Коридоры параллельных измерений⁠⁠

Пришла к нам как-то в гости знакомая одна. Натахой зовут. Бледная, как смерть, которая трое суток роды принимала и своей косой, вместо того, чтоб свечки людских судеб тушить, пуповины перерезала новорожденным. Только смерть все привыкли в балахоне представлять, а эта в джинсах, топике и с сумочкой размером с полкирпича.

А по глазам видно, что задумала она что-то. Она у нас вообще барышня с фантазией, неподвластной аналитике дедушки Фрейда. Потому, видать, мужики от нее и сбегают, когда она на них свой внутренний мир вываливает. К ней, наверное, если датчики подцепить, то любой компьютер начнет скринсейвер с зелеными иероглифами, как в «Матрице», показывать.

Сели кофе пить. Ну, как пить. Я и жена – кофе пьем, а Наташа эта, воздуху в грудь набрала и вступление начала. А во вступлении этом просит нас, чтоб мы ее дурой не считали. И с нее не смеялись. Ну, мы пообещали не ржать, конечно. Наташа у нас не слегка облученная, а действительно с заглавной буквы Ебанутая. Как тот клиент психушки, которого под честное слово выпустили, а расписки с него не взяли. Вроде б то и ведет себя адекватно, а в голове температура минус 25 и неведомые науке звери в этой холодине ебошут друг друга смертным боем, чтобы хоть как-то согреться. Ледовое побоище на поверхности отдельно взятого мозга, короче.

– Я хочу у Элвиса Пресли мужа себе попросить.

Согласитесь, странно слышать такое от человека, который всю жизнь не слушал ничего интеллектуальнее «Рук Вверх» и «Стрелок».

– В смысле? – спросили мы с женой хором.

– В контакт с ним войду, – как-то нездорово блестя глазами ответила Наташа, – и попрошу.

Я, как бы, жене, но с упором на то, что Наташа слышит, говорю:

– Любимая, а набери-ка «нольтри». Если мы Наташе сейчас в дурдом проезд организуем, она там и у Ленина, и у Моцарта, и у Наполеона и у многих других известных личностей сможет мужа себе попросить. А если повезет, то и у Элвиса попросит. Главное, чтоб у какого-нибудь местного Элвиса обострение с Наташиным приездом совпало.

Эх, как она обиделась, как расплакалась. Я, вот, честно, не думал, что такую моральную травму можно и без того травмированной отсутствием регулярных половых отношений бабе нанести.

– Я, – говорит, – на четвертый десяток жизни выхожу уже, а все сама.

Если вы ни разу не видели симпатичную, только чуток костлявую от вечных диет бабу, которая, рыдая взахлеб, жалуется, что в её сторону никто не смотрит, то, может и хорошо, что не видели? Ибо, зрелище это одновременно смешное и печальное. Потому как, ревет она, как оказывается, с размазыванием соплей и смешиванием оных с текущей от слез тушью. А ты в этот момент смотришь на этого «коммандо» с сине-зелено-черными разводами по щекам и внутри тебя борются два желания, одно из которых заржать, а второе – обнять и пожалеть.

Успокоили, короче. Я еще раз пообещал, что ржать не буду. И начали вопросы задавать. Ну, чтоб уточнить масштабы внутричерепного апокалипсиса потенциальной пациентки психиатрической клиники. Я, конечно, предчувствовал, что ответы на вопросы заставят меня представлять какую-то живность в Наташиной башке, мирно палящую костерок, топливом которому служат нейроны ее же мозга. Но спросил:

– И как ты это делать собираешься? А почему выбор на этого персонажа пал-то? Нет, я, конечно, понимаю, за тридцать, одинокая и все такое. Но почему Элвис?

Как оказалось, у них дни рождения совпадают, а так как он знаменитость, его на контакт наверняка до нее много раз вытягивали. И, значится, ему проще будет, потому что у него свои пути уже давно в наш мир протоптаны.

Короче, от нас требовалось составить компанию этой, простудившей свой скворечник (иначе я ее голову называть отказываюсь) женщине, пока она там будет какой-то фигнёй заниматься в полнолуние, в ближайшей лесополосе. Ну, там, узор солью насыплет, да стихотворение безобидное на латыни прочитает.

