Крюк, на котором держатся все смыслы⁠⁠

Представьте, что вы можете перепрошить своё сознание.
Поменять любую эмоцию. Перекрасить любое воспоминание. Перезаписать любую мысль. Фантастика? Может быть.

Но тогда — как решать?
На что опираться, если любая опора тоже переписываема?
Какую мысль брать за основу, если её тоже можно переписать?

Что останется?
Почему именно это?
Зачем?

Это подлинная история, случившаяся в одной из версий Земли в 2047 году. Передана через разлом между параллельными мирами.

Жить после — вот что страшно. Убежать — легко. Убежать от эха своих шагов в памяти — невозможно.

Та улица. Мокрый асфальт, вмятины от каблуков в лужах. Дыхание за спиной — рваное, чужое, с хрипотцой. Он не успел. Я жива. Но под рёбрами — тугой узел, который не развязать, только глубже вогнать в плоть.

Через неделю в даркнете нашлась нужная утилита: «Локальная коррекция восприятия (нейрочип v.7.4). Откат возможен». Комментарии: «работает», «осторожно с настройками». Подписи сходились. Я нажала «пуск». Экран потемнел, и моё отражение в нём моргнуло на долю секунды позже меня — кожа успела остыть. Первый глюк.

Выберите помеху.

Список мягко переливался, как предустановки фильтров. Я набрала: «Страх. Улица. Ночь».

Прогресс-бар пополз. 1%... 4%... 17%... В висках — ровный гул, будто прислонилась лбом к дверце серверной. На 83% стало тепло. Слишком тепло, как от перегретого процессора. На 100% — короткий щелчок, будто вынули занозу из мозга.

И улица в памяти перезаписалась. Не исчезла. Стала... нормальной. Слишком нормальной. Фонарь светит ровно, без дрожи. Тени лежат чётко, как вырезанные. Воздух не режет горло. Мне стало страшно не от воспоминания, а от того, как легко оно стало безопасным. Стерильным. Чужим. Как декорация.

Я продолжила. Стереть тревогу в голосе. Привычку извиняться. Утренний ком в горле. Всё работало. Мир обзавёлся скрытыми ползунками настроек, и я нашла к ним доступ. В углу зрения иногда всплывала тихая пометка: «применено». Похоже, вместе с болью система подтянула «режим безопасности» — дружелюбный скин поверх мира. Это была вежливая реальность — и именно от неё немела кожа. В очищенных местах всё становилось слишком гладким, словно мир подложил фильтр «улучшено».

Я думала, страх — это про вероятность боли. Оказалось, он ещё и про картинку. Про крючок, за который цепляется ужас. Сотри картинку — и угроза блекнет, как выцветшая надпись.

Я вернулась к тому воспоминанию. К его лицу. И увидела не монстра. Неровную походку. Развязанный шнурок. И мелькнула мысль, от которой кровь замёрзла: если копнуть глубже в настройках, можно дойти до точки, где... это покажется милым. Где его дыхание за спиной станет желанным.
Я не стала. Меня напугало, что такой путь вообще существует.

Я уцепилась за логику. В мире, где всё можно поменять, нужно было найти хоть одну опору. Цепи из «если — то», причин и следствий, шли в моём сознании звено к звену и рисовали видимость прочности. С этими мыслями я уснула.

А ночью приснилась цепь — но не из фактов и не из аргументов. Она была другой.

Мы падали. Я и цепь из золотых звеньев-«зачемов», холодных как металл и скользких, как старая лента. Я схватила нижнее звено: «учиться — чтобы работать». Рывок — и падение на мгновение замерло. Выше — «работать — чтобы жить»; подтянулась. Дальше — «жить — чтобы...» — и над головой раскрылась пустота. Я тяну, а верхнее звено болтается в вакууме; цепь не держит — она делает вид, что держит. Ладони соскальзывают. Чужие цепи уходят в плотный белый туман и там застывают, туго натянутые и надёжные. Моя бьётся о невидимый потолок и сипло стучит. Я срываюсь.

Проснулась со вкусом железа во рту. Тишина звенела, как треснувшее стекло.

