниками.

У Жуковского:

И снова рев, и шум, и треск у врат,
Грызут замок, в затворы рвутся,
Как будто вихрь... Как будто
Степь песчанную оркан
Свистящими крылами роет...
И храма дверь со стуком затряслась
И на пол рухнула с петлями...
Дрожа, упал чернец пред алтарем,
Молиться силы нет...

У Гоголя:

"Вихрь поднялся по церкви, попадали на землю иконы... двери сорвались с петель... Страшный шум от крыл и царапанья когтей наполнил всю церковь... У Хомы вышел из головы последний остаток хмеля. Он только крестился, да читал как попало молитвы".

В пользу заимствования Гоголем сюжета именно у Саути (через Жуковского) говорит финал произведения. Если в быличках парубок всегда побеждает ведьму, то у Саути побеждает дьявол. В связи с этим перевод Жуковского даже был запрещен в России духовной цензурой "как пьеса, в которой дьявол торжествует над церковью, над Богом". Финал Вия соответствует именно торжеству нечистых сил. Далее, упоминание гномов, которые вообще-то не славянские, а европейские товарищи, тоже намекает на заимствование.

Но есть и ещё один потенциальный источник, который мог привнести детали в образ Вия. По мнению советского ученого Василия Абаева прототип Вия - это древнее индо-иранское божество ветра, которое стоит на пути умершего перед загробным миром. В Иране он носил имя Вайю, а у осетин - Виюк (др.-иран. Vayu происходит от корня va - "веять"), и отсюда можно реконструировать славянское Вѣй. Про Вайю древние иранские тексты говорят так:

Когда он касается человека рукой, это сон. Когда он бросает на него свою тень, это лихорадка. Когда же он видит его своим оком, то сокрушает его душу-дыхание.

Далее, у древних балтов также был бог ветра и смерти Вей (Vejas, Wejopatis, Vejpons, Vejdievs, что тоже связано с глаголом "веять"), который сдувал грешников с моста, ведущего в мир мёртвых. Интересно, что у восточных славян, по некоторым данным (например, у вятичей), Касьяну подчинены ветры, которые он держит за всевозможными запорами.

Как мы знаем, фольклорные образы, как правило, демонстрируют сборную солянку из элементов, которые переплетаются и видоизменяются от культуры к культуре, от эпохи к эпохе.

Вероятно, когда люди начали хоронить своих умерших соплеменников, у них развилась традиция охранять первое время места захоронений, чтобы их духи не возвращались. Идея о том, что духи вообще могут вернуться, видимо, связана с тем, что тогда люди почти ничего не знали о жизни и смерти, их пугало неведение намного большего числа важнейших вещей, чем нас сегодня. Обряды такого бдения зафиксировались в сказках.

Далее, с развитием антропоморфных божеств, именно образ такого духа, стремящегося вернуться из загробного мира, мог лечь в основу образа какого-нибудь бога смерти. Возможно, его следы мы и видим у индо-иранцев, у балтов, у кельтов и у славян. Если это так, то, может быть, сначала у славян он сформировался в Велеса, который позже рассыпался на многочисленные фольклорные образы, которые мы рассмотрели в статье.

А Гоголь, наверное, действительно знал и малороссийские былички, и английскую балладу, но неизвестно, копал ли он глубже, чтобы разобраться, а как такой образ попал в эти былички и в балладу.

Источники:

• Е. Дмитриева "Вий - кто он?"

• Е. Левкиевская "К вопросу об одной мистификации или гоголевский Вий при свете украинской мифологии"

• Гура "Еще о некоторых параллелях к гоголевскому Вию"

• Пропп "Исторические корни волшебной сказки"