Мне-то, собственно, смешно с её идей, но не очень удивительно. У меня среди знакомых можно конкурс устраивать, кто кого на голову больнее. И, я, как-то привык быстро отходить от феерических фантазий, которыми они со мной делятся иногда. А выбраться на природу с палаткой, с ночевкой, с водкой, с костром, в золе которого картошечка печется, давно хотелось. Ну, я и согласился. А, ежели у кого-то гуси вперед хвостами хоровод вокруг мозга, как детки в новый год вокруг елочки с гирляндами, водят, то на здоровье. Лишь бы другим жить не мешало.

Короче, в означенный день захватили мы палатку, шампуры, мясо, полведра прочей еды и на природу выдвинулись. Наташа всяких книжек набрала, в походе бесполезных и потому не логичных с моей точки зрения. Я такое не читаю, и мне ее «некрономиконы», ну максимум на растопку бы пригодились.

Как причалили на чудо-полянку и как палатку ставили, да костер разводили – долгая история. И не интересная. Кто на природу ходит, тот в курсе, что такое организация лагеря. Про ритуалы Наташкины тоже нечего рассказывать, потому как не видели мы их. Она дождалась пока стемнеет, свечку взяла, книжки свои подмышку, соли пакет в руку и в лес ушилась. Я особо не переживал. Загрызут бурундуки, ну и хрен с ней. Будет знать, как лес солить по ночам.

Мы с супругой в огонь попялились, дождались пока шаманка-любительница вернется, да и в палатку спать поползли. Нет, мы ее для порядку поспрашивали, че да как. Но она как-то понуро, односложно и неохотно отвечала. Так что аж неинтересно стало. Я еще сказал ей, чего ты, мол, замахнулась на Элвиса Преслевича-то? Надо было на кошках потренироваться, на птичках, рыбках, камушках. А потом уже покойных тревожить. Но, она улыбнулась печально и сказала, что спать хочет. Ну, мы, собственно, тоже в палатку полезли.

Меня, естественно, с краю положили. Жена посередке разместилась, чтоб я случайно Натаху с ней не перепутал. А с другого края вудуистку-неудачницу нашу пристроили. Я ей еще начал припев песни петь, из репертуара Аллы Борисовны, про то, как один юный Гаррипотер раскаивается в том, что на уроках всякой ерундой занимался, а не знания магические впитывал… но дальше «Даром преподаватели…» и не спел ни одной буквы. Потому как жена меня локтем в бок так толкнула, что все мои вокальные таланты ради моего же блага решили на время притвориться мертвыми. Заснули мы, короче, постепенно.

Но ненадолго.

Я проснулся от того, что по лагерю, мимо палатки кто-то ходит. Шуршит так, ногами по земле, будто бы тяжело их от земли отрывать. Подумал спросонья, что кто-то из девчонок «по-маленькому сделать» из палатки выбрался. Но жена под боком, а тут еще и Наташкин шёпот:

– Слышите?

Я, так-то, не из робкого десятка, да и топорик под рукой. Уже вставать собрался, но Наташа свой вопрос дополнила. И вставать мне тут же перехотелось.

– Поет, слышите?

Темно. И шаги по траве шаркающие неприятно. Веточки под этими ногами хрустящие. И голос.

– Only you… Can make this world seem right… Only you…

Я этот голос сто раз слышал раньше. Этот тембр нельзя не узнать. Только здесь не было никакого музыкального сопровождения.

Палатка у нас двухместная. Третий взрослый в нее уже с горем пополам помещается. И, потому, летней ночью, если клапана позакрывать, в ней, под двумя одеялами, очень даже душно втроем. А клапан, я помню точно, закрывал. А в палатке, вдруг, холодно стало. Именно холодно. Не так, как бывает, когда тебя от страха в озноб бросает. А когда действительно температура понижается. Выдыхаю и понимаю, что пар изо рта идет.

А этот кто-то, ходит вокруг, травой шуршит. На веточки наступает. И, Only you это. Закончит первый куплет, вздохнет протяжно так и снова… Only you…

А потом заговорил. Мне сначала показалось, что нелепицу бормочет. А потом вслушался. Просто английский. Баритон, интонации. Будто рассказывает о чем-то волшебном, как в видео, во время живых выступлений, между песнями.