Я вышла во двор. Не выбирать куда пойти, а проверить самую основу. Держит ли ещё мир. После всех глюков я не была уверена даже в этом. Асфальт под ногами казался ненадёжным, как натянутый брезент над ямой. Я притопнула каблуком — отзвук был глухим, плоским. Я подняла ногу, замерла над землёй, чувствуя, как нарастает тихий ужас от того, что она может не найти твёрдого. Что я провалюсь.

Я шагнула.
Под стопой — тонкая, упругая плёнка натяжения. Не монолит, а что-то, что согласилось быть опорой. На мгновение почва ушла, будто проседая, но потом выдержала. Второй шаг. Третий. Звук шагов синхронизировался с пульсом. Мир не развалился. Он оказался условным.

К Ане я пришла пустой, но ровной. Это «ровной» давалось так же, как удерживать кружку над краем стола, не ставя её.

Кухня. Запах корицы. Чашки на столе. Всё на своих местах, но картинка плыла. Края предметов слегка двоились, как в жару. Аня наливала чай. Струя попадала в чашку, но звук всплеска доносился с жутковатой задержкой. Над чашкой на миг вспыхнула крошечная пиктограмма «осторожно: горячо» — и тут же погасла, будто смутилась. Краешек интерфейса выглядывал и тут же прятался — будто кто-то тихо сохранял мои состояния. Она держала гравитацию в комнате.

Я выложила ей всё. Несвязно, обрывками: «Форум... перепрошивки... глюки... цепь... пустота...» — слова вырывались рвано.

Аня слушала, не перебивая. Её пальцы медленно вращали чашку.

— Причинность — это «как», — сказала она тихо, словно проверяя звук слова на керамике. — Шестерёнки. А жить — это «ради чего». Без этого «ради» цепи висят в пустоте. Проверка нужна цепям; крюк не проверяешь — его выбираешь.

Она подбирала слова, будто вставляла на место выпавшие пиксели.

— У меня есть первый крюк, — продолжила она. — Он не доказан. Его нельзя доказать. Я просто выбрала: повесила на него всё.

— Но как проверить? — выдохнула я. — Хоть как-то...

Аня наклонилась, и её тень на стене запаздывала на долю движения.

— Нельзя, — сказала она. — Если бы было чем проверять, этому «чему» пришлось бы проверять само себя — бесконечно. Тут придется только верить.

Звон чашки застыл как метроном. В тот миг кресло вдруг стало не-опорой: ткань под ладонями исчезла, и я провалилась вниз. Пустота разверзлась за спиной; перед глазами — та самая цепь, уходящая в никуда. Я падала вместе с ней, хотя некуда было падать. Это было не сон — это была явь.

Я вжалась в сиденье, пытаясь нащупать опору. Аня смотрела на меня, и в её взгляде не было удивления. Было понимание.

Дома я села перед чёрным экраном. В нём отразилось моё лицо — и на миг появилось второе, запоздалое. Оно моргнуло и исчезло.

В углу глаза всплыло уведомление: Доступно обновление: Модуль «Оптимизация целей». Установить?

Раньше я бы нажала «Да». Пусть алгоритм нарисует мне цель. Пусть подвесит мою цепь на чужой крюк.

Я нажала «Отмена».

Посидела в тишине, которая теперь шуршала, как песок в стекляшке. За окном фонарь мигнул — и замер. Вера Ани — не моя. Значит, будет другая. Маленькая. Некрасивая. Как ржавый гвоздь в бетоне. Но мой.

Я легла спать. И мне снова приснилась цепь. Такое же падение. Я поймала «жить — чтобы...» — и там, где раньше была пустота, торчал тот самый гвоздь. Кривой. Ржавый. Я зацепила звено. Падение прекратилось.

А по утрам я просто хожу. Шорох листвы иногда запаздывает, свет мигает в такт сердцу. Но это не глюк. Это моя вера: что опора появляется после шага, а не до него. Что цель можно повесить на выбранный мной крюк — кривой, ржавый, но мой. Что проверять нечем — и не нужно.
Не идеальная. С артефактами.
Иногда мир ставит рядом со мной невесомое сердечко — «сохранено». Я киваю и иду дальше.

Послесловие

К сожалению, а может и к радости, такого чипа у нас нет.
Но мы всё равно переписываем себя — медленно, и обычно незаметно.
И потому кажется, будто мы не меняемся

Это иллюзия.
Мы всегда движемся.

Вопрос только в одно:
куда — и ради чего.