– Hey, Natali.

С ударением на первый слог в имени. Несколько шагов вдоль той стороны палатки, где Наташка лежит и опять:

– Come with me, Natali.

Когда описывают такие голоса, используют слово «бархатный». Но, нет. Голос мягкий, будто чеширский кот подкрался и рядом с ухом намурлыкивает колыбельную. Только, в сон-то от этого голоса ну совсем ни капли не клонит. Ночь, палатка, лес. Кто-то топчется возле палатки. А в голове вопрос: «Что именно Наташка делала в лесу?»

– Natali, do you like what you see…

Туда и обратно несколько шагов сделает, и опять:

– Only you…

Я к тому моменту в себя приходить стал. Проснулся окончательно. В руки себя взял. Трезвую мысль включил. И сопоставив все нюансы с точки зрения человека разумного, пришел к выводу, что эта дурочка тридцатилетняя, наверняка кому-то рассказала о том, какой эксперимент планирует сотворить и где это происходить должно. Вот, кто-то из ее дружков-петросянов и решил подшутить над бабой. Холодно? Так чего спросонья не покажется-то?

Взял я в руку топорик, обухом от себя развернул, чтобы, если вдруг что, ударить да не зарубить шутника. И едва слышно прошептав девкам, чтоб тихо сидели, подниматься потихоньку начал, стараясь не шуршать ничем. Жена за руку ухватила, дернула. Мол, не лезь. Но, что я, объяснять им сейчас буду? Так эта сволочь, с неадекватным чувством юмора, сбежит, если услышит, что я разговаривать начал. А я ж мужик, в конце концов! Будут меня всякие идиоты тут пугать!

Рванул я клапан, выскочил из палатки и заорал, замахнувшись топором:

– Ну, пиздец тебе, шутник!

А луна на небе полная. Как раз освещает всю поляну-то. И нет никого. Только голос. Тянет заунывно:

– Only you… and you alone can thrill me like you do...

И на том месте, откуда голос идет – пусто. Нет никого! Ну не могу же я при яркой луне не заметить взрослого человека в полутора метрах от себя! А голос, то чуточку дальше, то совсем впритык ко мне. И когда приближается совсем – холодно становится, и волосы на затылке дыбом. И, то поет, то зовет. А я стою, ни жив, ни мертв. Мозг, привыкший рационально объяснять всё, чего бы там не происходило, ищет логичные объяснения, но не находит. Только голос этот.

– Natali…

Грустный такой. Наверное, таким тоном родственникам смертельно больных сообщают о том, что шансов нет. И холодно до жути.

– Come with me, Natali…

И тут, слышу, жена в палатке забубнила. Испуганно. Спотыкаясь на фразах. И шорканье. А потом, когда я на слух узнавать стал, что из палатки «Отче наш» доносится, голос так, печально-печально пробормотал:

– It's a pity…

И зашаркало в сторону деревьев. Туда, куда Наташа в полночь «шаманить» ходила. И тепло стало, как должно быть летней ночью.

До утра мы просидели у костра, передавая по кругу бутылку водки. А едва начало светать – собрали манатки, затушили костер, прикопали его и двинулись обратно, в цивилизацию.

Заговорить на эту тему, даже спустя приличное количество времени, я с Натахой так и не решился. Может с женой она подробностями и делилась какими-то. Но, это же ж, не сплетню из уст в уста передать. Да и заходить Натаха к нам перестала. Свадьбу она со своей первой любовью сыграла буквально спустя два месяца после этого случая. Он, спустя много лет, в город вернулся, старых друзей повидать, да родителей навестить. И ее встретил. У него бизнес свой где-то в областном центре. С собой Наташку после свадьбы и забрал. У нее семья теперь - новая ячейка общества. Они с супругой иногда во ВКонтактике переписываются. Вот и все общение.

А я с тех пор, как где-то в записи эту песню слышу, так у меня по затылку обязательно мурашки бегут. Я ведь знаю, что Элвис-то эту песню никогда не пел. Не знаю я другого: что за тварь в ту ночь вытащила Наташка и откуда. И уж тем более не хочу знать, какова цена её новой встречи со своей первой любовью.